519
Напротив, их почитание могло активно использоваться властью, и в этом случае они явно ни с какими «суевериями» не ассоциировались. Напомним, что Петр Великий, едва ли не главный гонитель суеверий в России XVIII века, устраивает торжественное перенесение мощей св. Александра Невского в Александро-Невскую лавру в Петербурге. Понимание культа святого князя при этом меняется, он превращается в святого покровителя победной войны со шведами, однако формы почитания мощей остаются традиционными (см.: Schenk 2004:125–142; ср.:ОДДС, III, № 331/71, стб. 319–329, стб. CXXXI–LII).
Как и в целом борьба с суевериями, недоверчивое отношение к святости может быть возведено к политике дисциплинирования второй половины XVII века (см. ниже). В этом отношении весьма значимым моментом был один из важных эпизодов борьбы с расколом, а именно деканонизация Анны Кашинской при патриархе Иоакиме в 1677 и в 1678–1679 годах. Движущим мотивом деканонизации было использовавшееся старообрядцами известие о том, что рука Анны была сложена в двуперстном крестном знамении, однако в ходе разбирательства указывалось на «несогласия и неприличия» в описании чудес святой, а ее мощи были признаны ложными (Голубинский 1903: 159–168). Сама возможность такого акта, равно как «разоблачение» чудес и десакрализация мощей, была неслыханным ранее делом, которое не могло не повлиять (по крайней мере, в отдельных случаях) на традиционное благочестие. В связи с одним из тезисов данной работы, согласно которому в XIX веке церковные и светские власти идут на попятный в борьбе с суевериями, стоит напомнить, что культ Анны продолжал существовать, несмотря на решение собора, что запись исцелений, совершавшихся у мощей Анны, продолжалась и после десакрализации, что в 1818 году Синод позволил вновь внести ее имя в святцы, а в 1909 году ее почитание было восстановлено (Кучкин, Епифанов: 2001,462).
Здесь можно упомянуть, что в первой главе Соборного уложения 1649 года говорится «о богохульниках и о церковных мятежниках» (Уложение 1987, 19). Место Уложения 1649 года в церковной политике Алексея Михайловича неоднозначно. В согласии с ним учреждается Монастырский приказ, сокращавший компетенцию церковной администрации в пользу светской, но вместе с тем предписываются такие нормы православного благочестия, как: «И православным христианом подобает в церкви Божии стояти и молитися со страхом, а не земная мыслити» (там же). Вся эта глава была инновацией царских законодателей. Хотя отдельные статьи этой главы могут возводиться к различным византийским и западным источникам (см. об этом: там же: 141–145; см. также: Попов 1904: 150–155), в целом она была плодом оригинального юридического творчества и воплощала политику религиозного дисциплинирования.
Стоит упомянуть, что в Деяниях Собора отмечено и осуждено такое явление, как почитание в качестве юродивых умственно неполноценных. В случае такого почитания само слабоумие воспринимается как специальный дар, как знак божественной благодати (ср. об этой проблеме: Иванов 2005: 289–290). В Деяниях говорится:
(Деяния 1969, л. 28 об.; Материалы, II, 263).
Феофан приводит и наглядный пример пагубного клерикализма: «А от сего является, коликое неистовство тех, котории мнятся угождати Богу, когда оставя дело свое, иное, чего не должни, делают: судия, на пример, когда суда его ждут обидимии, он в церкви на пении: да доброе дело: но аще само собою и доброе, обаче понеже не во время, и с презрением воли Божия, како доброе, како богоугодное быти может? Ищут суда обидимии братия, и не обретают <…> а для чего? судия богомольствует. О аще кая ина есть, яко сия молитва в грех! Сие же разеуждение не для судий единых, но на пример токмо; тожде бо и о прочиих малых, и великих, и малейших чинах годствует» (Феофан Прокопович, II, 8).
Нельзя сказать, что это новое понимание совсем не имело прецедентов. В уже упоминавшемся «Слове о суеверии или суечестии» Симеона Полоцкого говорилось между прочим:
(Симеон Полоцкий 1683, л. 33 об. — 34 2-й пагинации). У Симеона, однако же, это лишь частное добавление, сделанное, надо думать, ради педантической полноты перечисления и в весьма осторожных выражениях, между тем как все слово посвящено различным практикам «языческого» происхождения: узловязанию, нашептыванию и напеванию, плясанию и скаканию и т. д. Даже говоря о бабах, которые произносят заговоры, обращенные к христианскому Богу, Симеон настаивает:
(там же, л. 35). Различные эксцессы православного благочестия, подвергшиеся осуждению Большого Московского собора 1666–1667 годов, под рубрику «суеверия» у Симеона никак не подпадают.
