То, что Летучий сам рассказал ФСБ о своих контактах с иностранцами, много говорило о его характере. Алексей не был похож на хитрого человека, решившего хладнокровно продать иностранным шпионам секреты Родины. Его поведение скорее вызывало недоумение. Как можно было после всего того, что мы знали об НКВД, о сталинских репрессиях, о КГБ, о преследованиях диссидентов – как можно было после всего этого доверять чекистам?
* * *
Судебный процесс перешел в последнюю стадию, судья Мухина уложилась в отведенные ей сроки: две недели подходили к концу.
Прения начались с выступления прокуроров. Один из них назвал Летучего ядерным террористом и, особо не усердствуя, слово в слово повторил обвинительное заключение. Другой прокурор остановился на нравственной стороне вопроса. Он говорил, что Родину предавать нехорошо, а если уж оступился, то лучше сразу признать свою вину. Гособвинитель подчеркивал, что Родина всегда прощает тех, кто раскаивается. Но раз подсудимый стоит на своем и не признает своей вины, то пощады ему не будет.
Обо всем, что происходило на суде, я узнавала из сухих отчетов Ани Сваровской. Адвокаты дали подписку о неразглашении и поэтому даже мне, своей близкой подруге, Аня не могла рассказывать обо всех тонкостях и деталях этого дела. Размышляя о присяжных и представляя себя на их месте, я понимала, как тяжело им приходится. Ведь речь шла не о простой «уголовке», где, исходя из обстоятельств и показаний участников процесса, можно быть более-менее уверенным, что подсудимый не совершал преступления, в котором его обвиняют. Здесь прокуроры то и дело пугали присяжных гостайной, напоминали о «шпионском задании», которое выполнял подсудимый, и об «огромном ущербе», который он якобы причинил государству.
Я думала о том, что присяжным нужно обладать определенным гражданским мужеством, чтобы сопротивляться силе прокурорских убеждений. Но судя по возрасту, большинство из них выросли в советские годы и вряд ли до конца избавились от рабского, «совкового» страха перед государством и его представителями. Страха, который до сих присущ и многим из нас, прожившим сознательную часть своей жизни до перестройки.
Глава тринадцатая. Репетиция защиты
Готовясь к заключительной части судебного процесса – к прениям, защитники Летучего собрались на даче у адвоката Бориса Емельянова. Он большой любитель моря и всего, что имеет к нему отношение. Поэтому и дачу свою построил в виде большого корабля. В рабочем кабинете висели картины с сюжетами на морские темы, и сам Борис Евгеньевич с его неизменной курительной трубкой походил на капитана, временно сошедшего на берег.
Договорились, что первой будет выступать Аня. Потом адвокат Емельянов.
– Уважаемые господа присяжные! – обратилась она к коллегам, представляя, как совсем скоро будет говорить то же самое перед присяжными заседателями. – На протяжении всего времени, в течение которого я участвую в этом деле, я не могу избавиться от картины, которую рисует мне мое бурное воображение. А рисует оно некий сюрреалистический сюжет, более подходящий для романов Кафки, чем для реальной действительности. Представляю себе граждан нашего государства с заклеенными скотчем ртами, которые везде и всегда ходят с Законом о государственной тайне, Перечнем сведений, отнесенных к государственной тайне, и всю информацию, полученную из газет, журналов, книг, телевидения, сверяют с текстами этих документов. Если услышанные и прочитанные ими сведения могут подпасть под действие Закона и Перечня, они в ужасе стараются навсегда забыть эту информацию, запрятать ее так далеко, чтобы никто и никогда ее не нашел. И уж тем более никогда не отклеивают скотч ото рта в присутствии иностранцев, чтобы, не дай бог, информация ненароком не выскользнула. Если бы такую картину мне нарисовали до участия в этом деле, я бы очень долго смеялась. Уж очень она комична, нереальна и, более того, неестественна в свободном обществе.
Правда, от дела Летучего совсем не хочется смеяться, а наоборот, хочется рыдать горючими слезами. Уважаемые присяжные, на скамье подсудимых находится блестящий ученый, с огромным умственным потенциалом, который может и хочет принести пользу нашему государству, а вместо этого весь свой незаурядный ум использует для того, чтобы разбить абсурдное, не основанное ни на законе, ни на здравом смысле обвинение. Если бы уголовные дела можно было относить к литературному жанру, то я бы определила жанр уголовного дела в отношении моего подзащитного как трагедию абсурда.
