Стало ясно, что первой жертвой экстремистов станет милиция. Так и произошло в первых числах октября, когда собравшаяся у Белого дома шпана избивала безоружных людей в форме. Борьба с милицией выгодна тем, что не только привлекает внимание, но и в какой-то степени рождает симпатии. Ведь люди с дубинками, как правило, не являются героями общества. Тем более, что наши милиционеры отнюдь не отличаются изысканными манерами.
Пафос подъема, связанный с перестройкой, разрушением коммунистической империи, пробудил большие ожидания даже у тех, кто внутренне сопротивлялся этим переменам. Затем наступило разочарование. А насилие, террор есть следствие разочарования. Скудный выбор политических партий, скомпрометировавший себя Верховный Совет оставили вне формализованной политической жизни немалое число политически активных людей. Они нашли себе место в полулегальных кружках и объединениях. Там подхватывали идеи, которые объясняли все: утопические, квазисоциали-стические, национально-социалистические.
Люди, готовые сражаться с властью с оружием в руках, выплыли из потока антиреформаторского движения. Это движение состояло из карликовых партий национально-социалистической ориентации, которые возникали как грибы после дождя.
Это движение подбирало останки кораблекрушения советской власти. Оно не было единым и разрушалось с такой же скоростью, с какой на краткий миг сплачивалось перед лицом общей опасности. Среди зачинщиков преобладали молодые люди с определенным складом ума. Они презирали нормальную жизнь нормальных людей. Они подчинялись неосознанному стремлению выбить яркие искры из пресной жизни. У них была природная тяга к оружию и насилию. Им казалось, что преступления их возвышают.
Немецким левым террористам 70-х пришлось ехать в палестинские лагеря, чтобы научиться владеть оружием, обращаться с взрывчаткой, изготовлять поддельные документы, осуществлять громкие акции. Нашим было в этом смысле проще. Россия полна специалистов по такого рода делам — ветераны афганской войны, уволившиеся из армии офицеры, бывшие милиционеры, тянущиеся к нелегальной среде.
Если уголовные, так называемые заказные, убийства совершались столь умело, то это свидетельствовало о том, что и база для профессионального террора тоже есть.
Снять конспиративную квартиру, обзавестись нужными документами, раздобыть деньги — все это не так трудно для умелых людей в современной России. Оружия в стране тоже достаточно. Россия не полицейское государство, но уж если возникало желание совсем уйти из-под контроля, то можно было уехать потренироваться в Приднестровье, в Абхазию, в Осетию, туда, где местная власть находилась в оппозиции к российскому правительству. Осенью 1993 года из этих мест и появились организованные вооруженные отряды.
А ГДЕ ЖЕ ПРЕЗИДЕНТ?
Ельцин находился в своей загородной резиденции. Позвонил Барсуков, сообщил о захвате мэрии, о том, что мятежники расползаются по городу. Ельцин прилетел из Барвихи на вертолете в начале седьмого вечера. Вертолет остался на Ивановской площади, чтобы в случае неблагоприятного развития событий вывезти президента в безопасное место.
Никто из москвичей не знал, что происходит. Казалось, город погружается в хаос. Все спрашивали друг друга: где же президент и премьер-министр? Почему они молчат?
До сих пор не очень ясно, что именно происходило с Борисом Николаевичем той ночью. Коржаков уверяет, что Ельцин спал. Некоторые говорят, что президент был несколько не в форме, потому что в выходной день успел расслабиться...
Ельцину написали текст для короткого выступления, но он плохо выглядел. Первый помощник Илюшин и пресс-секретарь Костиков отговорили его выступать.
— Этого нельзя делать, — сказал Илюшин. — У вас такое лицо, что москвичи подумают бог весть что...
Между тем вооруженные группы, отправленные из Белого дома, распространились по всему городу. Милиция не смогла противостоять мятежникам. Она словно исчезла с улиц города, оставив его в полное распоряжение вооруженной шпаны. Министр обороны Грачев уверял Ельцина, что войска в Москве, но на улицах они не появились.
Страх мгновенно распространился по городу. В какой-то момент казалось, что все кончено: власть в руках мятежников.
В здании правительства сотрудники, аппарата были в ужасе, вспоминает Егор Гайдар. Один буквально кричал:
— Вы же понимаете, что все кончено! В течение часа нас всех перережут!
