во-вторых, тот факт, что США поддались британской пропаганде идей свободной торговли и снизили свои импортные пошлины. Так, уровень импортных пошлин в 1857-61 гг., то есть накануне гражданской войны, был приблизительно в 3 раза ниже, чем, например, в 1829-31 гг. ([88] р.141) Этим не замедлила воспользоваться сильная британская
промышленность, которая наводнила рынок США своими товарами. Огромный импорт из Великобритании подрывал развитие слабой в то время американской промышленности и способствовал росту безработицы в США накануне гражданской войны. Не случайно именно в течение 1840-х и 1850-х годов, то есть в период низких импортных пошлин и наплыва британского импорта, в США усилились расистские настроения и движение за отмену рабовладения ([65] р.43), сопровождавшееся массовыми столкновениями с противниками аболиционизма и, в целом, ростом социальной напряженности.
Итак, комбинация указанных двух факторов: несправедливая конкуренция внутри страны (рабовладение) и несправедливая конкуренция во внешней сфере (открытие экономики США для импорта товаров из более сильной в экономическом отношении Великобритании), — и создала предпосылки, которые привели к величайшей трагедии в истории США. Характерно, что американская элита извлекла уроки из гражданской войны: она не только окончательно запретила рабовладение в 1865 г., но и резко повысила в течение 1860-х годов импортные пошлины. Причем, урок был усвоен хорошо и надолго: с тех пор правительство США упрямо закрывало свой рынок высокими импортными пошлинами в течение целого столетия (!), невзирая на активную пропаганду и увещевания со стороны своих британских партнеров ([88] р.141).
Можно без преувеличения сказать, что все или большинство крупных социальных конфликтов, происходивших в истории, развивались на фоне глобализации. Это не означает, что глобализация была единственной причиной их возникновения, но она их обостряла и придавала им особую остроту и размах. Например, в главе VIII говорилось о том, что процессы глобализации, то есть формирования общего рынка, в Европе ускорились во второй половине XVI в. — в течение XVII в., о чем можно безошибочно судить по резкому сближению уровней внутренних цен в европейских странах в этот период (см. График 2). Все это время Европу сотрясали страшные социальные взрывы. Тридцатилетняя война в первой половине XVII в. была, прежде всего, гражданской войной, в которой участвовали массы населения: массы немцев-католиков убивали, жгли и изгоняли немцев-протестантов. То же самое происходило почти по всей Европе. Во Франции, начиная с первой массовой расправы (Васси, 1562 г.), католики также повсюду преследовали и убивали протестантов, наиболее известное событие в этом ряду — Варфоломеевская ночь (1572 г.), за которым последовало еще несколько десятилетий непрерывных гражданских войн во Франции. В Англии в течение второй половины XVI в.
— первой половины XVII в. усиливалась социальная нестабильность и учащались крестьянские восстания, и кульминацией стала гражданская война в 1640-х годах, в ходе которой был свергнут и казнен английский король.
С середины XVII в. или с начала XVIII в., когда соответственно Германия и Англия отгородились от европейского общего рынка высокими таможенными барьерами, в этих странах на два столетия наступил социальный мир и спокойствие, которое не могли нарушить даже наполеоновские войны. А вот Францию, которая, как было выше показано, не сделала того же, что Германия и Англия, в частности, не оградила от внешней конкуренции свое сельское хозяйство, продолжали сотрясать социальные катаклизмы. Прежде всего, это проявлялось в непрерывной череде крестьянских восстаний и восстаний городской бедноты. И Французская революция 1789 г. была также лишь кульминацией этого нарастающего социального напряжения. Конечно, она была вызвана целым рядом причин. Но немалую роль в усилении социального взрыва сыграло, по мнению историков ([136] р.521), заключение договора о свободе торговли с Англией в 1786 г. Этот договор лишил защиты от внешней конкуренции последние отрасли, которые еще имели такую привилегию. В результате уже в первый год или два после заключения договора Франция была наводнена английскими товарами, примерно 500 000 французов потеряли работу, разорилось 10 000 предприятий ([212] рр.91–92). Соответственно, пострадавшие от англофранцузской свободной торговли рабочие, ремесленники и мелкие предприниматели сыграли решающую роль в последующих событиях во Франции в 1789–1893 гг., сопровождавшихся массовым кровопролитием и изгнанием из страны французской аристократии. Одним из первых шагов пришедшего к власти революционного правительства была отмена указанного договора и введение жесткого протекционизма во Франции ([212] р.98).
Эти примеры можно продолжать применительно к другим историческим периодам. Как будет показано в следующей главе, последние полтора столетия прошли в основном под флагом глобализации, за исключением короткого периода в середине XX века, когда глобализация была свернута и все ведущие страны мира проводили политику жесткого протекционизма. Именно этот период, два десятилетия после Второй мировой войны, когда не было глобализации, стал не только единственным периодом роста рождаемости, но и единственным периодом социального мира в странах рыночной экономики. Социологи заговорили об исчезновении пролетариата, превратившегося в зажиточный средний класс. Экономисты выдвинули теорию постиндустриального общества и теорию конвергенции, в которых утверждалось: вот, наконец, мир нашел идеальную модель развития, капитализм движется в сторону социализма, а страны с плановой экономикой понемногу вводят элементы рынка, и скоро везде будет построено идеальное (полукапиталистическое, полу социалистическое) общество. Даже фильмы 1950-х и 1960-х годов — и западноевропейские, и американские, и советские — совершенно непохожи на фильмы более поздней эпохи: они полны оптимизма, жизнерадостности, веры в добро, справедливость и светлое будущее. Они очень сильно контрастируют с фильмами конца XX в. — начала XXI в., в которых преобладают насилие, жестокость и мрачные предвидения конца света.
Соответственно, сегодня, в условиях тотальной глобализации, социологи пишут о том, что пролетариат как массовый класс или слой общества (который исчез в 1950-е годы) опять появился в самых благополучных странах мира. Об этом свидетельствуют, например, массовые проявления социального протеста во Франции и в США, в которых участвуют преимущество иммигранты из стран Азии, Африки и Латинской Америки в первом или втором поколении. Опять появился и расцвел терроризм, с которым мир уже столкнулся в предыдущий период глобализации (1840-е — 1930-е годы). Возможно, у кого-то сложилось впечатление, что тогда это было чисто русское явление (убийство Александра II, Столыпина, ряда других видных русских чиновников и политических деятелей). Но это совсем не так. Например, можно вспомнить про выстрел в Сараево (убийство австрийского эрцгерцога Фердинанда сербским националистом), с которого началась Первая мировая война. А в Германии в течение 1920-х годов существовали по меньшей мере две террористические организации, занимавшиеся организацией взрывов и убийств представителей власти ([129] р.260). Соответственно, сегодня во всех странах опять набирает силу крайний национализм и фашизм, которые явились кульминацией предыдущего периода глобализации и которые в 1930-е годы стали официальной государственной идеологией сразу двух ведущих государств мира (Германии и Италии), и еще в целом ряде государств
