И бомжам наплевать на писателей, и писателям - на бомжей, и начальству - на тех и других, и всем - друг на друга.
А против этой спертой духоты, против этого застоя равнодушной злобы - маршируй, не маршируй.
Только и радости, что настучат по голове, - значит, боятся. Хотя не исключено, что просто пользуются случаем размять органы. Кто же боится идейных? Их ненавидят, и только, а боятся - масс.
Но массы, с присущей им мудростью, отвечают на заботу о них государства проще.
Десять лет назад - 11 литров на душу населения, теперь - 14 литров. Это в пересчете на чистый этиловый. Но, если вы заметили, на улицах пьяных почти не видно. Сгрудились у семейных очагов. И оттуда, из глубин российского privacy, доносятся довольно удивительные звуки.
В Подмосковье одна дама веселилась в компании друзей. Искрометные шутки, коллективное пение, все такое. Вдруг она почувствовала себя нехорошо. Вышла в другую комнату, родила девочку, ударила ее два раза головой об пол, выбросила в окно и вернулась к собеседникам.
В Воронежской области старушка 82-х лет поссорилась с подругой - 79-ти, убила ее поленом с тридцатого удара, потом позвала соседей и милицию - рассказала: ворвался неизвестный бандит.
В поселке Новгородской, кажется, области один господин повздорил с супругой. Устроил ей сцену ревности, по ходу которой сцены изнасиловал ее шестилетнего сына. Она сперва заявила было на него, но потом заяву забрала: потому что любит. А сына презирает и обязательно сживет со света.
Опять же под Москвой бабушка заказала киллеру свою невестку с двенадцатилетней внучкой. Но это хоть не по пьяни, а целесообразно: чтобы округлить жилплощадь.
Все это (и не только, но пощадим нервы) случилось на одной лишь прошедшей неделе, на Страстной. Не обсуждалось - на войне как на войне. Она идет в комнатах и коридорах: ужасный век, ужасные сердца, советские люди. Соглашайся, не соглашайся. Маршируй, не маршируй.
Под пасхальный перезвон:
"Пан-пьян! Красные яички. Пьян-пан! Красные носы. Били-бьют! Радостные личики. Бьют-били! Груды колбасы. Дал-дам! Праздничные взятки. Дам-дал! И этим и тем. Пили-ели! Визиты в перчатках. Ели-пили! Водка и крем..."
1909 года стихотворение. Тоже один несогласный сочинил.
Вероятно, этот текст устареет прежде, чем будет прочитан. Отстанет от реальности, по крайней мере, на два марша. То есть вы-то уже знаете, чем разрешилась истерика Вертикали - весенним ливнем бурных слез или битьем людей, - а я пока скажу одно: нехороша эта дама в свои критические дни.
Визжит, визжит. Как будто ее режут.
И отчасти бредит. Какие-то мерещатся ей сцены из исторических фильмов. Типа - идет гражданская война, и конница белых на подходе, и надо спешить навстречу с хлебом-солью и ключами от города, но чего-то не хватает - какой-то убедительной художественной детали: не то хоругви, не то виселицы.
На флагах обесцветить пятиконечную звезду. Убрать к чертям серп и молот. Выписать из Белграда наложенным платежом скелет барона Врангеля. Сию же минуту запретить социал-демократическую партию, за компанию с коммунистической рабочей и республиканской.
- Услышу хоть одно нецензурное слово: "свобода" или, там, "революция" - так и знайте, не помилую! привлеку! упеку!
И мечется, как больной в своей постели беспокойной.
А мысли прыгают с канала на канал - вдруг оказывается, что на дворе - 1905-й, начало января по старому стилю, откуда-то надвигается массовка из романа Горького "Мать" - и с нею острая тоска по казакам с нагайками. По копытам, по конским копытам. Проскакать по телам.
- Во избежание жертв - предупреждаю: шествия уместны исключительно праздничные. Разрешается водить хороводы, исполнять подблюдные и величальные. А также - по согласованию с администрацией - сжигать чучела израильских и американских агрессоров. Что касается политики внутренней - если кому приспичит, - на улице глотку не драть, а смело писать в газету: повесить ее в сортире и писать, писать, писать!
Кстати - насчет улицы: намекнуть союзу Михаила Архангела, что погода в эти выходные благоприятствует, но добро должно быть с кулаками.
- Наших побольше, наших! Чтобы ничего не было слышно, кроме скрежета и чавканья: сплошь одни только согласные! А уж потом омонимы с дубинками. Пароль: Тянанмынь!
И страдалица корчится в пароксизме.
