Он не стал исключением из правила, каковое гласит, что живость ума не есть отличительная черта Бернадотов. Шведских роялистов, как нарочно, тянуло собирать в письменном виде остроумные высказывания наших монархов; в результате обыкновенно появляются незначительные статейки или даже тома, где соль заключается не столько в остроумности сказанного, сколько в том, что окружающие или объект заливались краской.
Кличек и прозвищ у него множество, например Крон-Калле или Калле Горбоносый. Сам он любил молодецки подписывать частные письма — Калле-в-Квадрате. Почему? Потому что стокгольмский королевский дворец, от которого начинается нумерация всех улиц в городе, находчиво и метко прозван кварталом Квадрат. Вопрос в том, мыслилось ли это изначально как шутка.
Многие педагоги, представители разных культур, отмечали, что маленькие дети стремятся в языке к симметрии, особенно что касается мамы и папы. Раз существуют мамонты, должны быть и папонты, раз существуют папоротники, должны быть и маморотники.
Самая легендарная шутка Карла XV относится именно к этому жанру. В студенческие годы (давно оставив позади означенный возраст от двух до пяти) он объявил: странно, что мы говорим «mor-al» (мораль), почему не называть это «far-al»[24]?
Многие потом так и звали его до самой смерти — «faral».
Фрейдистски настроенные читатели, возможно, обнаружат в этой не слишком остроумной шутке бессознательную злость на мать. В данном случае они правы. Конфликт детских лет усугубился, когда она отлучила от двора придворную даму, в которую Карл был очень влюблен. После этой стычки 1850 года он возненавидел мать. Вообще-то бурные сцены случались и раньше. Полученное им протестантское воспитание, а в результате укоренившаяся ненависть к католицизму обратились против матери, которая на всю жизнь сохранила католическую веру и имела во дворце собственную капеллу и духовников.
Отважного донжуана кронпринца Карла женили на голландке, внучке короля Нидерландов Виллема I. Звали ее Луиза, но имя переделали на шведский лад в Ловису. Рослая дама, не красавица, способности не выше среднего, она была «как большинство людей, только значительно лучше обучена», как гласит превосходная формулировка. В том, что говорили о ней при жизни и после кончины, сквозит главным образом стремление сказать что-нибудь приятное из сочувствия к бедняжке, состоявшей в браке с Карлом XV. Но, судя по всему, Ловиса была лишена обаяния, в обществе скучна, одевалась уныло; единственная мало-мальски примечательная черта — не сказать чтобы редкий изъян: за глаза она любила говорить о людях гадости, в ее случае — как только они выходили из комнаты. Она попросту была чванлива, скажут одни. Другие, возможно, примирительно заметят, что она компенсировала на свой лад.
Брак с голландской принцессой вызвал в Швеции огромный энтузиазм, ликовали оттого, что, по рассказам, ее отец владел огромными капиталами, а они бы пришлись весьма кстати, ибо финансы у Карла XV хронически пребывали в плачевном состоянии. Приданое между тем оказалось гораздо меньше, чем могло бы, поскольку Оскар I был выше таких вещей. (Тою же, кто, напротив, принес в семью большой достаток, стала не кто иная, как ненавистная Карлу XV маменька, Жозефина, получившая солидное наследство из Бразилии, где ее сестра была императрицей.)
Первой у Карла и Ловисы родилась дочка Луиза, впоследствии такая же рослая, как мать. В 1869 году ее выдали за невысокого датского принца, который в 1906 году сделался королем Фредериком VIII, и после этого брака датские монархи отличались высоким ростом и статностью. У Фредерика и Луизы было четыре дочери и четыре сына. Старший сын стал Кристианом X Датским (правил в 1912–1948 гг.), следующий за ним по старшинству — норвежским королем Хоконом (правил в 1905–1957 гг.), а одна из дочерей, Ингеборг, вышла за кузена матери, принца Карла (брата Густава V).
Через год после рождения дочери казалось, будто Карл XV внес свою лепту в династию: Ловиса родила сына, крещенного Карлом Оскаром. Дело было в 1852 году — тогда же, когда другой Карл Оскар, персонаж романа «Эмигранты» республиканца Вильгельма Муберга[25], выросший в совершенно других жизненных обстоятельствах, покинул Смоланд и отправился на заработки в США.
Маленький наследный принц неожиданно умер в марте 1854 года. Карл XV так и не сумел оправиться от горя; несколько лет спустя, заговорив об умершем сыне, он расплакался: «У меня нет ничего больше, ради чего стоит жить». У Ловисы, которой еще не сравнялось и двадцати пяти лет, началась затем женская болезнь, с физической точки зрения тривиальная, но иметь детей она впоследствии уже не могла. А ведь это главнейшая задача женщин в королевских семействах.
