"Записки кинооператора" увидели свет в 1916 году, в эпоху немого кино. Роман философский и парадоксальный. Главный герой - оператор, весь мир предстаёт перед читателем через объектив кинокамеры. Герой пытается абстрагироваться от всего происходящего - стать бесстрастным и равнодушным, свободным от переживаний. Он словно ставит опыт над собой: сможет ли он жить, ничего не чувствуя? И если сможет, то какой ценой? Тонкий психологический рисунок, сложная духовная жизнь персонажей - вот то, что отличает прозу Пиранделло.
[?] Игумен Нестор (Кумыш). Тайна Лермонтова. - СПб.: Нестор-История, филологический факультет СПбГУ, 2011. - 352 с. (Серия "Филология и культура"). - 500 экз.
Игумен Нестор (Кумыш) - основатель Нарвской Православной гуманитарной школы - не впервые обращается к творчеству великого русского поэта. Названия его первых монографий о Лермонтове - "Пророческий смысл творчества М.Ю. Лермонтова" (2006) и "Поэма М.Ю.Лермонтова "Демон" в контексте христианского миропонимания" (2007) - говорят сами за себя. Новая книга стала результатом многолетней серьёзной филологической работы. Примечательно, что издание выпущено филологическим факультетом Санкт-Петербургского университета. Здесь собраны работы разных лет, посвящённые анализу наиболее известных творений М.Ю. Лермонтова с духовной точки зрения. Анализируя тексты от ранней лирики до романа "Герой нашего времени", о. Нестор предлагает новое, подчас неожиданное прочтение хрестоматийных произведений, одновременно проникая в сокровенную тайну личности поэта. Исследование написано великолепным русским языком, который редко встречается в практике филологического анализа.
«Гора не виновата, что губит альпинистов»
«Гора не виновата, что губит альпинистов»
ПАМЯТЬ
Скоро сорок дней, как нет с нами писателя, историка, публициста Сергея Семанова.
Наш корреспондент встретился в Санкт-Петербурге с его дочерью Марией Фоминой, чтобы вспомнить об этом замечательном человеке.
- Каким он был, ваш отец, Сергей Семанов?
- Во-первых, спасибо, что помните, а во-вторых, кроме вас и Марка Любомудрова, никого в нашем городе не осталось, кто знал бы отца лично. А у меня с отцом были интересные и своеобразные отношения - у нас был, если можно так выразиться, эпистолярно-телефонный роман. Мы с ним расстались в 1969 году, когда я была ещё совсем ребёнком. Он уехал в Москву, где возглавил редакцию серии "ЖЗЛ" в издательстве "Молодая гвардия", а позже, в 1976 году, стал редактором журнала "Человек и закон". Интеллектуальная связь с ним никогда не прерывалась. Он писал мне письма, а я в ответ отправляла ему свои детские, а потом подростково-юношеские ответы. Он называл меня - Кискин. Как сейчас помню его твёрдый почерк, которым он это домашнее имя писал. И что самое интересное: письма, полученные от меня, он потом вместе со всем архивом сдал в отдел рукописей Ленинки. Был даже забавный случай: некий московский студент решил написать дипломную работу на тему "Образ советской девушки 80-х годов" на основе этих писем. Отец смеялся[?] Потом у нас был длительный период необщения. Начались, как их сейчас называют, "лихие девяностые"[?]
- Как отец переживал эти события?
- Отец очень тяжело переживал то, что происходило со страной и её людьми. Он считал это катастрофой и тягчайшим преступлением. Все эти годы он почти ничего не писал. Злые языки даже говорили, что Семанов замолчал навсегда.
- Но ведь это не так...
- Прошло некоторое время, и он как-то ожил, стал писать острые статьи в патриотические газеты и журналы. Из-под его пера буквально полилась злободневная, острейшая публицистика на самые разные темы нашей "россиянской" действительности. Он заново переосмысливал и наше советское прошлое. Надо сказать, что он, один из немногих в патриотической оппозиции ещё времён "горбачевизма", не цеплялся за социализм, хотя понимал, что уничтожение существующих форм государства влечёт за собой и резкое ухудшение жизни народа.
