Леонид Поторак, несмотря на молодость, философичен и многослоен, и при этом ничуть не зануда. Поступь его стихов легка, мысли внятны, и в итоге создаётся впечатление какого-то доброго зеркала: смотришься в него сквозь стихотворение и вроде как становишься краше и умнее...
Татьяна Некрасова смело экспериментирует со смыслами. Но никогда не заигрывается, а только словно прощупывает почву для следующего шага, парадоксального и неожиданного, и в то же время единственно возможного.
Странно, но послевкусие от этой подборки совершенно непохожих авторов сходное – как если вдыхать воздух после ливня, свежий и напряжённо-прозрачный, такой, что кожей чувствуешь: всё на свете существует не зря.
Анастасия ЕРМАКОВА
Вечный набор для души
Олеся РУДЯГИНА
Поэт, публицист. Автор пяти поэтических книг. Член СП Молдовы. Председатель Ассоциации русских писателей РМ. Учредитель и главный редактор журнала "Русское поле".
Лауреат Пушкинской премии (1999 г., Кишинёв).
В 2010 г. получила специальный приз Международного литературного конкурса «Русская премия» – «За вклад в сбережение и развитие традиций русской культуры за пределами Российской Федерации» (Москва).
Награждена Почётным знаком Международного совета российских соотечественников «За вклад в укрепление сотрудничества с Россией».
Работает в телерадиокомпании «MOLDOVA-1». Преподаёт в Славянском университете на кафедре журналистики.
Живёт в Кишинёве.
Причал
Н. Л.
Три утра начинался дождь,
но вот пошёл неторопливо, –
утихли посвист и галдёж,
и оземь шлёпаются сливы.
И, оказалось, много лет
я дверь в июль не отворяла,
а здесь иной какой-то свет
у опустевшего причала.
В зените лето. Ропот трав:
тысячелистник и цикорий.
Штормами впрок отрокотав,
там, за лиманом, дышит море.
Слежу – уходит катер вдаль,
взор близорукий вдруг влажнеет,
и сухопутная печаль
под дождиком слепым мелеет,
забвеньем веет от потерь,
вспять льётся летоисчисленье,
и одиночество – не зверь
ломающий, но – исцеленье.
Чашка
Чуть было не купила
белую стылую чашку
высокую
безукоризненно гладкую
похожую
на каменную мечту
Данилы-мастера
но я ведь хотела другую
такую прозрачную знаете
чтоб между ладонью
и согревающим душу
чаем
не наблюдалось границ
и пальцы просвечивали
янтарным глубоким светом
ушла без покупки
* * *
Почему в ту ночь именно это сказалось –
обрывки детских давно забытых обид,
будто во всей жизни не оказалось
ничего значительней? Странный гид
память. Совсем не то
выговаривает при самых важных встречах.
Говоришь, бабушка, выпивая глоток
вина, непривычное вспоминала, резче
наводился фокус на боль, года,
на усталые от забвения лица[?]
Не вино ты –
живая вода.
Дай напиться…
* * *
Ну хорошо не пиши
но что тебе стоит присниться
вечный набор для души
очи улыбка ресницы
флейтовы позвонки
сердце берущие речи
рифмы свистульки манки
решка-орёл чёт-нечет
Смайликом месяц взошёл
не от тебя не мне
mail.ru нем и гол
галька гремит на дне
Сергей ПАГЫН
Поэт, редактор. Автор поэтических книг «Обретение», «Прогулка в ноябре», «Сверчок в радиоприёмнике». Член Ассоциации русских писателей Республики Молдова.
Лауреат премии «Молодой Петербург» (2011). Живёт в Единцах.
* * *
«…И Слово было Бог»
Евангелие от Иоанна
Дальше от гама дневного,
быта с мольбой и тоской
в лодочке тихого Слова
плыть бы слепою рекой,
чтобы не видеть причала,
чтоб, за собою маня,
музыка где-то звучала
и не спасала меня,
чтобы в той темени нищей
не было звёзд и огней…
Я бы в надёжное днище
только вжимался сильней
в страхе забытом и сладком,
словно отечества дым,
словно из детства облатка
с тёмным лекарством ночным.
Слышал бы сердцем основу –
мощь и упрятанный гром –
лодочки тихого Слова
в зыбком тумане речном.
* * *
Тяжела тоска знакомого человека –
выпив водки, лечь в неживом бурьяне,
провалиться в ночь, где ни лиц, ни снега,
а потом блуждать беспросветной ранью...
У тебя хоть есть в этом деле опыт,
персонажи книг и герои фильмов,
что в промозглый день поднимают ворот,
вспоминают давних своих любимых.
У него же нет от печалей средства,
лишь палёнки горечь, сухой калачик…
Ты, Господь, пошли ему сон про детство,
пусть поплачет в его траве, пусть поплачет.
* * *
По каплям пота горького, по снам,
в чью жуть потом ныряешь зимородком,
по начерно написанным словам,
по медленным слезам, по оговоркам
гадаю, как живёт моя душа –
в тепле скудельном днюет и ночует,
какую думу тянет, не спеша,
что вспоминает, по кому тоскует.
Но ничего нельзя в ней разобрать…
Она живёт, как сок в древесной кроне,
чтоб в миг чудесный на свету предстать
простым плодом на радостной ладони.
* * *
Порой обдаст чужой судьбой –
бедой,
вороньей маетой,
разверзнутой землёю…
И весь твой лад и твой уют
от стыни этой не спасут,
нависшей над тобою.
Поднимешь ворот ли пальто,
стихи нашепчешь ли – и то
уже на грани срыва,
твои слова сведёт на нет
чужой судьбы рисковый свет,
несущийся с обрыва.
* * *
Как тих и чуток мир
в сентябрьской паутине,
и если по жнивью
пойдёшь ты налегке,
всё поле зазвучит,
засветится в долине
и вздрогнет паучок
прозрачный вдалеке.
А словом – как сохой,
чей путь и слеп, и труден,
вздымая иногда
молчания пласты,
какие связи рвём,
какие силы будим,
каких богов зовём
из волглой темноты?
* * *
Нашепчешь – накличешь такое,
что даже не снилось тебе –
ночное, немое, большое
в твоей маломерной судьбе.
И слово пустивши без страха
по ветру в ночи, по реке,
молчанию, пеплу и праху
ты вновь присягаешь в тоске.
И сбудется всё, что накликал:
безвременный снег за окном,
дымящая печка, бутылка
с постылым сиротским вином.
И рыжая псина хромая,
и тот, кто, невидим и тих,
из глины лазурь выжимает
