У сырьевой экономики нет потребности в квалифицированном труде. Некоторой части населения, кроме привилегированных сырьевиков, может быть предложена занятость, главным образом, в сфере обслуживания — на рабочих местах, не требующих особой подготовки и квалификации. Ещё не менее половины сегодняшних россиян ни для чего не нужны, они обречены на маргинальное существование в условиях застойной безработицы и самокормления с «шести соток»; тут, понятно, о квалификации вообще говорить не приходится. Третий риск: потеря всякой системы образования и подготовки кадров.
Все приведённые выше риски — не наша выдумка. Процессы в стране идут как раз в таком направлении, подтверждением чему служит появление «учёных трудов»: социологи, считая, что обязаны угождать власти, объясняют уход людей в заботы о ежедневном пропитании «либерализацией сознания русского человека». Становится понятным, что задачей реформ было создание из народа толпы маргиналов, занятых не более как животным выживанием.
О том, что правительство думает о ком угодно, кроме собственного народа, говорит и его стремление признать свою ответственность по долгам перед внешними кредиторами (готовы возвращать даже долги царского правительства), но не признавать долги перед своим народом, например, по советским вкладам в Сбербанке.
Как же выживают «не нужные» государству люди?
Французский социолог Карин Клеман (российским, видимо, недосуг, или задания от правительства ждут) провела анкетирование на двенадцати российских предприятиях в разных регионах страны.
Вот её выводы.
Рабочие вообще отрицают наличие каких-либо прав у них. Многие заявляют, что если раньше они могли хоть в профком или в партком пойти пожаловаться, то сейчас им не к кому обратиться. Профсоюз не воспринимается ими как институт защиты их прав. Слабость правовой и социальной защищённости остро ощущается рабочими. Если верить их словам, они чаще всего ощущают себя беспомощными и неспособными к какой-либо автономной акции.
Зарплаты рабочих очень дифференцированы, различие между самым низкооплачиваемым и самым высокооплачиваемым рабочим нередко достигает соотношения 1:10.
При этом рабочим всё время надо искать, где заработать. На это их толкает резкое падение уровня жизни и нестабильность жизненных условий, изменение общественных ценностей, реструктуризация социальных групп, разрушение системы социальной защиты и т. п. Нестабильность усиливает широкое распространение срочных трудовых контрактов (чьё использование узаконено новым Трудовым кодексом), неформальная занятость (без оформления контрактов) и неполная занятость.
Социолог отмечает, что определённая часть работников ворует со своего производства. Но при осмыслении этой практики нельзя забывать о разнице в масштабах и целях «воровства» начальства и управляющих, с одной стороны, и рабочих — с другой.
Управляющие могут получить все активы завода, ведя его к банкротству. Большинство рабочих заявляют о мошеннической деятельности управляющих или собственников. На всех заводах они свидетельствуют, что грузовики, наполненные продукцией, постоянно выезжают с завода без оформления каких-либо документов, с согласия руководства. Сообщают о том, как завод делят по кускам, каждый одному из директоров. Или о том, как сдали заводские площади и помещения в аренду, и как исчезают деньги от этой аренды. Или о том, как разорили завод — путём продажи имущества, взяточничества или сотрудничества с коммерческими посредниками — и никто не несёт никакой ответственности за это.
Рабочие тоже «тащат», и это иногда позволяет им выжить (особенно в случае невыплаты зарплаты). Но дело в том, что позволяя себе даже мелкие хищения, рабочие тем самым становятся соучастниками общей системы воровства. Они уже не могут себе позволить разоблачить мошенничество администрации или собственников. И администрация нередко использует этот рычаг управления, напоминая им на собраниях об их ответственности за разорение завода, или вводя жестокий режим охраны, направленный против рабочих.
Широко распространена практика второй или третьей работы. На московском автостроительном заводе кто-то из рабочих подрабатывает дворником, кто-то продаёт газеты после работы, кто-то ремонтирует машины, кто-то работает охранником по ночам, кто-то подметает полы в метро с утра. При этом вторичная «неформальная» работа подлежит не меньшей эксплуатации, чем «формальная». Зарплата может быть выше, но из-за того, что работа «неформальная», хозяин имеет больше возможностей для эксплуатации и свёртывания системы социальных гарантий.