- Какие произведения советской литературы он, на ваш взгляд, любил больше всего?
- Он наизусть знал романы Ильфа и Петрова, Михаила Булгакова, солженицынский "Один день Ивана Денисовича". И всё-таки он постепенно расставался со своей либеральной шестидесятнической юностью. Потом появилась его великолепная статья с безжалостным разбором исторических истоков социальной сатиры Ильфа и Петрова, которая оказалась на поверку изрядно русоедской. Начался второй этап нашего с ним общения - и это было общение не столько с отцом, сколько с историком современной России. Мы перешли на телефонный режим. Обсуждали все проблемы, тревожащие души наших людей. И здесь очень наглядно проявилась эволюция, которую проделал мой отец. Он был сначала типичным шестидесятником, потом стал ярко выраженным белогвардейцем (по рассказам моей мамы, заночевавший как-то в доме Андрей Битов назвал их жилище "белогвардейским гнездом"). Но он и учился у большевиков тактике макиавеллизма политической борьбы.
- Да уж, жёсткость его оценок была запредельной.
- Отец с усмешкой и одновременно с удовольствием рассказывал, что в детстве во дворе мальчишки звали его Лютый. Он был человеком эмоциональным и частенько перегибал палку. Кто-то даже сказал, что отец "переучился у большевиков". И при этом он был чувствителен, даже сентиментален. Но не в политических взглядах - и не по отношению к близким. Потом очень увлёкся изучением сталинского периода нашей истории. Он был ярым противником "отрицателей" исторической России. Сталинистом в примитивном смысле этого слова не был, но Сталин как исторический персонаж интересовал его до конца жизни.
- А события XXI века?
- Отец не принимал и осуждал плановый развал страны и чужебесие времён "катастройки". Негласный сговор нашей политической элиты с заокеанским истеблишментом не оставлял никаких шансов для русских быть хозяевами в собственной стране. Последние годы он, при его всегдашнем оптимизме и несклонности к унынию, как и многие, искренне желающие добра России люди, испытывал тревожные чувства. Незадолго до своей кончины он сказал мне: "Нас ждёт пугачёвщина без Пугачёва!" И когда я попросила объяснить, что он вкладывает в эту метафору, он сказал, что пугачёвщина хоть и потерпела поражение, но заставила крепостничество всё-таки пойти на некоторые уступки, а нам предстоит атомизированная, мелкая война всех против всех.
- Бытует мнение, что ваш отец был неформальным лидером так называемой русской партии и борцом за русское дело "в невидимой области духа". И не секрет, что в апреле 1981 года по записке председателя КГБ Юрия Андропова "о вреде русизма" Сергей Семанов был снят с должности редактора и поставлен под надзор с запрещением работать и публиковать свои статьи и книги.
- Он очень мало говорил на эту тему. Я об этом узнала уже в зрелом возрасте от ленинградских родственников и из печатных изданий. Насколько мне известно, его вызывали в КГБ, много часов допрашивали, потом поместили под домашний арест. Ну и, естественно, на дальнейшей карьере был поставлен жирный крест. Его, как он сам с улыбкой говорил, "подстрелили на взлёте". Но отец никогда не представлялся, как это сейчас многие спекулятивно делают, невинной жертвой тоталитаризма. Незадолго до смерти он сказал мне: "А что? Я сам виноват. Гора же не виновата, что губит альпинистов. Они сами на неё лезут. Так вот и я - полез на гору и свалился". Но могу определённо сказать, что отец стоял у истоков русского возрождения, которое начинало складываться ещё в 60-е годы прошлого века на базе тогдашнего ВООПИК - Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры. Это была попытка "из-под глыб" идеологии вычленить, высвободить правду о великой и трагической русской истории и поднять, если угодно, "русский вопрос". Отец долгие годы был "имперцем" и "русским националистом" - одновременно и в невульгарном понимании этих понятий. Темы "нация" и "империя" слились в нём в некое синкретическое общее, отражённое в одной из его последних статей "Природные границы государства Российского". Отец был исторически мыслящим человеком во всём, в том числе и в оценках современного политического состояния страны. Он как-то сказал, что для него текст существует только тогда, когда в нём есть конкретные факты, цифры и даты.
