Нейт Сильвер - Сигнал и шум. Почему одни прогнозы сбываются, а другие – нет

Хотя Пакистан и считается союзником США, он даже в самом широком толковании представляет собой одновременно и проблему, и решение в предпринимаемых усилиях сдерживания терроризма. Пакистан изначально отказался сотрудничать с США после событий 11 сентября, а его президент заявил, что Соединенные Штаты пообещали «разбомбить страну и вернуть ее обратно в каменный век», если она не подчинится{968}. Перед своей смертью Усама Бен Ладен жил в пакистанском Абботтабаде целых шесть лет{969}.

В то же время у Пакистана уже есть около 100 ядерных боеголовок и он стремительно строит дополнительные ядерные объекты и системы доставки{970}. На сегодняшний день Пакистан занимает седьмое место в рейтинге политической нестабильности стран, составленном журналом The Economist. Он стремительно поднялся в этом списке по сравнению с недавним прошлым{971}. Это означает, что риск революции или государственного переворота в стране довольно высок. Новый режим может быть откровенно враждебным по отношению к США. Следовательно, будут выполнены все условия, необходимые террористам для получения доступа к ядерному оружию.

По словам Аллисона, его мнение не менялось с 2004 г., и это вызвано ухудшающейся ситуацией в Пакистане и сохраняющейся угрозой со стороны остальных стран. Его воображение рисует картину вполне вероятной ядерной атаки на США в последующие десятилетия, при условии что нынешний курс останется неизменным.

Есть у Аллисона и свои оппоненты, например Майкл Леви, мой знакомый сотрудник Совета по международным отношениям. Биография Леви слегка эксцентрична, как и биография Аарона Клаузете, – он изучал теоретическую физику в Принстоне и был техническим консультантом в популярном телешоу 24, по сценарию которого группа террористов пытается взорвать ядерную бомбу в Лос-Анджелесе[178].

Леви считает, что определенный риск атаки действительно есть. «Приехав сюда, – рассказал он, – я первым делом нарисовал на карте кольца вокруг Центрального вокзала, чтобы понять, какой вред моей квартире может нанести десятикилотонная бомба». Однако он считает, что Аллисон преувеличивает риски, и ставит под сомнение некоторые из его допущений.

Например, Леви считает, что Аллисон воспринимает мотивы террористов как данность. «Я не утверждаю, что Аль-Каида не хотела бы взорвать Манхэттен, – говорит он. – Однако и группы, и отдельные личности обладают всевозможными стремлениями, но порой они не делают для их осуществления ничего, поскольку сомневаются в своей способности добиться цели». Террористические группировки, по мнению Леви, вынуждены подстраховываться – неудавшаяся попытка раскроет их и привлечет ненужное внимание со стороны правительства США и правительств других стран.

Неудавшийся теракт повлияет на отношение к репутации группировки и со стороны действующих ее членов, и со стороны потенциальных рекрутов. Террористические организации фундаментально слабы и нестабильны, как и только что открывшиеся рестораны, 90 % которых банкротятся в первый год существования{972}. Успех вербовки в ряды террористов во многом зависит от способности вербовщиков убедить своих новых членов в том, что они будут способны искупить все то, что они воспринимают как несправедливость{973}. В частности, необычно долгий срок существования Аль-Каиды может объясняться тем, что очень многие теракты, проведенные ею до 11 сентября, были успешными. Однако, если способность террористической группировки достичь возмездия ставится под сомнение, рекруты могут направиться в другое место.

Ядерную атаку сложно организовать. И дело не в том, что террористические группировки не способны или не хотят осуществлять сложное планирование – атаки 11 сентября разрабатывались на протяжении пяти лет. Однако чем более запутан план, тем больше взаимодействия требуется от большего количества участников, а с каждым из них связан риск дезертирства или разоблачения контртеррористическими организациями. Для проведения ядерной атаки, помимо всего прочего, ее исполнителям потребуются значительные и узкоспециализированные технические знания – значительно бо́льшие по объему, чем понадобилось четырем террористам, научившимся управлять «Боингом-767». Специалистов в ядерной физике и так немного, а тех, кто может быть членом террористической организации, – и того меньше{974}. «Что-то могло бы получиться, если бы они нашли парня с дипломом инженера и поставили его во главе коллектива ядерщиков, – рассуждает Леви. – Но я не думаю, что это так уж вероятно».