А все из-за чего? Из-за горстки отщепенцев, которым вздумалось проверить на себе: действует ли в РФ Конституция. Дескать, раз в ней пропечатана свобода шествий и собраний - значит ли это, что в самом деле позволительно собраться и прошествовать. Не вранье ли.
И смех, и горе. Как будто до них никто не проверял. Например - в августе 68-го: статья про такую же точно свободу и в тогдашней Конституции сияла. Но на тех восьмерых, которые попытались воспользоваться, сразу нашлась куча статей из оперы другой, а именно - из УК. Ущерб гос. мостовой от несанкционированной обуви, распространение совсекретных измышлений, шпионаж в форме измены, - да мало ли. Отщепенцам тогдашним мало не показалось.
А нынешние, видимо, вообразили, что с ними так нельзя. Нагло вцепились в букву закона: буква, мол, не выдаст. Предуведомили муниципалитет и проч. - как в каком-нибудь Париже: из пункта А проследуем в пункт Б, а колкрики у нас будут - для чистоты эксперимента - не приветственные.
Да? Не приветственные? Так вот, голубчики, знайте: в советском законе по-прежнему много букв.
Займемся, скажем, такой правовой коллизией. Выходите вы из квартиры, направляясь, к примеру, в магазин. А в подъезде висит листовка - распоряжение: покидать здание воспрещено. Нарушители будут немедленно доставлены в кутузку. Подпись: участковый. Лиловая печать.
Спрашивается - пренебречь ли незаконным запретом и в надежде на Страсбургский (когда-нибудь) суд претерпеть кутузку? Или, как подобает просвещенному обитателю правового государства, сперва подать жалобу в суд местный? Но ведь чтобы ее подать, надо выйти на улицу - то есть опять-таки нарушить и соответственно подвергнуться.
Такой, видите ли, казус. Парадокс участкового. Юридический лабиринт. Ищите лазейку. А уж потом пробуйте Конституцию на зуб. Не то чувашский омоним пересчитает ваши.
Так разговаривает Вертикаль сама с собой - но почему-то не чувствует облегчения. Наоборот - гнется и скрипит. Словно бы сама ищет бури - хочет взять ненавистного неприятеля на слабо, дразнит: видишь, сколько кулаков? а - сколько дубинок? не посмеешь выйти, не посмеешь.
Окровавленные мальчики в мечтательных глазах.
Странная это истерика. Больше похожая на острый приступ шизофрении. Как, наверное, обидно, когда на презрение не отвечают благодарной любовью. Как оскорбительно, когда осмеливаются делать вид, будто не боятся. Как здорово поиграть в параллельную историю: ведь будь на месте Николая II - Николай I, не правда ли, отвратительный, ужасный Февраль не наступил бы никогда?
Николай Павлович не стал бы церемониться с кучкой смутьянов, подстрекающих к бунту подлую чернь. Картечью по ним, картечью! И шпицрутенов не жалеть - для тех, кто уцелеет.
Успокойтесь, очнитесь, глотните валерьянки.
Не слышит, беснуется.
Между тем рассвело. Наступил этот тревожный уикенд, который, боюсь, для многих кончится скверно.
– Такие дела, - приговаривал Курт Воннегут, когда с кем-нибудь из персонажей случалось несчастье, - такие дела. So it goes.
Жаль, не узнать, чем все кончится. Верней - к чему при нас шло дело. И кто его вел. Не окажется ли, например, что в самых узких коридорах самых верхних этажей действительно гнездилась и орудовала китайская агентура - и упрощала, заранее упрощала правопорядок.
Впоследствии все сделается таким очевидным, что история только руками разведет и головой покачает. Надо же, скажет, какие в здешних местах в начале XXI-го проживали дураки. Ну ничегошеньки не понимали в происходившем.
Может, оно и к лучшему. Может, человеку для его же блага не дано переднего ума. Так сказать, включены только задние фары. Будь ты хоть китайский агент, хоть чей.
Но и сама история, чтобы найти в событиях смысл, дожидается какого-нибудь поворота. Промежуточного финиша. Дескать, где остановились, туда и двигались. Если не напоролись на то самое, за что боролись. Или не на то.
А политстратегия нормального человека - ничьего не агента - умственная трезвость. Смысл, предположим, нас не касается, - ладно, проживем и без смысла. Но надо же разбираться в обстановке.
А то стою давеча на Пионерской площади, разглядывая массивное каменное колено А.С. Грибоедова, и слышу уверенный такой голос из динамика:
- Нас не запугать!
Неужели? - думаю. А по-моему - запугать, и даже очень. Как не фиг делать. И меня, и даже вас. Какая же трудность - запугать человека, с которым можно сделать все. Это англичанина не запугаешь - и то лишь пока он не попал в иранский плен.
