- Ну что касается Уэльбека, то это, я думаю, его собственная проблема. И его докторов. Впрочем, как показывает пример Фрейда, из индивидуальной психопатологии могут рождаться целые учения. Хотя не только это. Феномен Уэльбека выглядит как типичная раскрутка ещё одного издательского бренда.
А вот минимализм - это не устоявшийся ещё термин, имеющий отношение и к стилю, и к содержанию. Писатели-минималисты стараются преображать мелкие детали бытия в художественную ткань, причём как можно лаконичнее. Минималистами, например, считают Пьера Мишона, Кристиана Бобена, Жана Эшноза, Жана-Лу Трассара, Филиппа Делерма, Пьера Бургинью. Или вот роман менее известной Гаэль Объегли "Природа". Описание здесь как в истории болезни, причём персонажи не называются, а определяются - "пенсионерка", "астронавтка", "проститутка", "троцкистка". Нечто подобное мы видим и в книгах Режи Жоффре, довольно удачно описывающего людские пороки и страдания. Его миниатюрам можно давать названия "Апатия", "Безумие", "Прострация", "Убийство" и т.д. Им противопоставляют "максималистов" Антуана Володина, Филиппа Гийота, в чьих романах более явно присутствуют идеология, политика.
Что касается школ и течений, то они, естественно, всегда были связаны с социально-политическими явлениями. Но раньше - в большей степени, чем сейчас. Одно время во французской литературе мощно присутствовали коммунисты. Параллельно развивался экзистенциализм. Сартр придерживался левых взглядов и утверждал, что литература должна быть "ангажированной", то есть осознающей свою ответственность. В пику коммунистам и экзистенциалистам тогда же, в 50-е годы, возникло неформальное объединение так называемых гусаров, писателей, придерживавшихся в политике правых взглядов и группировавшихся вокруг Роже Нимье, прозаика, подававшего большие надежды, но рано погибшего в автокатастрофе. В него входили в той или иной мере Мишель Деон, Жак Лоран, Антуан Блонден, Франсуа Нурисье, Клебер Эданс, Бернар Франк, Фелисьен Марсо, Кристина де Ривуар, Женевьева Дорман. Кстати, и Франсуаза Саган пришла в литературу на волне этой "гусарской" литературы и по её творчеству в какой-то мере можно судить о том, что представляло собой это течение.
Тогда же сформировалось и то, что стали называть "новым романом". Поначалу единственным, что объединяло будущих "новороманистов", было нежелание издателей принимать их рукописи - настолько скучные, что на успех рассчитывать не приходилось. Но нашёлся гениальный менеджер, директор издательства "Минюи" Жером Лендон, которому удалось сделать эту продукцию востребованной. Жан Дютур считает, что проблема "новороманистов" состояла прежде всего в том, что им нечего было сказать. Конечно, Клод Симон или Натали Саррот не чета Алену Роб-Грийе, но тень вождя новороманистов всё равно падает на всех представителей школы. Забавно, что Роб-Грийе пытается "развиваться". Два года назад он выпустил настолько порнографический и садистский роман, что даже пресловутый маркиз де Сад, должно быть, густо краснеет в могиле.
Акция по продвижению "нового романа" оказалась успешной благодаря поддержке университетской структуралистской критики. Проникать в тайны подлинного художественного творчества сложно, а разлагать на элементы продукцию, создаваемую по рецептам, будь то соцреалистическим, фрейдистским или лингвистическим, гораздо проще. Кстати, объявив, что вся литература независимо от её художественной ценности является всего лишь "текстом", структуралисты и себя тоже включили в разряд писателей. За рубежом исследователям тоже оказалось приятнее иметь дело со схемами, чем с живой литературой. Поэтому усилиями филологов "новый роман" стал популярен и за пределами Франции, особенно в американских университетах. Во Франции же сейчас многое изменилось. Нет больше ни школ, ни течений, все творят, как подсказывает им собственное разумение. И никакие молодёжные волнения на литературу не влияют.
- Что во Франции предпринимают, чтобы продвигать свою литературу за рубежом?
- Здесь нам есть чему поучиться. Прежде всего они отпускают значительные средства по линии МИДа и Министерства культуры, чтобы помогать иностранным издательствам выпускать французские книги. Ни одно государство не делает столько. Например, трудно переоценить то благо, которое в России принесла французская программа "Пушкин", особенно в девяностые годы, когда рухнули почти все наши ведущие издательства. Многих переводчиков, специалистов по французской литературе она буквально спасла, позволив им остаться в профессии. Особую признательность стоит выразить Иву Мабену, который долгое время курировал во французском МИДе эти программы.
- Жан-Мари Леклезио в прошлом году получил Нобелевскую премию… Насколько адекватно премиальный процесс отражает реальное положение дел?