Положение было очень серьезным.
Мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак рассказывал потом: «Примерно с четырех часов дня 3 октября я уже понимал, что речь идет о жизни и смерти. Я собирал своих сотрудников, и мы обсуждали, что произойдет и что мы должны делать, если власть в Москве перейдет в руки мятежников. Я считал и считаю: надо бороться за свои идеи, а не ждать, когда тебя повесят на первом же перекрестке...»
Потом Ельцина будут подозревать в том, что он нарочно демонстрировал бессилие, чтобы надежнее заманить мятежников в ловушку и получить возможность расстрелять Белый дом.
Но едва ли он был способен в тот момент на такие хитроумные заговоры. Причиной трагических событий стало прежде всего разгильдяйство спецслужб и их неспособность предугадать следующий ход мятежников.
Накануне кровопролития руководство министерства внутренних дел обратилось в оперативный штаб, которым руководил первый вице-премьер Олег Сосковец, с просьбой подкрепить милицию, которая стояла в оцеплении вокруг Белого дома, войсками. Милиция, естественно, разложилась в общении с белодомовцами. Но Сосковец отнесся к этой просьбе равнодушно.
Первый заместитель министра обороны Андрей Кокошин доложил о тревожной ситуации министру обороны Грачеву. Тот тем более не хотел заниматься чужим делом. Тут проявилось извечное противоречие между армией и министерством внутренних дел: никто не хочет таскать каштаны из огня вместо других.
На следующий день, когда начался вооруженный мятеж, Грачев приказал собрать коллегию Минобороны. Отсутствовал заместитель министра Борис Громов, за что Грачев его потом возненавидел. Не приехал главком сухопутных войск Владимир Семенов, еще несколько видных генералов. Они не хотели в этом участвовать.
Грачев сам не знал, что ему делать, и фактически не хотел обсуждать ситуацию со своими подчиненными. Заседание коллегии не состоялось. Разговор продолжался минут семь-восемь. Министр сказал своим заместителям: наше здание плохо охраняется. Давайте разделимся, и каждый возьмет на себя оборону одного подъезда. Все с удовольствием разошлись: не хочет министр говорить, и не надо.
И заместители министра возглавили оборону собственного здания. Первый заместитель министра обороны член-корреспондент Академии наук Андрей Кокошин надел под штатский костюм кобуру со «стечкиным» и вместе со своим порученцем — капитаном 1-го ранга, подводником — пошел проверять подъезды. А здание действительно не было подготовлено к обороне: большие окна, не заложенные мешками с песком.
В распоряжение первого заместителя министра обороны поступили два взвода во главе с молодыми лейтенантами, которые сами не знали, что делать. Нашелся прапорщик, который помнил Устав. Он бодро доложил, что они охраняют объект особой важности. Поэтому каждого, кто попытается подойти к зданию, надо окликнуть: «Стой! Кто идет?» Затем выстрел в воздух, а потом уже стрелять на поражение.
А вокруг министерства обороны уже и в самом деле появились мрачные личности, может быть, приднестровские боевики... Потом батальон спецназа из Теплого Стана, который отправлялся в Останкино, чтобы защитить телецентр, Грачев завернул для обороны собственного здания.
Почему войска вели себя так вяло и так поздно вступили в город?
Ночью в здание министерства обороны приехал глава правительства Черномырдин, затем появился Ельцин. Вместе с ним были начальник Главного управления охраны Михаил Барсуков, главный президентский телохранитель Коржаков со своим заместителем. Причина колебаний Грачева состояла в том, что он до последнего не хотел влезать в это дело. Надеялся, что МВД само справится. Ельцину пришлось отдать Грачеву письменный приказ подавить мятеж.
Безжалостное государство лучше бессильного? Стрелять или не стрелять — это был тяжкий выбор. В борьбе с террором приходится идти на очень многое: и прежде всего, во имя собственных убеждений изменять собственным убеждениям.
Бессильное государство лучше безжалостного, считают последовательные либералы. Соображения гуманности исключают жестокость. У государства нет цели важнее, чем сохранение жизни человека.
Есть противоположная точка зрения: безжалостное к террористам государство лучше бессильного, неспособного справиться с террором. Ведь обязанность государства состоит в обеспечении безопасности всего общества как целого.
