— Стоило ли так далеко уезжать, чтобы реально оценить ситуацию в собственной стране?
— Небесполезно. Мы своими глазами увидели реакцию на Зюганова
— его встречали уже как победителя. Мы заметили, каким вниманием и поддержкой он пользовался у определенной части российского общества, как его встречали наши официальные власти, наше посольство. У меня был любопытный разговор с господином Джорджем Соросом. Он прямым текстом сказал: «Вы совершаете ошибку, что не уезжаете из России. У меня есть примеры, как отрывали головы людям, которых я знал и которые цеплялись за свои деньги и оставались в странах, где совершались перевороты. Не заблуждайтесь, мы все прекрасно понимаем, что у вашего президента нет шансов». Конечно, нелепо было бы думать,-что все мы вот так вдруг прозрели в Давосе. Все видели, что ситуация в российском обществе трагическая, что люди не верят ни в новый курс, ни в действующего президента. Давос просто стал последней каплей. Там все было расставлено на свои места и не оставалось сомнений: нам не на кого рассчитывать, кроме самих себя. И никаких иллюзий относительно того, что «заграница нам поможет». С этими иллюзиями мы тоже окончательно расстались в Давосе. Да, наверное, там очень хотят, чтобы у нас была страна по типу западной демократии; наверное даже, они готовы этому помочь, но без ущерба для собственного благополучия и не без собственной выгоды. Но ни о каких жертвах с их стороны не может быть и речи. Как только на политической арене мощно обозначились коммунисты, они обрушили на Зюганова водопад вопросов относительно гарантий западных инвестиций, проектов, контрактов. Они уже начинали с ним свою игру.
— А в это время в Москве…
— В Москве все было, мягко говоря, не очень ладно. Там работал предвыборный штаб Сосковца, который просто напоминал партхозактивы с министрами, никогда особенно не понимавшими, что такое политика, а особенно политика в этот сложный переходный период. Действовали по команде: собрать столько-то голосов в пользу Ельцина на железной дороге, столько-то в металлургическом комплексе, столько-то еще где-то. Привычные аппаратные решения, как будто время за окнами остановилось.
— Вы вернулись из Давоса. И что предприняли?
— По возвращении в Москву я встретился с Юмашевым и Илюшиным. Рассказал о наших впечатлениях и предложениях. Вообще была череда таких переговоров и с участием Чубайса, и без него, но Чубайс был уже полностью заражен идеей. Вместе с Юмашевым мы попросили Илюшина организовать нашу встречу с президентом.
Общую — с участием Виноградова, Гусинского, Ходорковского, Смоленского, Потанина, Чубайса. Это было приблизительно в марте 1996 года.
— Те, кого вы перечислили, — в основном финансовая элита. Она готова была участвовать в предвыборной кампании, наверное, не только интеллектуально …
— И интеллектуально и материально она готова была вкладываться.
— Вы долго ждали ответа?
— Нет, встреча состоялась вскоре после разговора с Илюшиным. И не думаю, что она была самой приятной для президента. Ему пришлось, возможно, впервые выслушать такую жесткую позицию, такой откровенный разговор о тяжести положения, в котором мы все находились. Я склонен считать, что сказывалась все-таки информационная блокада президента его прежним окружением — Коржаковым, Барсуковым. Нам показалось, что Ельцин неверно оценивает ситуацию, хотя очень трудно так о нем говорить. Ему было неприятно слушать то, что мы ему говорили: что у оппозиции есть колоссальные шансы, что популярность президента низка. Он возражал, говорил, что у нас неверные данные и неверные оценки. Можете представить, с какими смешанными чувствами мы уходили. Хотя был все-таки один важный эпизод. Кажется, прощаясь, президент сказал Чубайсу: «Анатолий Борисович, я вам признателен за вашу позицию».
— Это была первая встреча Ельцина с Чубайсом после отставки последнего?
— Да. И эти слова признательности Чубайсу стали для нас знаком того, что наша беседа все же что-то значила для президента.
— Ельцин в тот момент был абсолютно уверен в том, что выиграет выборы?
— Да, он был абсолютно уверен в своих шансах. Кстати, так было и потом, и эта уверенность не покидала его на протяжении всего периода подготовки к выборам. Даже тогда, когда он уже на 100 процентов понимал реалии. Более того, когда мы уже полностью вникли в проблемы и оценили всю тяжесть положения, то очень боялись, как бы не разрушить реальной оценкой происходящего его веру в себя. Было важно ее сохранить. Если бы он не верил в победу, думаю, она бы не состоялась.