Кто сильнее, тот выигрывает, кто слабее, тот погружён в жёсткую ежедневную борьбу за выживание. Так звучит основной принцип функционирования «неформальной» сферы. Причём, «неформальный» труд в большинстве случаев менее квалифицирован, чем официальная работа, не соответствует ни специальности, ни разряду рабочих, к тому же он весьма нестабилен. Такой труд и психологически, и физически переносится тяжелее. Сегодня он есть, завтра его может уже не быть. Сегодня он приносит материальную пользу, завтра — нет. Сегодня рабочий может быть физически способен к нему, завтра окажется в больнице без всякой помощи и без перспектив.
Некоторые рабочие (а вместе с ними и профессора, и военные) подрабатывают на уличных рынках. Социолог наблюдала, как ранним утром каждые выходные дни множество грузовиков, наполненных продукцией всякого рода, съезжались на знаменитую «Горбушку», а там их ждали временные работники, которые днём превращались в торговцев и грузчиков. Их привлекали относительно высокие зарплаты и возможность иногда пополнить свои карманы, обманывая клиентов. Занимаясь этим тяжелым, неквалифицированным и напряжённым трудом, они ещё подвергались надзору со стороны милиции или преступных группировок, а также контролю со стороны нанимателя.
Однажды социологу пришлось ехать в одном купе вместе с женщинами — рабочими екатеринбургского металлургического завода, которые везли из Москвы в родной город десятки сумок, наполненных купленной в Лужниках одеждой. Они считали, что это единственный способ кормить свои семьи, и чувствовали также какое-то удовлетворение в том, что нашли в себе силы, мужество и волю заниматься челночным бизнесом.
Официальные зарплаты платятся нерегулярно (в том числе и государством), нормы защиты прав трудящихся снижаются (особенно с принятием нового Трудового кодекса), система социальных гарантий разрушается. В таких условиях подсобное хозяйство становится необходимым для выживания большинства населения, в том числе имеющих работу, — и об этом знают и правительство, и администрация любого завода.
Во всём мире известно, что бедный потребитель не создаст богатую экономику. В России — бедный потребитель. Люди, даже занятые на нескольких работах, едва сводят концы с концами — кроме некоторых «оазисов» вроде Москвы или нефтяной Тюмени. У них не остаётся времени на семью, образование, культурный отдых.
Социолог удивляется, почему так редко пишется и говорится о том, что рабочие перетруждаются, что они тратят свою жизнь, пытаясь зарабатывать? Наоборот, рабочих часто обзывают лентяями и тунеядцами, обвиняют в халтуре, высчитывают «лишних» среди них. Но и сами рабочие не всегда осознают степень своей сверхработы, не требуют полного возмещения всех своих трудозатрат — именно это позволяет безнаказанно вести сверхэксплуатацию людей. В таких условиях неизбежно тотальное умалчивание факта «неформального» труда рабочих и вообще большинства трудящихся: на этом наживается новая экономическая и политическая элита.
Сегодняшний работник вынужден соглашаться на снижение зарплаты, если рентабельность капитала падает, на мобильность, если капитал перемещается, на неполную занятость, если конъюнктура ухудшается. В любом случае капиталист минимизирует свои потери и максимизирует потери работника.
Новая капиталистическая идеология выступает не только против всех достижений социализма, но и отрицает все завоевания западного европейского рабочего движения, рассматривая их как препятствия к человеческой «гибкости», которая для большинства — для всех, у кого нет капитала, — означает не что иное, как подчинённость и утрату минимальной свободы, возможности как-то управлять своей жизнью.
Таких людей чрезвычайно много; по оценкам журнала «Эксперт», в экономической жизни в широком смысле принимает участие 15–20 миллионов россиян, тогда как около 130 миллионов фактически вычеркнуты из жизни, вынуждены приспосабливаться к ней, не более того.
Те, кто живёт с сырья и финансовых потоков (5 % населения), имеют доходы, позволяющие им навсегда забыть, что такое материальные вопросы. Ещё 20–25 % обязаны своим относительным процветанием нынешней системе и, соответственно, являются её главной социальной опорой и защитником. И это не инженеры, офицеры, врачи, учителя, учёные, средние предприниматели, квалифицированные рабочие и фермеры, а работники сферы обслуживания и шоу-бизнеса, высшие чиновники, журналисты центральных СМИ и разного рода рантье.