- Что касается Нобелевской премии, то, как известно, она имеет отношение не столько к литературе, сколько к политике. В данном случае это вполне политкорректная премия. Клоду Симону вручили премию в 1985 году, стало быть, пора было подумать снова о французах. Леклезио - подходящая фигура, хороший писатель, пользующийся авторитетом и в литературных кругах, и у читателей. Обычно Нобелевская премия мало влияет на тиражи во Франции. Не было никакого всплеска после присуждения премии Клоду Симону. А вот с Леклезио получилось иначе. Тиражи резко возросли. Что же касается собственно французских премий, то их тьма-тьмущая - больше двух тысяч. Главная, естественно, Гонкуровская. Денежная её составляющая - всего десять евро, но она столь авторитетна, что тираж отмеченной ею книги взлетает как минимум до нескольких сотен тысяч, что обеспечивает издателю существенную прибыль, с которой кое-что перепадает и автору. Это крупное коммерческое мероприятие, и соревнуются здесь не столько писатели, сколько издатели. За Гонкуровской следуют премии Ренодо, Фемина, Медичи и т.д. Вообще все эти многочисленные премии играют важную роль в литературной жизни. Таким образом стимулируется книжный бизнес. Премии нужны хорошим писателям, но важно поощрять и второстепенных, которые создают основную массу книжной продукции. Интересно, что премии очень часто даются пишущим на французском языке иностранцам - то американца поощрят, то афганца.
- Кстати, об иностранцах. Очевидно, они как-то расширяют географические рамки французской литературы?
- Расширение ареала французской литературы происходит прежде всего за счёт бывших колоний. Всё больше заявляют о себе выходцы из стран Магриба и из тропической Африки. Могу назвать, к примеру, имена сенегальца Леопольда Седара Сенгора, ставшего членом Французской академии, и алжирки Аси Джебар, также являющейся членом академии. Но на французском начинают писать и выходцы из стран, где он никогда не был официальным языком. Например, недавно был избран во Французскую академию китаец Франсуа Чен. Успешно трудятся на ниве французской словесности хорват Патрик Бессон, чех Милан Кундера, грек Василис Алексакис, кубинец Эдуардо Мане, ливанец Амин Маалуф, испанец Мишель дель Кастильо. А Сиорана, родившегося в Румынии, признали лучшим стилистом во французской литературе ХХ века. Много выходцев из Египта: Альбер Коссери, Андре Шедид, Ясмин Хлат. Я уж не говорю о бельгийцах Маргерит Юрсенар, Жорже Сименоне, Фелисьене Марсо, Амели Нотомб и многих других, о швейцарцах, о канадцах из Квебека. О русских я уже упоминал. Следует ещё отметить Андрея Макина.
- Кстати, что вы можете о нём сказать?
- О творчестве его судить пока рано, но писатель он серьёзный. Макин уверен, что литература способна активно влиять на сознание людей, делая их лучше или же уродуя их души, и поэтому он критически оценивает современную французскую литературу, которую упрекает в мелкотравчатости.
- Можно ли в связи со всеми этими интернациональными наслоениями говорить о мультикультурализме во Франции?
- Я не думаю. Франция - страна мультиэтническая и мультиконфессиональная, но культура там всё-таки единая. Французский язык цементирует эту культуру, и все писатели, о которых у нас шла речь, привносят туда нечто от своих прежних национальных культур. Поэтому французская культура лишь обогащается, а не делится на фрагменты.
- Что ещё помимо премий структурирует во Франции литературу, какова там роль телевидения, радио, журналов, газет?
- На протяжении едва ли не всего ХХ века существенную роль там играли "толстые" журналы, особенно созданный ещё в 1909 году издательством "Галлимар" журнал "Нувель ревю франсез", где публиковались очень многие французские писатели. В 1923 году возник журнал "Эроп", в котором сильны были позиции коммунистов. Журнал "Тан модерн" являлся рупором экзистенциализма. В 1960 году Филипп Соллерс учредил авангардистский журнал "Тель Кель". Сейчас, когда само понятие авангарда потеряло смысл, а идеологическое расслоение в литературе стало совсем малозаметным, роль "толстых" журналов сошла на нет. Они уступили место глянцевым журналам, таким как "Лир" и "Магазин литерер", представляющим интересы издательского бизнеса. Авторитетны также еженедельные литературные приложения к газетам "Монд" и "Фигаро". Существенна и роль телевидения, особенно влиятельна передача "Апостроф" с её популярным ведущим Бернаром Пиво. Это целый рекламный спектакль, в котором писатель играет роль одновременно и звезды, и товара. С 1991 года эта передача стала называться "Питательная среда". А в последнее время на разных каналах появились и другие программы: "Место для книг", "Книжный корабль", "Ночной полёт" и т.д. Что касается радио, то у французов очень популярен канал "Франс-Кюльтюр". И на этом канале много лет вёл передачи в форме интервью замечательный писатель Жиль Лапуж. Он осветил буквально все сколько-нибудь значительные события в литературной жизни страны последнего времени, у него побывал весь цвет французской словесности.
