Страшно подумать о том, что будет с Парижем, с его почти двухмиллоннным населением, решившимся на геройскую защиту до последней крайности. Уже и теперь масса его жителей переносит большия лишения. Говорят, что большая часть детей, родившихся за полгода до обложения города и во время его стадневной осады, умерли уже от физического истощения матерей и кормилиц, лишенных возможности пользоваться тою пищею, с которою свыкся их организм…
Поэтому нет ничего удивительного, если в немецкой армии под Парижем долго не решались приступить к бомбардированию этого города, тем более, что в начале многие были уверены, что Париж не в состоянии выдержать продолжительную осаду и принужден будет сдаться, вследствие недостатка продовольствия.
Невозможно, действительно, не отдать должной справедливости тому необыкновенному искусству с каким был разрешен вопрос о продовольствии 500 000 гарнизона и многочисленного населения столицы Франции, и с каким правильным расчетом были распределены между жителями жизненные припасы.
В настоящую минуту, бомбардирование Парижа представляется уже совершившимся фактом, хотя еще и недостигшим своего конечного результата. Не смотря, однако же, на это, мы думаем, что если нельзя уже было избежать бомбардирования, то как в интересе самих германских войск, так и в смысле человеколюбия, следовало бы начать его ранее, так как известно, что при всех подобных осадах и обложениях населенных городов, несравненно большее число людей делается жертвами различных лишений и болезней, чем погибает в бою и от неприятельского огня.
Выше мы уже показали, что пруссаки могли начать бомбардирование еще в ноябре месяце; батареи обложения были готовы уже к 15 ноября нов. ст.; осадный парк также был уже на месте; что же касается снарядов, то они могли быть перевезены своевременно, если бы приняты были указанные нами выше меры, и которые, конечно и в прусской армии имелись в виду. Затем оставался нерешенным только один вопрос — не будет ли осаждаемый иметь возможность сосредоточить, между фортами, большее число орудий и не заставит ли он, этим численным превосходством, замолчать батареи обложения?
В настоящее время вопрос этот разрешен уже фактически; но и в начале осады, большинство прусских артиллеристов и инженеров высказывали убеждение, что немецкая артиллерия заставит молчать французские батареи, как вследствие превосходства своей материальной части, так и вследствие принятой в ней системы стрельбы из осадных орудий — на высоких лафетах, через банк, тогда как французская крепостная артиллерия стреляет через амбразуры; при новейших же усовершенствованиях в артиллерии амбразуры весьма скоро засыпаются и скорее представляют цель для выстрелов неприятеля, а не прикрытие от них. Мнение это, оправдавшееся на опыте при осаде Страсбурга, вполне подтвердилось и при бомбардировании парижских фортов.
Нельзя не отдать полной справедливости тому искусству и умению, с какими пруссаки распоряжаются, в настоящую кампанию, своею кавалериею: это, по-истине, была — как выразился император Наполеон III, — непроницаемая завеса, вполне скрывавшая от неприятеля все движения войск, так-что французы, не смотря на то, что им приходится действовать в собственной стране, никогда не могли с верностью определить — куда или откуда двигаются войска прусских армий. Между тем, с другой стороны, пруссаки, посредством посылки дальних и в высшей степени смелых разъездов, не только всегда своевременно были извещаемы о всех движениях неприятеля, но даже с положительною точностью знали о расположении его войск.
До какой степени пруссаки умели пользоваться услугами своей кавалерии и закрывал ею от внимания неприятеля все передвижения своих войск, можно видеть из того, что после седанской капитуляции, император Наполеон, разговаривая с графом Бисмарком и прусскими генералами о последних военных событиях, был весьма удивлен, когда узнал, что под Седаном против него дрались не войска принца Фридриха-Карла, а армии наследных принцев прусского и саксонского; между тем как по сведениям, полученным в главной квартире французской армии, наследный принц прусский продолжал свое движение на Париж, а принц Фридрих-Карл принужден был оставить свои позиции под Метцом.