Позднее, в 1722 году, появляется указ, которым борьба с ханжами и обладателями колтунов вменяется в обязанность архимандритам и игуменам: «В которые монастыри будут возводится Архимандриты и Игумены, и оным чинить присягу по Духовному Регламенту, и чтоб в их бытность в монастырях, в которые определены будут, и в тех монастырях затворников и ханжей и с колтунами отнюдь никого не держать и в монастыри впредь не принимать» (ПСЗ, VI, № 3912, с. 515).
Понятие суеверия, обнимающее как неправославные, так и православные религиозные практики, разъясняется Прокоповичем в «Первом учении отроком» следующим образом:
(Феофан Прокопович 1744, л. 3).
Упоминаются и другие «народные» ритуалы: «Могут обрестися некия и церемонии непотребныя, или и вредныя. Слышится, что в малой России, в полку стародубском в день уреченный праздничный водят жонку простовласую под именем Пятницы, а водят в ходе церковном (есть ли то поистинне сказуют), и при церкви честь оной отдает народ с дары и с упованием некия пользы. Також на ином месте попы с народом молебствуют пред дубом, и ветьви онаго дуба поп народу раздает на благословение. Розыскать, так ли деется и ведают ли о сем мест оных Епископи. Аще бо сия и сим по-добныя обретаются, ведут людей в явное и стадное идолослужение» (Духовный регламент 1904:23).
Показательно, что разглашение «ложных чудес» рассматривается в числе тех тяжких и опасных преступлений, для пресечения которых священник должен нарушать тайну исповеди. Так, в Прибавлении к Духовному регламенту говорится: «Не токмо намеренное зло, которое в действо произвестися хощет, должни священники объявлять, но и сделанной уже народной соблазн. На пример: ежели кто, вымыслив где каким либо образом, или притворно учинив, разгласит ложное чудо, которое от простаго и малоразсуднаго народа приемлется за истину, и потом такой вымыслитель тот свой вымысл на исповеди объявит, а раскаяния на то не покажет, и опубликовать того (дабы неведущии той лжи за истину не принимали) не обещается; а та ложь по неведению за истину приемлемая к числу истинных чудес приобщаться, и от времени всем в знание и в память утверждаться будет: то духовник должен, где надлежит без всякаго медления о том объявить, дабы такая лжа была пресечена, и народ, тою лжею прельщенный, неведением не погрешал, и лжи за истину не принимал» (Духовный регламент 1904:103).
Здесь же говорится и об эксцессах иконопочитания, хотя разглашение «ложных чудес» подпадает не под вторую, а под третью заповедь. Об иконопочитании сказано:
(Гавриил Бужинский 1723, л. 12–12 об.). Бужинский, видимо, идет здесь вслед за Прокоповичем, который также рассматривал обоготворение икон как преступление против второй заповеди (Феофан Прокопович 1744, л. 5 об.).
Особенно активно «суеверия» преследовались в последние годы петровского царствования; после смерти Петра преследование ослабевает, но полностью не прекращается в течение всего XVIII века. В дополнение к приведенным примерам ср. еще: Доношение рижского обер-иеромонаха Маркелла о священнике Каргопольскаго Драгунскаго полка Иоанне Федорове, разгласившем о ложном чуде от образа Пресвятыя Богородицы (ОДДС, II, часть 2. № 1031/404, стб. 308–313, 315 — 5 октября — 22 марта 1723 года); Доношение холмогорского архиепископа Варнавы о нещадном наказании плетьми крестьянина Двинской четверти, Борецкой волости, Архиппа Поморцева, за разглашение ложнаго чуда (ОДДС, IV, № 173/435, стб. 176–177 — 13 апреля 1724 года); доношение того же архиепископа «о разглашении вкладчиком Местринскаго монастыря Холмогорской епархии Пименом Волковым мнимых чудес от образа Спасителя» (речь шла об исцелениях; под следствием Волков признался, что чудеса выдумал; он был всенародно бит плетьми и отпущен — ОДДС, IV, № 375/178, стб. 360–370 — 4 августа 1724 — 8 марта 1725 года); доношение Феофана Прокоповича о чудесах от образа, колодца и березы, вымышляемых в Малороссии (ОДДС, V, № 277/223, стб. 455–456 — 25 августа 1725 — 16 февраля 1726 года), сообщение о допросе чернеца Крестомаровской пустыни Нижегородской епархии Ионы в непристойных его поступках («имел видение и слышал глас с небесе, чтобы не было матерной брани, прелюбодеяния и игрищ» (ОДДС, X, № 175/329, стб. 325–327 — 3 мая 1730 года), Доношение архиепископа Варлаама Псковскаго о явлении якобы во сне онемевшему солдатскому сыну Козьме Дураченкову Николая Чудотворца и последовавшем от сего исцелении его от немоты (добиваются признания в корыстном обмане — ОДДС, XIV, № 35/354, стб. 55–25 января 1734 года).
