А: Борис был в этом смысле не единственным. Мы с тобой недавно вспоминали Славу Кантора – Слава тоже был таким предпринимателем. Интересно, что люди, которые так целеустремленно занимались наукой, очень преуспели в 90-е годы.
Б: Боря со Славой во многом похожи. Слава точно так же очень высоко планку поднимал.
А: Ты как-то говорил, что на примере Славы лучше понял, что такое предпринимательство и что такое наука. Если помнишь, у Славы был большой проект…
Б: Прекрасно помню, потому что немножко помогал с этим проектом. Идея проекта была связана с тем, чтобы создать спутник, который будет запущен на орбиту, раскроет на орбите зеркальные поверхности, и тем самым возникнет искусственное солнце. Солнце на другой стороне нашей планеты будет отражаться от этих больших зеркал, и можно будет освещать места стихийных бедствий, где электричество погасло, или подсвечивать урожай, чтобы рос интенсивнее. Я думаю, что 99 процентов людей посчитали бы, что, имея небольшую лабораторию в МАИ, незачем тратить время на такой проект, потому что это сделать невозможно – никогда. Слава, тем не менее, упирался, ходил к высоким людям, от которых что-то зависело, и реально пытался двигать проект.
Это одна сторона. Но Слава мне продемонстрировал, что такое бизнес, – мы говорим уже не про научное предпринимательство, а про бизнес, связанный с денежными знаками. Это был 1988 год, когда мы с ним сотрудничали в кооперативе под названием “Композит”. Возник такой момент, когда меня пригласили на крупный математический симпозиум, и я впервые в жизни поехал в Америку. Решил, что куплю там компьютер, как делали многие, и продам его здесь, в России. Я спросил у Славы, есть ли у него в Нью-Йорке знакомые, которые скажут, где можно купить компьютер, потому что у меня будет всего день. Он дал мне контакт своего приятеля. Я с этим приятелем встретился, купил компьютер, привез в Москву. Продал, заработал немного символических денег. И вдруг мне звонит Слава и говорит: “Лёня, а вот ты купил компьютер в Нью-Йорке, тебе мой приятель подсказал. Ты его продал?” – “Да, продал”. – “Ну, хорошо, – говорит, – отдай мне, пожалуйста, разницу, которая возникла”. Я ему говорю: “Слава, я чего-то не понял, при чем здесь ты?” А он мне в ответ: “Я тебе дал телефон человека в Нью-Йорке, значит, это мой бизнес”. Вот так на очень раннем этапе я понял, что означает выражение “ничего личного”.
А: У Березовского до какого-то момента всегда было личное. Как думаешь? Он ведь сначала казался человеком теплым, правда?
Б: Очень важный вопрос, потому что нам с тобой довелось наблюдать эволюцию этого человека.
А: Ты вообще веришь в серьезную эволюцию человека? Или просто мы сперва чего-то не видели?
Б: Я верю в эволюцию. Это же просто: в каждом человеке есть разные зерна. Их либо поливают, либо не поливают. Если поливают одни, то вырастают одни растения. Поливают другие – вырастают другие растения. У меня даже есть некое событие, которое для меня стало отсечкой в части Бориной морали. Это 1991 год.
А: Мы до этого дойдем обязательно…
Б: Где-то на переломе 1990–1991 годов, когда начался бизнес – а бизнес начинался все более и более серьезный, – моральные принципы Бориса стали очень существенно меняться.
Но ты мне задал вопрос про начальный период, и в целом я могу сказать, что Борис был нормальный парень. Иначе мы не дружили бы. Он переживал тогда, когда надо было переживать. Мы обсуждали непорядочные действия каких-то людей, и он адекватно реагировал на то, что в моем понимании было аморально, и тоже негодовал. Это был человек с определенными установками и принципами. И принципы в какой-то момент начали резко меняться.
Юлий Дубов
Февраль 2014 года, Лондон
Дубов Юлий Анатольевич (род. 1948) – ученый, предприниматель, писатель и общественный деятель. Работал в Институте проблем управления АН СССР и во Всесоюзном институте системных исследований. С 1992 г. Юлий Дубов – советник генерального директора, затем – генеральный директор, заместитель генерального директора компании ЛогоВАЗ. Автор романа “Большая пайка” (1999), во многом основанного на событиях времен ЛогоВАЗа. В 2002 г. по мотивам романа режиссер Павел Лунгин поставил фильм “Олигарх”. В 2003 г. Дубов получил политическое убежище в Великобритании после того, как в России ему – вместе с Борисом Березовским и Бадри Патаркацишвили – заочно было предъявлено обвинение в мошенничестве в особо крупных размерах.
