Если ты, читатель, разбираешься в корпоративной механике, то ответ на вопрос «Возможно ли такое восхождение за такой срок?!» появится в голове молниеносно: «Нет!». А вот Энди удалось. Однако правильная постановка вопроса («Возможно ли такое восхождение при совершенно определенном влиянии со стороны?») все сразу ставит на свои места.
В любом случае назначение Фастова в ECT было правильным, поскольку это подразделение Энрона как раз и занималось всем спектром трейдинговых операций: финансовые услуги производителям и конечным потребителям энергетического сырья, форвардные контракты, своп-соглашения и управление рисками. И именно здесь Энди оказался в своей профессиональной тарелке.
Итак, получив зеленый свет от Скиллинга при благожелательно-умильном одобрении дедушки Лея, Энди Фастов впился в пропахшее газом тело Энрона и с головой ушел в реализацию главной идеи-фикс своей жизни: быль сделать сказкой. Иными словами превращать материальные активы в ценные бумаги. Эта программа развивалась в двух направлениях: Энрон стал распродавать непрофильные активы и одновременно создавать сложные финансовые инструменты, чтобы затем торговать ими наравне с живым газом и электроэнергией.
И все же не стоит кривить душой: программа Фастова в тот момент идеально соответствовала потребностям Энрона, который изнывал от текущих долговых обязательств и нуждался в неиссякаемом потоке наличности для выплаты процентов. А продажа активов и новых биржевых инструментов безусловно считались первостатейными источниками такой наличности. Скиллинг был горд за своего протеже: «Нам был нужен кто-то, кто мог переосмыслить финансовую структуру Энрона с головы до ног. Причем этот человек не должен принадлежать прошлому — ведь вчерашней промышленности больше не существует. У Энди есть ум и молодецкая удаль для нового мышления», — заявил он в одном из интервью.
Самое время разобраться с вопросом: «Откуда же взялись эти долговые обязательства Энрона?» Оказывается, от дурной наследственности. Уж очень не повезло ему с родителями. Мы помним, что папу звали InterNorth, а маму Houston Natural Gas (председателем правления которой и был Кеннет Лей). С мамой все было в порядке: «Когда Лей пришел в HNG (в 1984 году — С.Г.), она уже была одной из самых успешных предприятий в Хьюстоне, членом Нью-Йоркской фондовой биржи с большими запасами газа и политическими связями», — вспоминает Камерон Пэйн, бывший казначей компании Gulf Oil. Подкачал как раз папа InterNorth. Дело было так.
Когда InterNorth слился (вернее — поглотил) компанию Кеннета Лея, это явилось актом корпоративной камасутры, но уж никак не проявлением чистой любви. По большому счету не было даже и камасутры, а так просто — с перепугу! Незадолго до этого миннеапольский магнат Ирвин Джэкобс положил глаз на InterNorth и одним махом скупил крупный пакет его акций. Как правило, такой поступок становился первым шагом на пути к насильственному поглощению. И InterNorth струхнул не на шутку. В самом деле, для кондовых производственников-газовиков такой расклад не сулил ничего хорошего: если у кого-то есть сомнения на этот счет, то стоит пересмотреть культовый фильм «Уолл-стрит»: помните бессердечного биржевого спекулянта Геко (в исполнении Майкла Дугласа) и то, как он надругался над добропорядочной авиакомпанией? Ну точь-в-точь история про InterNorth и Джэкобс. Вернее, так мерещилось InterNorth, но об этом чуточку позже.
Короче говоря, у InterNorth сперло дыхание, он ринулся на судорожные поиски так называемого «белого рыцаря» — дружественной компании-избавительницы — и вышел на Houston Natural Gas: как-никак те были из своих, из газовиков. Одна из популярных тактик противоборства насильственному поглощению — подсунуть обидчику «отравленную пилюлю», то есть перегрузить собственную компанию долговыми обязательствами до такой степени, чтобы сделать насильственное поглощение непривлекательным. Так и поступил InterNorth: на переговорах с Кеннетем Леем соглашался на все условия, не торговался и очень торопился. Как потом издевался Ирвин Джэкобс, потирая руки: «Если только люди во что-нибудь поверят, то в конце концов дотянутся до звезд». В итоге за слияние с HNG InterNorth отстегнул 2.3 миллиарда долларов — огромную премию сверх того, что стоила HNG на тот момент. Да и Кенни Лей не продешевил в личном плане: став во главе новорожденного Энрона, он выбил себе такую зарплату, что через год занял пятое место в рейтинге самых высокооплачиваемый генеральных директоров Америки.
Совокупность испуганных телодвижений InterNorth привела к тому, что на плечи ребенка Энрона легли долговые обязательства в размере 5 миллиардов долларов (!), а по этим обязательствам набегало 50 миллионов долларов процентов ежемесячно!
