Будьте же и вы таким, если не в жизни, то на сцене. Это золотое свойство для актера.
Недаром же сам А. С. Пушкин сказал: «Поэзия, прости господи, должна быть глуповата».
— Как же сделаться наивным? — недоумевал я.
— Делать этого нельзя, потому что в результате получится наивничание, худший из актерских недостатков. Поэтому будьте наивны постольку, поскольку это вам свойственно. Каждый артист до известного предела наивен. Но в жизни он стыдится этого и скрывает свое природное свойство. Не делайте же этого по крайней мере на подмостках.
— Я не стыжусь наивности. Напротив, всячески хочу ее вызвать, но не знаю, как этого добиться, — жаловался Шустов.
— Для того чтобы пришла наивность, надо заботиться не о ней самой, а о том, что с одной стороны ей мешает, а с другой — помогает.
Мешает ей ее злейший враг, тоже сидящий в нас. Имя его — критикан. Чтоб быть наивным, нельзя быть придирой и не в меру разборчивым в вымыслах воображения.
Помогают наивности ее лучшие друзья — правда и вера. Поэтому в первую очередь прогоните придиру критикана, а потом с помощью увлекательного вымысла создайте правду и веру.
Когда же это будет сделано, не пугайте себя тем, что вам предстоит творить, что-то изображать. Нет. Поставьте вопрос совсем иначе: ничего вам творить не надо, а следует только со всей искренностью решить про себя и ответить на вопрос: как бы вы поступили, если бы вымысел воображения оказался действительностью. Когда вы поверите своему решению — сама собой создастся и наивность.
Итак, прежде всего ищите то, чему вы можете поверить, исключите то, чему вы верить не можете, и не будьте слишком придирчивы, как это было недавно со скатертью: то она казалась вам слишком пыльной, то ее нельзя мять. Коли пыльная — то стряхните, коли нельзя мять — ищите другую взамен.
— А если я не наивен по природе? — вставил вопрос Шустов.
— Не наивные в жизни могут стать наивными на сцене, в процессе творчества. Следует отличать природную наивность от сценической, хотя, к слову сказать, они отлично уживаются вместе, — объяснил мимоходом Аркадий Николаевич.
— Итак, — продолжал он после небольшой передышки, обращаясь к Шустову, направьте лучи вашего внимания внутрь души, рассмотрите ее и признайтесь, чему вы внутренне верили в только что сыгранной вами сцене.
— Ничему не верил, ничего не чувствовал, а только ломался, — не задумываясь, признался Паша.
— Если это так, то оправдайте, что можете, поверьте тому, чему возможно поверить, что вам больше по силам, в чем легче создать или найти правду, советовал Аркадий Николаевич.
— Не знаю, с какой стороны подойти, — прицеливался Шустов.
— Конечно, лучше всего с внутренней, — не задумываясь, сказал Торцов. Если нельзя подходить к чувству прямым путем, пользуйтесь косвенным. У вас есть для этого манки вымысла воображения, задачи, объекты. Всегда нужно начинать с этого.
Паша принялся что-то искать внутри себя, прицеливаться к тому, что самому было, по видимому, неясно. Конечно, это вызвало насилие, а за ним наигрыш и ложь.
— Раз что подход к чувству через манки не дает результата, — не насилуйте себя. Вы знаете, что это кончается штампом и ремеслом, — остановил его Торцов. — Поэтому ничего не остается, как подходить к чувству другим путем.
Начните с внимательного осмотра того, что нас окружает, и постарайтесь понять (почувствовать), чему можно и чему нельзя поверить, на что следует направлять свое внимание и что нужно оставить незамеченным, точно в тени.
Вот, например, можете ли вы поверить тому, что «малолетковская квартира» — ваш дом? — спросил Аркадий Николаевич.
— О да! Мы сжились с ней, как со своей комнатой, — ответил без задержки Шустов.
— Отлично, — одобрил Торцов. — Пойдемте дальше. Стоит ли вам уверять себя в том, что деревяшка — живое существо? Можно ли и нужно ли доводить себя до такой галлюцинации? — спросил Аркадий Николаевич.
— Конечно, нет, — ответил он, не задумываясь.
— Прекрасно, — согласился Торцов. — Для того чтобы не думать больше о полене, запеленайте вместо него ваше магическое если б.
При этом скажите себе: если бы внутри было не полено, а живой младенец, что бы я стал делать.
Идем далее. Можете ли вы поверить тому, что скатерть является одеялом? Могли бы вы в жизни закутать в нее ребенка?