Донимали Ловису и нервные недомогания, принимавшие неприятные формы. Она не только время от времени падала в обморок, такое с дамами высшего общества в ту пору, как известно, случалось сплошь да рядом — иной раз потому, что они вправду теряли сознание, зачастую из-за слишком туго затянутых корсетов, а нередко потому, что обмороки были в моде и тебя не считали подлинной аристократкой, если ты временами не падала без чувств. (Женщинам низших сословий предпочтительно было обходиться без обмороков, а поскольку корсеты они носили редко, то обмороками вообще не страдали.) Однако у Ловисы случались еще и внезапные припадки, так называемые конвульсии, когда она судорожно и бесконтрольно размахивала тростью и зазевавшийся человек мог заработать изрядные синяки.
Впрочем, можно понять, что обмороки случались с нею, когда супруг в ее присутствии явно выказывал слабость к придворной даме Жозефине Спарре, по прозванию Шоссан. Речь идет о 1853 годе. Спустя семь лет, на маневрах в Сконе, королева Ловиса, видимо, примирилась с положением этой дамы, так как появилась верхом, в расшитом золотом гусарском мундире супруга — она ведь была высокого роста, — и в сопровождении Шоссан, облаченной в мундирчик его адъютанта.
Перечень любовниц Карла, как уже упомянуто, весьма велик, и по именам мы знаем прежде всего тех, что принадлежали к высшему кругу. Есть в их числе еще одна Спарре, Сигрид, которую, к его большой досаде, отослали подальше от двора; среди многих других можно назвать и «метрессу Гернандт», по имени Эдвардина, которую «маменька долго приберегала для этой цели», и простенькую, но очаровательную Ханну Стюрелль (Шернблад), которую поселили в Венторпе рядом с любимым дворцом Карла, Ульриксдалем. Его заботы о ее благоденствии простирались вплоть до подробного перечня домашней утвари и до фортепиано, взятого для нее напрокат.
На последнем этапе самой примечательной из любовниц была Вильгельмина Шрёдер, серьезная молодая сконка, женщина работающая, собиравшаяся стать телеграфисткой, получившая место в почтовой конторе Хеллестада, что к западу от Норрчёпинга, и лишь время от времени приезжавшая в столицу к своему августейшему любовнику — пока поездки не стали чересчур утомительными и Карл не устроил для нее квартиру в Стокгольме, на Дроттнинггатан, 72. Позднее она вышла за барона Терсмедена и на старости лет написала мемуары.
Вперемежку с этими достаточно длительными романами случались, по единодушным свидетельствам современников, и несчетные дамы на одну ночь — и обычные женщины, и представительницы древнейшей профессии.
Но сколько бы подобное поведение ни осуждалось церковью и другими поборниками морали, репутации короля оно никогда не вредило. То, что Андерссон с Петтерссоном едва ли стерпят у Лундстрёма, королю, по их мнению, вполне к лицу. Пожалуй, здесь опять-таки слышны отголоски давней эпохи, когда свейским конунгам вменялось в обязанность прилюдно заниматься в языческих капищах любовью с богиней плодородия (надо надеяться, с некой заместительницей деревянной скульптуры), дабы взамен она даровала добрый урожай. Королям должно гоняться за женщинами, иначе жди неурожая, считали древние свей.
Издавна королям дозволялось разделять свою любовную жизнь (отвлекаясь от чисто династических обязанностей) и политику. В шведском политическом развитии Карл XV занимает любопытное промежуточное положение. С одной стороны, при нем проводились важные политические реформы, против коих он, судя по всему, не возражал, несмотря на свою консервативную позицию. С другой же стороны, с Карла XV — опять-таки несмотря на его консервативную позицию — всерьез начинается развитие в направлении к конституции 1975 года, которая гласит, что король не имеет вообще никакой власти, даже на бумаге, а выполняет сугубо представительские функции.
Карл Юхан правил как самодержец в силу своей личности, благодаря чему имел больше власти, нежели предписывал основной закон. Оскар I в целом продолжал править как его отец, просто по инерции, однако его либеральные взгляды во многих областях (кроме тех, что касались собственной его власти) и демонстративное отмежевание от отцовской пышности и помпы, естественно, направили развитие к Карлу XV, который очень хотел править так же, как его дед Карл Юхан, но просто-напросто не смог. По ряду причин.