Авен: Юлий, я искренний поклонник книги “Большая пайка”. В своем романе ты, по сути, описываешь 10 лет жизни Бориса. Но одно из достоинств этой книжки, как мне кажется, в том, что там речь идет не только про некую группу товарищей, которые делали что-то вместе, – в “Большой пайке” есть ощущение особости того времени. О том, почему то время в каком-то смысле можно назвать временем Березовского, я и хотел поговорить.
Интересно, что много людей из науки, из Академии наук, стали заниматься бизнесом. Если сейчас взять российский список Forbes, то там довольно много людей, которые собирались делать научную карьеру. Вообще-то это естественно, потому что в СССР наука была главным социальным лифтом – и искусство тоже в какой-то степени.
Дубов: Был еще комсомол как социальный лифт.
А: Он не для всех был открыт. Для евреев, например, сделать комсомольскую карьеру было практически невозможно. Я хорошо понимал, что, учитывая еврейскую маму, могу поступить в любое учебное заведение, но в МГИМО меня скорее всего не возьмут. А наука и искусство были действительно открыты для всех, и там можно было сделать карьеру.
В СССР желание успеха вполне естественно вело в науку. Когда Союз закончился, было естественное движение в сторону бизнеса. Люди, которые рассматривали науку как социальный лифт, – потом, когда появились другие лифты, в них переметнулись. Борис ведь прежде всего, мне кажется, стремился к успеху. У него даже не было цели зарабатывать деньги. У него была глубокая установка быть успешным. Я, кстати, могу это и к себе приложить – я тоже, в общем, стремился к успешности, и наука была – как и в дальнейшем бизнес – очень естественным направлением движения.
В легендарном Институте проблем управления, где ты много лет провел, было общее мнение, что ты очень сильный математик. А вот про Борю так не думали. Может, ты прокомментируешь это?
Д: Сначала хочу развеять заблуждение: я совсем не математик. Я инженер. И все, что я делал, были чисто инженерные работы. То, что Боря делал, тоже было инженерными работами, но ему нравилось говорить, что это математика. Мне в ИПУ повезло, я сидел в одной комнате с профессиональными математиками, поэтому разницу между собой и ими понимал совершенно однозначно.
Ну вот, я развеял заблуждение.
Ты фактически два вопроса поставил: почему “эпоха Березовского” и чего Боря на самом деле хотел. Давай по очереди их будем разбирать.
А: Давай.
Д: Мы из Гегеля знаем, что есть всякие законы диалектики, один из них – переход количества в качество. Пока происходит медленное незаметное изменение, такие люди, как Боря, практически не видны. Они существуют во все времена, их не очень много, но они есть. И если бы не то, что начало происходить в Советском Союзе с приходом Горбачева, я думаю, что мы про эпоху Березовского точно не говорили бы. Он спокойно стал бы членкором, потом, наверное, академиком. Возможно, исполнил бы свою старую мечту, которая состояла в том, что надо собрать всех Нобелевских лауреатов по физике, химии, биологии и заставить написать большой учебник для всех школ, в котором было бы просто и понятно написано, с чего все начиналось.
А: Он хотел это сделать, да?
Д: Очень хотел. Буквально за два года до своей гибели он еще ходил с этой идеей. И я про это слышал еще и в институте. Это было бы, наверное, вершиной его деятельности.
Когда происходит какой-то резкий слом, такие люди выскакивают неожиданно. Какой-то совершенно непонятный сын бедного крестьянина и виттенбергский монах вдруг создает новую Церковь. А артиллерийский поручик, итальянец к тому же, становится императором Франции. Время зовет этих людей, они приходят, они формируют время, а время формирует их. Хотя, конечно, у Бори коэффициент полезного действия был существенно ниже, чем у Наполеона.
А: Это правда.
Д: Наверное, я знаю почему. Юра Фельштинский пришел к очень похожему выводу, совершенно независимо от меня. Он считал, что Борей всегда движет нечто измеряемое такой специальной единицей, которую Юра называет кайфом. Сделать вот это – это 10 кайфов, а сделать вот то – 30 кайфов. Заработать много денег – 100 кайфов, сменить президента в России – 1000 кайфов. Мне всегда казалось, что для Бориса главное – игра, он был игрок. Неважно, во что играешь, неважно, какова на самом деле задача в игре, – все определяет выигрыш.
