Пусть кресты и обелиски братских могил на бескрайних просторах России каждый миг, каждый час молитвенно слышат друг друга. Пусть торжественные, гордые, рыдающие звоны колоколов Храма Христа Спасителя благостным эхом летят над Рязанью и Екатеринбургом, над Хабаровском и Астраханью, над моим Челябинском и над Магниткой Бориса Ручьёва и Владилена Машковцева.
Хозяйскую сноровку и неугомонную человечность в стихах Александра Кердана я сравниваю с хозяйской сноровкой и неугомонной человечностью в стихах Бориса Ручьёва: очень похожи, очень родственны! И считаю – проза Кердана и проза Машковцева обязательны перед своим народом и перед своей Родиной. Александр Кердан, повторяю, молодец!
Толкаться локтями –
Пустое занятье.
Не вечны мы с вами,
Любезные братья.
А вечны творенья,
Что созданы нами.
Им чуждо стремленье
Толкаться локтями.
Подхватит нас вьюга –
Вселенская сватья…
Творенья друг другу
Раскроют объятья.
Талант – суровость. Талант – доброта. Талант – любовь и надежда. Я приветствую дар земляка – восхищаться звездою русского неба и трелью уральского соловья. Поэт сам, задыхаясь ликованием, ударяет по всем струнам чувства, встречая подругу, единственную и долгожданную!
Расцветали друг другу навстречу,
Как ромашки на знойном лугу,
И звучали бессвязные речи,
Что вовеки забыть не смогу.
И гадать ни о чём не хотелось,
И разгадывать, будто секрет,
Отчего твоё жаркое тело
Так впитало ромашковый цвет.
Где стрекозы
играют в "пятнашки",
Где маэстро –
кузнечик любой,
Где целуют друг друга ромашки
Так, как мы целовались с тобой…
Народная песенность и народная опрятность построения строфы и аккуратность признания перед возлюбленной помогают нам дружески и нежно согласиться со святыми переживаниями удачливого мученика наслаждений.
Но иногда наш лирический герой добродушно хулиганит: вдохновляется весёлостью ситуации и легонько иронизирует в серьёзной поэме:
Не пользуюсь ни тушью,
ни помадой –
В любви ориентирован как надо!
И "крыша" не сказала мне: – Ку-ку!
Люблю, как подобает мужику,
Красивых, умных,
утончённых женщин…
Увы, таких становится
всё меньше.
Прикинуть,
так – на тысячу – одна,
И та – завидуйте! – моя жена.
Мне приятно, что Александр Кердан уважает моих друзей, уральцев, Сергея Алабжина и Анатолия Белозёрцева, Геннадия Комарова и Зою Прокопьеву, Николая Воронова и Нину Ягодинцеву, уральцев, чьё слово я всегда слышу и ценю. И самого Александра Кердана, поэта и прозаика, уральца, земляка моего неистового, я не отделяю от нас и от наших учителей, кто ныне с нами и завтра будет с нами. Солнечное призвание вечно.
Людмила Татьяничева и Борис Ручьёв, Сергей Васильев и Михаил Львов, Николай Куштум и Михаил Аношкин, да, ушедшие и действующие – единые в мире творцы: слово же не покидает отеческих просторов!..
Вдоль дороги столбы,
как распятья.
Солнце глаз на небесном холсте.
Все живущие всё-таки – братья,
Во Христе
или не во Христе.
А забудешь про братскую долю,
Станешь жить, никого не любя, –
Помни, совесть,
что есть в чистом поле –
Есть! –
пустующий столб для тебя.
Александр Кердан – русский офицер!
Александр Кердан – русский поэт!
Михаил КИЛЬДЯШОВ ЛЮБВИ МИМОЛЕТНОЕ ЧУДО
Любви мимолетное чудо
Коллективный сборник "Любви мимолетное чудо", составленный Аллой Кирилловой, это без преувеличения творческий подвиг её: раздобыв денежные средства, она не соблазнилась издать собственную книгу стихов, а осуществила давнюю мечту – опубликовать любовную лирику поэтесс Оренбуржья. Этот сборник убеждает в том, что женская поэзия сегодня решительно отстаивает своё место в литературном процессе, как бы реабилитируясь за прошлые века мужского доминирования в словесном искусстве.