— В общем, это была очередная критическая ситуация в его жизни, а он, что подтверждает история, умеет действовать в таких ситуациях.
— Должен сказать, что в тяжелейших ситуациях общаться с президентом было чрезвычайно приятно. Он абсолютно точно знал, чего
хочет, и абсолютно точно оценивал ситуацию — в дальнейшем, когда уже получал полный объем информации, когда поверил нам, когда понял, что ему говорят правду, а не рисуют картинки неизвестных авторов. Он тогда включился сам, и очень мощно.
— Так чего же вы добились в результате этой встречи?
— Всего, чего хотели. Уже на следующий день (и это при всей неопределенности, с которой мы вышли от него) Ельцин принял принципиальное решение. Он по существу создал новую структуру, которую возглавил сам — что мы ему и предлагали. Он создал новый предвыборный штаб во главе с самим собой и назначил двух первых помощников: Илюшина и Черномырдина. Чубайс получил место в этом штабе, и ему подчинялась аналитическая группа. Таким образом, мы заняли как бы все интеллектуальное пространство, связанное с выборами президента. И второе: президент получил новый информационный канал, чего мы и добивались.
— Тогда же появилась и идея привлечь к предвыборной работе Татьяну Дьяченко?
— Приблизительно. Может быть, чуть позднее. Это придумал Юмашев. Я помню, он позвонил мне в шесть утра и говорит: «У меня есть совершенно гениальная идея». И произносит только одно имя: «Таня ». Я спросонья не вполне понял: «Что — Таня?» Он отвечает: «Таня должна работать с нами в аналитической группе». Я так встрепенулся и говорю: «Валя, вообще-то идея классная…» Но идея действительно была гениальной, я тогда ее недооценил. Это открыло прямой доступ информации к президенту. Он был абсолютно в курсе всех дел. И понятно, что он имел непредвзятую информацию, поскольку трудно заподозрить Татьяну Дьяченко в том, что она имела какие-то иные цели, кроме тех, которые имели мы все.
— Забегая вперед: присутствие дочери президента в вашей группе как– то реально сказалось на событиях?
— Миллион раз. На такой короткой дистанции приходилось принимать решения практически мгновенно. И решения, которые не могли приниматься никем, кроме президента. Поэтому нужна была оперативность и доверие к этому информационному каналу.
— А как отреагировал на все эти нововведения другой штаб — Сосковца?
— Нервно. Сначала они не вполне понимали, что происходит, поскольку довольно резко изменился весь политический расклад вокруг президента. При этом мы не просто не искали конфронтации, но прилагали огромные усилия к тому, чтобы наладить отношения.
— Собственно, отношения между двумя штабами можно приблизительно проследить по отношениям Березовский — Коржаков. Они сначала были, и даже недурные, а потом закончились. Здесь даже не столько важна последовательность событий, сколько суть, если можно.
— После приезда из Давоса, конечно, еще были отношения с Коржаковым. Они были окончательно разрушены этими событиями 17 марта прошлого года.
— Я не в первый раз слышу об этой истории, но так до конца и не поняла, что, собственно, происходило за кулисами. Была репетиция, а спектакль не состоялся?
— Вся эта компания: Коржаков, Сосковец, Барсуков — оказывала сильнейшее давление на президента с тем, чтобы по существу отменить выборы. И путь был выбран самый что ни на есть порочный и опасный. Обсуждался запрет компартии, разгон Думы и перенос выборов на два года. Понятно, что это были задачи совершенно нереализуемые
— ни с точки зрения закона, ни с точки зрения возможностей власти. В том, что этого не произошло, одну из ключевых ролей сыграл министр внутренних дел Анатолий Куликов: он сказал президенту, что не сможет обеспечить выполнение такого решения в случае, если оно будет принято. Огромную роль сыграли Черномырдин, Чубайс, вся эта новая команда, которая была создана. Я не знаю, кому конкретно принадлежала эта сумасшедшая идея, но Коржаков и компания очень активно пытались ее провести.
— В то время, когда решался этот вопрос, вы встречались с президентом?
— Нет, в это время я встречался с Гусинским. И когда мы узнали о том, что готовится, мы почувствовали, что наступил тот момент, когда мы должны попытаться через СМИ предупредить эту ситуацию, сделать ее гласной, чтобы ей противостоять. Вспомните, ведь идея начала реализовываться: в Думе якобы была найдена взрывчатка, а потому Думу надо было закрывать… То, что она не реализовалась до конца, было первой крупной победой этой новой группы.