Вот что говорит, по поводу действий прусской кавалерии, автор брошюры, о которой мы уже несколько раз говорили:
«К несчастью, в эту войну, как будто все элементы успеха должны были изменить нам. Кроме того, что соединение армии было приостановлено делом под Шпикереном (сражение, которое пруссаки называют саарбюккенским), — все действия наши были парализованы постоянным неведением, относительно расположения и движения неприятеля. Пруссаки так тщательно скрывали все свои движения под густою завесою кавалерии, которую они развернули по всем направлениям, что не смотря на все наши усилия, мы никогда не узнавали где находятся главные их силы и откуда следует ожидать наиболее значительного действия.
«Ни 14, ли 16 августа (н. с), мы никак не думали иметь перед собою всю прусскую армию, а в сражении при Гравелоте никто не сомневался, что на другой день легко будет достигнуть Вердена; в Париже точно также не имели никаких сведений о движениях пруссаков.»
Трудно, кажется, сделать более полное сознание об уменье и искусстве неприятеля распоряжаться своею кавалериею.
С своей стороны мы считаем не лишним заметить, что пресловутая прусская кавалерия, приобревшая, в настоящую войну, под названием улан (Uhlanen), столь громкую известность, не составляет, так сказать — природной кавалерии, как например, наши казаки или французские спаги, с раннего детства свыкшиеся с лошадью. Кавалерия эта набирается обыкновенным рекрутским порядком; причем даже и сорт лошадей этой конницы, по нашему мнению, ниже посредственного, — хотя, в тоже время, все кавалерийские части, которые нам случалось встречать, были в весьма удовлетворительном состоянии.
Что касается французской кавалерии, то некоторые ее части гораздо более соответствуют требованиям аванпостной службы, как, например, конно-егерские полки, имеющие африканских степных коней, весьма легких и в высшей степени выносливых.
Французские кавалерийские офицеры, с которыми нам приходилось говорить об отличительных качествах французской кавалерии, следующим образом объясняли причины внезапного нападения на корпуса Фальи и Фроссара: — в Алжире, во время походов, вся аванпостная служба возлагается на спагов — иррегулярную конницу, выставляемую мирными арабскими племенами, так что французская кавалерия совершенно не приучена к аванпостной и разъездной службе. Между тем спаги, — люди незаменимые в африканских степях, обладающие удивительною способностью ориентироваться в самой глухой, пустынной и степной местности, и по самым ничтожным признакам, точно чутьем, угадывающие о близости неприятеля, — почти терялись во Франции, среди многочисленных городов, деревень, ферм, садов и полей и в особенности при совершенном незнании языка.
В прусской армии, напротив, вся кавалерия, за исключением кирасиров, безразлично употреблялась для аванпостной службы и название уланов (Uhland) присвоенное французами всем прусским кавалерийским разъездам, произошло, по всей вероятности, оттого, что первые разъезды и аванпосты пруссаков, по переходе ими французской границы, были посланы и выставлены случайно от уланских полков.
Обращаясь, затем, к замечаниям о действии кавалерии в бою, следует сказать, что в настоящую кампанию, блистательным образом, опровергнуто мнение тех людей, которые полагали, что преобразования в вооружении пехоты и вновь введенные системы в артиллерии отняли у кавалерии все прежнее ее значение и не позволят уже ей более появляться на полях битв.
Решительные атаки прусской гвардейской драгунской бригады и дивизии Рейнгабена под Марс-ла-Туром, 16 августа, — напоминают самые блестящие подвиги Зейдлица и Цитена; а атаки четырех французских полков, под Вертом, сделанные Мак-Магоном, для задержания наступления неприятеля, — по общим отзывам, как французов, так и пруссаков, напоминают лучшие времена закованных в железо латников, которых Мюрат, Лассаль, Латур-Мобур и Бессьер водили к победам на полях почти всей Европы{.
Действительно, потери в атакующих частях были громадны: от гвардейской драгунской бригады осталась горсть всадников; почти все офицеры были перебиты или переранены; но зато и результаты достигнутые повторительными атаками этих храбрых полков, были немаловажны. Нет никакого сомнения, что отчасти вследствие этих атак французская армия не прошла на Верден, а была принуждена последовательно, вводить в дело свои войска одни за другими, и наконец — принять бой под фортами Метца. Точно также и под Вертом: французские кирасиры, своею блистательною атакою дали возможность отступить, хотя в некотором порядке, части разбитой пехоты. Действительно, они были почти совершенно уничтожены. Но без гибели их, остатки корпуса Мак-Магона, может быть, никогда не дошли бы до Шалона.