Лирические героини оренбургских поэтесс многолики. Они готовы беззаветно идти на Голгофу вслед за несущим крест:
…Я точно не знала, чего хочу, –
Пошла на поклон к твоему палачу.
Ольга Мялова
В кандалах душой незримою
Испытаю горечь верст,
Лишь бы только быть любимою
Под земным сияньем звёзд.
Ирина Моргачёва
Они хранят сакральную связь с любимыми вне пространства и времени, прорастают в них всем естеством, остаются верными Ярославнами, берегут любовь, как единственную святыню, следуют ей, как Божественной заповеди:
Я птицей к тебе лечу,
Сливаюсь с твоим дыханьем.
Молчишь ты – и я молчу.
Страдаешь – и я в страданье.
Но жду я благую весть,
Пока ты на свете есть.
Елена Трапезникова
Сейчас готовится переиздание книги, где будут представлены как прежние авторы с более объёмными подборками, так и новые имена.
Дмитрий РОГОЗИН БАРОН ЖОЛТОК
ПОВЕСТЬ
ОТЕЦ
Ближе к весне мне приходилось прилетать в Москву все чаще. Отцу становилось день ото дня хуже, и я боялся, что когда наступит развязка, меня не окажется рядом. Лечащий врач, военный медик с вечно грустными глазами и мягким голосом, убеждал меня, что успеет предупредить об ухудшении состояния отца – мол, стольких генералов провожал и знает, что Смерть – старуха педантичная. Всё у нее по часам, всё выверено, хозяйство плановое. Никто ещё с таким тяжелым заболеванием с её крючка не соскакивал, но и раньше положенного ею не умирал.
Но, как говорится, нет правил без исключений. Батя оказался человеком крепкого тела и воли, и он вовсе не собирался уступать даже такой уважаемой даме, как Смерть. Врачам, и правда, было чему удивляться. Его сердце не сдавалось, несмотря на лошадиные дозы обезболивающего. Обычно человек в его возрасте после таких инъекций не протянул бы и двух недель, а этот боролся, сердце его качало жизнь в мозг, мозг продолжал мыслить, анализировать всё, что случилось со старым генералом, для которого госпитальная койка стала последним рубежом обороны.
Палата представляла собой небольшую комнату с кроватью, на которую был брошен дополнительный матрац. Узкий холльчик-пенал с разобранным креслом, убогим журнальным столиком и устало дребезжащим холодильником соединяли её с больничным коридором. По нему то и дело с грохотом проезжали тележки с какими-то подносами, стаканами, баночками и скляночками. Это медсестры развозили по палатам лекарства и еду для больных, тех, кто уже ослаб настолько, что не мог себе позволить доковылять до столовой, расположенной на этом же этаже – за лифтовым холлом. Старики возмущались этим грохотом робко – они не хотели портить отношения с медперсоналом, от которого они зависели буквально во всём. Врачи, сёстры и сиделки убирали за прикованными к кровати бывшими героями и кумирами. Они кормили их с ложечки, вливали в дряблые и прилипшие к костям вены глюкозу, приносили скудный, подчинённый диете обед и протирали их тело на ночь влажной губкой. Что говорить – не все родные морально были готовы так ухаживать за своими стариками, так что грех было серчать на грохочущие тележки и громкие разговоры в госпитальных коридорах. Шум ремонтных работ в соседнем корпусе, закрытом на реконструкцию, и звон провозимой мимо палат посуды будил больных, но и сообщал им одновременно, что они ещё живы.
Так в этом центральном клиническом госпитале имени П.В. Мандрыка, спрятанном в Сокольниках, доживали свой век последние генералы Советской армии.