В самом начале судебного заседания я уже выражала надежду, что, возможно, обвинение наконец прояснит те моменты, которые на протяжении всего разбирательства по этому делу остаются тайной. И вот мы подошли к концу судебного разбирательства. А я так и осталась в недоумении и от самого обвинения, и от представленных стороной обвинения доказательств.
Из этих доказательств можно почерпнуть много разной информации, но совершенно невозможно сделать вывод о том, что Летучий совершил государственную измену в форме шпионажа.
Смысл обвинения состоит в том, что Летучий, используя свои возможности по службе, хранил и собирал с целью передачи из различных источников, в том числе и закрытых, сведения, составляющие государственную тайну, и передал эти сведения представителям военной разведки США.
В этом деле действительно есть тайны. Первое, что для меня осталось тайной в этом деле, так это то, какие такие возможности по службе Летучий использовал для сбора сведений составляющих государственную тайну России. Ни сам Летучий, ни институт, в котором он работал, не имеют ни допуска, ни доступа к сведениям, составляющим государственную тайну. Также обвинение утверждает, что Летучий получил сведения, составляющие государственную тайну, из закрытых источников. На протяжении всего процесса сторона защиты ждала, когда же наконец обвинение представит хоть одно доказательство того, что Летучий получил сведения из закрытых источников. Когда представит эти закрытые источники и расскажет, в какие закрома Родины проник мой подзащитный, где переснимал с помощью шпионской техники секретную информацию, какие чертежи перечерчивал, кого из секретоносителей напоил и у кого выудил информацию. Мне было безумно интересно. Мы ждали, ждали, но так и не дождались. И я даже могу точно сказать, почему ни мы, ни вы, уважаемые присяжные, этого не дождались. Все предельно просто. Летучий не получал сведений из закрытых источников, именно поэтому обвинение такие источники и не смогло представить.
Аня остановилась, чтобы перевести дух. Борис Евгеньевич и два других адвоката захлопали.
– Отлично, Анечка, – сказал адвокат Емельянов. – Давай, ты отдохнешь, а я прочту то, что начирикал сегодня утром.
– Судебный процесс по делу Летучего инспирирован спецслужбами и напоминает судебные процессы тридцатых-сороковых годов прошлого столетия. Я искренне сожалею, что суд вообще стал рассматривать это дело. Мне представляется, что председательствующий в процессе, получив дело, должен был, прочитав, прекратить его на стадии назначения к слушанию, освободить Летучего из-под стражи, после чего вымыть руки.
Председательствующий не только не сделал этого, но мой подзащитный продолжает оставаться под стражей в течение всего судебного разбирательства, хотя его невиновность очевидна для каждого, в том числе и для неюриста. Поэтому на данной стадии я не надеюсь на справедливое судебное решение. Но я убежден, что в России есть профессиональные и профессионально порядочные судьи. А если же нам не повезет с ними, то данное дело непременно дойдет до Европейского Суда по правам человека.
Дело носит заказной характер. Но заказано оно не политиками, не бизнесменами. Заказчиками его являются спецслужбы. Мотивы этого заказа ясны – им, спецслужбам, нужно оправдать свое существование. Разоблачить настоящего агента иностранного государства – это тяжелый, главным образом умственный труд. Для этого, как говорят в народе, нужно иметь масло в голове. А когда с этим продуктом очевидный дефицит, то лепится дело, и для этого не нужно никаких усилий.
Нужно найти честного и наивного человека, такого как мой подзащитный, создать видимость заинтересованности в его судьбе, рассказать ему легенду, что он стал жертвой изощренных акул империализма, которые с его помощью хотят проникнуть в «тайны газетных публикаций», использовать его втемную, получить от него нужные, как им представляется, показания, а затем вертеть дырочки под ордена и внеочередные звездочки на погоны.
Обвинительной речи прокурора я не буду касаться вовсе. Он своими словами пересказал текст обвинительного заключения. Создается впечатление, что он весь период судебного следствия не присутствовал в зале, а парился в бане.
Позиция прокурора обусловлена самой природой деятельности прокуратуры в России. Начальник нашего прокурора утверждал обвинительное заключение, санкционировал арест Летучего. Прокуратура осуществляла надзор за предварительным следствием, и в этой ситуации ждать от государственного обвинителя независимой от своего ведомства и объективной позиции не приходится. Только в редких случаях прокуроры выступают с позиции, которая отличается от общепринятой в прокуратуре, но в этих уникальных случаях мы сталкиваемся с незаурядными личностями, обладающие большим личным мужеством.