В конечном счете, цель террористов заключается не в том, чтобы убить как можно больше людей. Скорее, они стремятся вселить в них ужас и изменить их поведение. Ядерная атака, безусловно, потрясет всех нас, но она не будет в сто или даже тысячу раз страшнее 11 сентября, несмотря на то что убьет в сто или тысячу раз больше людей. Если шансы на успех невысоки, то, возможно, для террористов этот вариант будет не самым эффективным средством достижения цели.

Остальные специалисты в области национальной безопасности, например Рамсфелд, больше обеспокоены возможностью биологической атаки. Для осуществления биологической атаки потребуется меньше знаний, чем для ядерной, а эффект будет столь же устрашающим. Более того, этот страх нам еще не знаком. В частности, если биологическое средство было заражено, например, вирусом оспы, оно будет оставаться таковым на протяжении недель или даже месяцев. Школы и торговые центры закроются, больницы объявят карантин. Закрытыми окажутся и государственные границы. В этом случае будет куда сложнее восстановиться после удара, и потребуется значительно больше времени, чем те несколько дней, который понадобились Нью-Йорку после 11 сентября.

«Биологическое оружие совершенно другое. Оно заставляет нас чувствовать себя неуютно. Люди знают, насколько ужасно ядерное оружие, – говорит Рамсфелд, – но если речь идет о чем-то инфицированном, причем эта инфекция способна передаваться через поколения и модифицировать гены, то этот страх будет в корне отличаться от того, что мы испытываем перед ядерным или даже химическим оружием». Количество жертв биологической атаки сложно подсчитать – так же как и распространение любого инфекционного заболевания трудно предсказать до того, как оно произойдет (о чем мы уже говорили в главе 7). Тем не менее худший вариант развития событий, безусловно, очень плох. Моделирование под названием «Темная зима»{975}, проведенное военными в 2001 г., предполагало вариант, при котором 3 млн американцев заразятся оспой и 1 млн из них погибнет, если террористы смогут распространить вирус, параллельно атакуя торговые центры в Оклахома-Сити, Филадельфии и Атланте.

Метод Клаузета не позволяет определить средство проведения теракта магнитудой 9 баллов, он лишь утверждает, что подобная атака возможна. Судя по количеству жертв атак, произошедших с 1979 по 2009 г., из модели, основанной, как и модель Клаузета, на степенном законе, следует, что вероятность атаки, способной унести жизни по меньшей мере 10 тыс. человек на территории одной из стран НАТО в следующие несколько десятилетий, составляет примерно 10 %. Вероятность теракта, при котором могут погибнуть 100 тыс. человек, равна 3 %, а миллион и более человек – 0,6 %.

К подобным расчетам стоит относиться с осторожностью. Значительная доля неопределенности по-прежнему существует, особенно если речь идет о вероятности столь крупномасштабных событий, а применение слегка отличающихся версий метода приводит к слегка отличающимся выводам.

Впрочем, мы можем извлечь пользу, сравнивая возможность совершения терактов и землетрясений еще в одном аспекте. Согласно закону Гуттенберга – Рихтера, в долгосрочной перспективе частота землетрясений снижается в 10 раз при увеличении магнитуды на один балл.

Однако зависимость энергии, выделяемой во время землетрясений, от их магнитуды экспоненциальная. В частности, при каждом увеличении магнитуды на один балл выброс энергии увеличивается в 32 раза. То есть при землетрясении магнитудой 6 баллов высвобождается в 32 раза больше энергии, чем при землетрясении магнитудой 5 баллов, но в то же время 7-балльное землетрясение уже почти в 1000 раз мощнее 5-балльного.

Мощность землетрясений растет быстрее, чем снижается их частота. Если на 10 землетрясений магнитудой 6 баллов приходится одно 7-балльное, последнее принесет гораздо больше ущерба{976}, чем первые 10, вместе взятых. Действительно, за бо́льшую часть сейсмической энергии ответственна лишь небольшая часть землетрясений. Например, за сотню лет между 1906 и 2005 гг. лишь три крупных землетрясения – в Чили в 1960 г., на Аляске в 1964 г. и на Суматре в 2004 г. – отвечают за половину высвобожденной в результате землетрясений энергии на протяжении целого столетия. Следовательно, сейсмологи и специалисты по экстремальным ситуациям больше беспокоятся о крупнейших землетрясениях. Более скромное землетрясение, случившееся в неподходящее время в неподходящем месте, может вызвать колоссальные разрушения (как землетрясение магнитудой 7 баллов на Гаити в 2007 г.), но куда чаще нас волнуют землетрясения с высокой магнитудой, даже если они и случаются довольно редко.