— Конечно, да, — признался Шустов.
— И прекрасно, — одобрил Торцов. — Вот вы и верьте. Скатерть, превращенная в одеяло, и главным образом правильно выполняемые действия при пеленании — это реальная правда, которой можно поверить.
Паша стал запеленывать деревяшку в скатерть, но у него ничего не выходило.
— Не верю, — говорил ему Торцов. — Если бы это был живой ребенок, вы бы действовали целесообразнее и завернули бы его, хоть и плохо, но так, чтобы младенца не продувало со всех сторон, как теперь, а свет не мешал бы ему спать.
Шустов долго возился и в конце концов сделал огромный и нелепый узел.
При этом Аркадий Николаевич, как и со мной, обращал внимание на всякую ничтожную ошибку в физических действиях, добиваясь в них подлинной органической правды и веры.
Наконец Шустов принялся укачивать новорожденного.
— Почему вы так старательно закрываете лицо младенца углом скатерти? спросил его Аркадий Николаевич.
— Для того чтобы, с одной стороны, не видеть деревяшки, которая портит мне иллюзию, а с другой стороны, для того, чтобы свет «как будто бы» не бил в глаза младенцу, — ответил Паша.
— Прекрасно, — одобрил Аркадий Николаевич. — Вы правдой заслоняете ложь; заботой о глазах ребенка вы отвлеклись от того, чего вам не надо замечать.
Другими словами, вы перевели свое внимание от того, что вам мешает, на то, что вам помогает.
Это правильно и хорошо.
Но вот что мне непонятно, — продолжал через минуту Аркадий Николаевич. Вы так громко шипите и отчаянно трясете ребенка, что едва ли [это] помогает ему заснуть. Напротив. Вы будите его.
Во всяком подлинном действии должны быть большая последовательность, логика и осмысленность. Попробуйте действовать именно так. Это приблизит вас к правде и к вере в то, что вы делаете на сцене, тогда как нелогичные поступки удаляют вас от той и от другой.
Теперь, когда ребенок заснул, вам следует либо уложить его в кроватку, либо сесть спокойно на диван и держать его на руках.
Шустов устроился на диване с поленом в руках и самым серьезным образом старался не шелохнуться. Это было сделано так правдиво, что не вызвало смеха в зрительном зале.
— Почему у вас такой неудовлетворенный вид? — спросил Торцов. — Вам кажется мало того, что вы сделали? Напрасно. Не смущайтесь этим. Пусть то, что вы сделали, — немного, но два «немного» уже больше; а десять «немного» уже хорошо; а сто «немного» уже великолепно.
Когда на сцене выполняют со всей правдой даже самое простое действие и искренно верят в его подлинность — испытываешь радость, — говорил Аркадий Николаевич.
— Радость… тут… в чем? — старался понять Умновых, запинаясь от волнения.
— Радость от физического ощущения правды, которую актер испытывает при этом на сцене, а зритель — в зале, — объяснил Аркадий Николаевич.
Если вы захотите сделать себе и мне удовольствие, выполните самое простое физическое действие, до конца и в полной мере оправданное. Это несравненно интереснее, чем актерский наигрыш страсти и насильственное выжимание из себя чувства.
Я чувствую из зрительного зала, что вам хорошо на сцене. Вы ощущаете и линию жизни человеческого тела и линию жизни человеческой души. Чего же вам больше для начала?
— Согласен, но это меня не волнует, — капризничал Шустов.
— Что ж удивительного, вы даже не потрудились узнать — кого, для чего вы пеленаете и укачиваете, — сказал Торцов. — Воспользуйтесь же вашим неподвижным сидением с ребенком на руках и расскажите шепотом, не будя спящего: кто он, откуда явился к вам. Без этого вымысла воображения ваши физические действия немотивированны, безжизненны и потому бессильны творчески заволновать вас.
— Это подкидыш, — сразу точно прозрел Паша. — Его только что нашли у парадной двери «малолетковской квартиры».
— Вот видите, — обрадовался Аркадий Николаевич. — То, что раньше вам не давалось, теперь рождается само собой. Тогда вы не могли придумывать вымысла воображения, теперь же вам ничего не стоит оправдать уже существующую и ощущаемую «жизнь человеческого тела» создаваемой роли.
Таким образом, вы установили два магических если б.
Первое из них: если б полено было не деревяшкой, а живым ребенком.
Второе: если б этот ребенок был вам подкинут.
Есть, может быть, какие-нибудь условия или обстоятельства, которые затрудняют ваше положение? — спросил Аркадий Николаевич.