Теперь самое смешное (или грустное, если призадуматься): Ирвин Джекобс никогда не собирался поглощать InterNorth! Джэкобс просто гениально рассчитал всю партию наперед и умышленно создал видимость насильственного поглощения, справедливо полагая, что InterNorth со страху наделает глупостей и объединится с кем-нибудь, переплатив втридорога. Зачем это было нужно Джэкобсу? А затем, что после слияния InterNorth и HNG у него автоматически образовался солидный пакет акций Энрона, распухший сверх меры в результате искусственного завышения стоимости акций новорожденного. Так что Энрону пришлось отсылать Джэкобсу «зеленое письмо» — заплатить 240 миллионов долларов сверх текущей котировки своих акций, лишь бы выкупить его пакет. Блестящая двухходовка со стороны биржевой акулы и бездарное расточительство газовиков.
Но и это еще не все: для того, чтобы рассчитаться с Джэкобсом были позаимствованы 230 миллионов долларов из пенсионного фонда сотрудников компании! В этом фонде образовался излишек сверх обязательного федерального минимума — вот его-то и пустили в дело. Глядя на то, как 16 лет спустя Энрон кинул и остальные пенсионные фонды Америки, начинаешь понимать, что речь идет не о своеволии Энди Фастова, а о дурной наследственности компании в целом.
Как бы там ни было, с самого первого дня своего существования Энрон отчаянно боролся с унаследованным долгом, распродавал активы и вступал в рискованные скорострельные сделки. На эту самую амбразуру и бросили Фастова. И правильно сделали, потому что ему это чертовски нравилось. Еще бы: ведь живые активы — не та священная корова, которой поклонялись Энди и его покровитель Скиллинг. Их влекла виртуальная Америца или, попросту говоря, приоритет отдавался рыночной капитализации, а не материальным активам.
«Когда я пришел в 1990 году, капитализация Энрона составляла три с половиной миллиарда долларов. Сегодня (в октябре 1999 года — С.Г.) у нас около 35 миллиардов и это почти без дополнительной эмиссии. Мы дали прибыль нашим инвесторам, нарастили баланс, удержали стабильный рейтинг агентств и добились низкой себестоимости капитала», — хвастался Энди в интервью журналу CFO, назвавшего его лучшим финансовым директором года (The Finest in Finance в категории «структуризация капитала», Capital Structure Management).
Навострил меня бес проверить годовой баланс Энрона за 1990 и 1999 годы по двум названным позициям — капитализации и эмиссии:
Получилось весело: ни одна цифра, названная звездным финдиректором Энрона, не соответствует действительности: капитализация компании в 1990 году не 3.5 миллиарда долларов, а почти 5, а в 1999 году, мягко говоря, не 35 миллиардов, а 21, и если рост эмиссии с двухсот до семисот миллионов акций (в три с половиной раза!) — это «почти без эмиссии», то как должна выглядеть настоящая эмиссия?
Все бы можно было списать на простительную контаминацию (ну забыл человек, с кем не случается?), да уж больно тенденция бьет в глаза: в 1990 цифра занижена, а в 1999 — наоборот завышена. Потом подумал: ну не может финансовый директор крупнейшей корпорации не знать своих цифр! Что-то тут не так. Пересмотрел баланс еще раз, перечитал интервью и неожиданно понял — Энди Фастов просто передернул! Вот смотрите: когда он говорит о 1990 годе, то четко называет строку баланса — market capitalization (рыночная капитализация), а в следующей фразе употребляет расплывчатый оборот «today we're around $35 billion». Что это за такое «сегодня у нас есть»? А вот что: во всем балансе за 1999 год есть только одна цифра, которую хоть как-то можно принять за 35 миллиардов — это общая сумма активов компании (total assets), которая составляла 33,38 миллиарда долларов! Где 33, там и 35, все-таки не 21. И самое замечательное, что «сумма активов» соответствует общей стоимости имущества, а, значит, запросто может подходить под фразу «сегодня у нас есть».
Да, высший пилотаж, ничего не скажешь: сперва называется одна статья отчетности, потом — совершенно другая, но делается это так, что комар носа не подточит. Вот оно — тонкое мастерство Geschaftsmachen. Такому не научишься в университете Тафтса и школе менеджмента, это — природный талант. От бога.
Но самое главное, что Энди Фастов замечательно рассчитал, что нормальные люди ничего сверять и считать не будут, а от интервью у них останется лишь светлое чувство уверенности в завтрашнем дне и благодарности за неустанную заботу менеджмента о рядовых тружениках биржевого труда — малых инвесторах Энрона. Именно интервью Фастова и рожденное им «светлое чувство» вошли в историю реальной Америки, а скучные цифры годового отчета — это скучная иллюзия Америцы.
