Михаил Ошлаков - Гений Сталин. Титан XX века (сборник)

Наступил вечер, стало темнеть. Можно представить, как одиноко было Сталину в пустоватых комнатах Ближней дачи. Адреналин борьбы и радость побед, все, что составляло его прежнюю, полную событий жизнь, осталось в прошлом. Никого из тех, к кому Сталин был привязан, рядом с ним теперь не было – мать, Екатерина Сванидзе, Надежда Аллилуева, Серго Орджоникидзе, Валерий Чкалов, Сергей Киров, Андрей Жданов – давно ушли из жизни.

Возможно, что как нечто происходившее в другой жизни вспоминал он и свое детство – слабый свет керосиновой лампы, отца и мать за работой, низкий, закопченный потолок спальни. Ведь как бы давно ни минуло детство Сталина, все началось именно тогда. «Идеалом и предметом мечтаний Сосо являлся Коба (благородный разбойник, герой романа А. Казбеги. – Прим. авт .). Он хотел стать Кобой, борцом и героем… Лицо Сосо сияло от гордости и радости, когда мы называли его Кобой», – вспоминал один из одноклассников Сталина по горийскому духовному училищу.

Как бы ни мудр был Сталин, ему, вероятно, очень обидно было оставаться в тот день в одиночестве. Можно предположить, что он чувствовал себя русским королем Лиром: советский народ, точно верная Корделия, был где-то далеко, а окружали его одни лишь реганы и гонерильи.

В начале восьмого часа вечера Сталин переоделся в казенное летнее солдатское белье, надел повседневный маршальский мундир и ботинки, сшитые еще перед Ялтинской конференцией, туго застегнул крючок на вороте зимней шинели, которую носил с середины двадцатых годов, и поехал в Большой театр.

Слушая великую музыку Чайковского, глядя, как порхает по сцене Одетта – неповторимая Ольга Лепешинская, как блещет орденами и золотым шитьем зал, Сталин чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Мужественный человек, он не мог не осознавать, что его одиночество – это отчуждение между живыми и тем, кто должен уйти.

Вернувшись домой, Сталин приказал на завтрашнее утро, 28 февраля 1953 года, вызвать в Кремль Маленкова, Берию, Хрущева и Булганина.

Удар

Вопреки внушавшейся нам много лет теории об ужасающем культе личности Сталина, никакой истерики на газетных страницах в тот далеко не рядовой для Советской страны день не было. Рядом с сообщением о болезни Сталина утренние газеты поместили обычные статьи о стахановцах, о положении в Корее и о культурном обмене со странами «народной демократии». Даже отчет о прошедшем накануне полуфинальном матче на кубок Советского Союза по хоккею с шайбой между командой Центрального дома Советской Армии и «Крыльями Советов» был подробнее и больше объемом, чем статья о болезни вождя советского народа.

И тем не менее, прочтя ее, огромная страна сразу впала в шок.

Можно без преувеличения сказать, что эта короткая и скупая на эмоции сводка подействовала на советских людей даже сильнее , чем памятное «важное правительственное сообщение», переданное по радио в полдень 22 июня 1941 года. Тогда до большинства граждан Советского Союза далеко не сразу дошел весь ужас надвинувшейся на страну войны, теперь же в один миг стало ясно, какая беда обрушилась на Советский Союз, на каждого его жителя от мала до велика. Переданное сообщение не оставляло сомнений в том, что Сталин при смерти.

Хорошо известно, что любое расследование в значительной мере основывается на анализе противоречий в показаниях свидетелей, а также сопоставлении этих показаний с объективными фактами и вещественными уликами. То, что происходило со Сталиным и рядом со Сталиным, начиная с утра 28 февраля до того момента, как народ был извещен о случившемся несчастье, излагалось впоследствии участниками событий до того путано, сбивчиво и противоречиво, что возникли обоснованные подозрения в причастности многих из них к смерти советского вождя.

Однако в действительности вранье и измышления, которые нагородили члены Политбюро, охранники и врачи, объяснялись не наличием у них каких-то преступных умыслов, а лишь банальным стремлением спихнуть с себя ответственность за ненадлежащее, прямо скажем, безобразное исполнение профессиональных обязанностей в той критической ситуации.

Таким образом, логично будет предположить, что чем более высокое положение занимал тот или иной автор воспоминаний, чем меньше он боялся наказания и привлечения к ответственности, тем ближе к истине должна быть изложенная им версия событий.

Среди всех, кто так или иначе имел отношение к последним дням и часам жизни вождя, таким человеком, несомненно, в первую очередь являлся Н.С. Хрущев. Вот как он вспоминал начало дня 28 февраля 1953 года:

И вот как-то в субботу от него позвонили, чтобы мы пришли в Кремль. Он пригласил туда персонально меня, Маленкова, Берию и Булганина. Приехали. Он говорит: «Давайте посмотрим кино». Посмотрели. Потом говорит снова: «Поедемте, покушаем на Ближней даче». Поехали, поужинали. Ужин затянулся. Сталин называл такой вечерний, очень поздний ужин обедом. Мы кончили его, наверное, в пять или шесть утра. Обычное время, когда кончались его «обеды».

Вообще в воспоминаниях Хрущева поражает полное отсутствие деталей: какое кино смотрели они в тот день, о чем говорили, какие вопросы обсуждали на протяжении более чем десяти часов? Ничего! Как будто не эпоха ушла в прошлое, а курица сдохла – брык под забором и лапы кверху! Что тут рассказывать? Тем не менее, даже несмотря на такой парадокс, сомневаться в правдивости рассказа Хрущева до этого момента оснований нет. А вот дальше как раз начинается откровенная «лажа»:

Сталин был навеселе, в очень хорошем расположении духа. Ничто не свидетельствовало, что может случиться какая-то неожиданность.

Распрощались мы и разъехались.