Но Джим продолжал настаивать. «Ну что ж, — писал он, — если месяца недостаточно, я готов проработать полгода или даже год — столько, сколько понадобится, чтобы убедиться, действительно ли индонезийские предприятия компании оправдывают название потогонных фабрик». При этом Джим указал, что знает испанский, и Nike могла бы предоставить ему место на фабрике в какой-нибудь стране Центральной Америки. А о работнике, которого он должен будет заменить, сообщал Джим, готова позаботиться одна из неправительственных организаций в штате Орегон (где, кстати, располагается головной офис Nike). Она оплатит перелет этого человека в США, проживание, питание и даже отпуск на весь срок пребывания Джима на фабрике. В ответ компания Nike сообщила, что данное предложение ее не заинтересовало.
Убедившись в невозможности официально устроиться на фабрику Nike, мы прибегли к единственному альтернативному варианту, до которого смогли додуматься: отправиться вместе в Индонезию, поселиться с работниками одного из местных предприятий компании и попробовать прожить на средства, эквивалентные заработной плате. В 2000 году мы приехали в индонезийский городок Тангеранг близ Джакарты, чтобы попытаться прожить на 1,25 доллара в день — столько Nike платила рабочим.
За первый месяц эксперимента я потеряла около шести килограммов, а Джим — почти одиннадцать. Как и найковские рабочие, мы жили в маленькой бетонной клетушке площадью не более семи с половиной квадратных метров, где не было никакой мебели, не говоря уже о кондиционере — и это в тропической духоте загазованного города! Спать приходилось на тонких циновках, брошенных прямо на неровный бетонный пол, покрытый лишь оберточной бумагой, с которой никакими силами невозможно было удалить намертво въевшийся слой пыли и копоти, образовавшийся от сжигания мусора, промышленных выбросов и выхлопов городского транспорта. Нечистоты из туалета спускались в открытые сточные канавы, проложенные по обе стороны улицы. Неудивительно, что поселок заполонили огромные, размером чуть ли не с кулак, тараканы и гигантские крысы.
Некоторые люди нам говорили, что в такой стране, как Индонезия, на 1,25 доллара в день мы сможем жить, как короли. Такое, как мы убедились на собственном опыте, мог сказать только человек абсолютно несведущий. Такие вруны никогда сами не бывали в Индонезии. Нам с Джимом на эти нищенские деньги удавалось покупать лишь две крошечные порции риса с овощами и пару бананов — вот все, что составляло наш дневной рацион.
Если же нам нужно было купить мыла или зубную пасту, приходилось ограничивать себя в еде. Однажды Джим случайно перевернул бутыль с керосином, который мы держали для взятой с собой из дома маленькой плитки, и чтобы замыть пятно, нам пришлось потратить почти все мыло, предназначенное для стирки одежды. Тогда для нас это было почти трагедией. И вообще, вся та жизнь была непрерывной чередой страданий и унижений — не только финансовых, но и душевных.
Попробуйте представить себя на месте работника фабрики Nike в Тангеранге. Вам лет 20 или около того, и с восьми утра до восьми вечера вы вкалываете с понедельника по субботу, а иногда и по воскресеньям. Помимо этого вам еще надо каждый день добираться из дома на работу и обратно и хоть как-то обихаживать себя. На отдых или даже мелкие развлечения денег не хватает.
Вы не можете позволить себе купить подарок другу на день рождения или приобрести радио, чтобы скрасить вечерние часы. Телевизор же — вообще несбыточная мечта.
Одежду вы снашиваете до полной ветхости, позволяя себе обновки не чаще одного раза в два года, поэтому каждый вечер приходится тратить не меньше получаса, а то и все три четверти часа, чтобы вручную постирать свой ежедневный наряд — он ведь у вас один, и к вечеру от фабричной пыли и копоти становится совсем грязным.
А если вы — женщина, то критические дни становятся адовыми муками. Вы обречены терпеть дискомфорт — никто не позволит лишний раз принять душ. Это разрешается делать лишь во время двух перерывов, которые предоставляются всем работникам независимо от пола. Вот и приходится обматывать вокруг бедер шарф или надевать длинную юбку, чтобы пятна крови были не так заметны.
Сил нет, и кажется, усталость намертво въелась в кости. Протестовать и требовать человеческих условий боишься — так можно и работу потерять. А транснациональная корпорация на весь мир трубит о социальных благах, которыми она осчастливила своих работников, так что совестливому потребителю незачем беспокоиться. В общем, все довольны и счастливы.
К сожалению, такие нечеловеческие условия работы и такая зарплата — не только на фабриках Nike. Нам доводилось разговаривать с индонезийцами, которые работают на такие известные всему миру компании, как Adidas, Reebok, the Gap, Old Navy, Tommy Hilfiger, Polo/Ralph Lauren, Lotto, Fila, Levi’s. Везде платят ту же нищенскую зарплату, везде работники живут в трущобах и везде их требования к работодателю одинаковы: достойная оплата труда и право организовать независимые профсоюзы.
Большинство рабочих в Индонезии влачат жалкое существование, но в Штатах мало кто себе представляет, что это такое. А богатые индонезийцы, как и иностранцы, наслаждаются радостями жизни. В мою бытность экономическим убийцей в Джакарте был всего один отель, который удовлетворял взыскательным вкусам важных персон вроде меня, — Intercontinental Indonesia. Теперь же таких в городе не счесть: Four Seasons, Marriott, Hyatt, Hilton, Crowne Plaza, Sheraton, Mandarin, Le Meridien, Millennium, Ritz-Carlton и множество других.
Для американских корпоративных менеджеров они как дом родной — здесь создан привычный для них комфорт. В шикарных апартаментах дорогих отелей они потчуют местных чиновников и клиентов. Из окон зданий, вознесенных высоко над городом, им открывается вид на пригороды Джакарты вроде Тангеранга и других ее подобных «предместий», где живут простые работяги. Посланцы корпораций, конечно, всегда могут откреститься от любых обвинений в варварской эксплуатации рабского труда, заявляя, что их компания не владеет местными фабриками. Но не верится, чтобы они, хотя бы в глубине души, не чувствовали своей вины и ответственности за происходящее.
«Хозяев местных фабрик Nike тоже безжалостно прижимает, — рассказывал Джим. — Уж кто-кто, а ее сотрудники хорошо знают, почем каждая подметка и шнурок, потому что в их бухгалтерских книгах все это прописано до последнего цента. Они беспрерывно давят на владельцев фабрик, заставляя их держать себестоимость на минимально возможном уровне. Так что владельцы — а это, как правило, китайцы — вынуждены довольствоваться крохами прибыли».
«Владельцам, конечно, живется легче, чем их рабочим, — вздыхает Лесли, — но и они своего рода жертвы эксплуатации. Nike правит бал, раздает приказы и набивает мошну».
«Почему мы взялись за Nike, спросите вы, — продолжает Джим. — Да очень просто: это лидер отрасли, у них по сравнению с конкурентами самая большая доля рынка. Именно они задают тон. И если заставить Nike более человечно относиться к труду рабочих, за ними тут же последуют и остальные компании».
Другие «признаки прогресса» менеджеры иностранных корпораций могут наблюдать, едва покинув апартаменты роскошных отелей. На улицах индонезийской столицы больше не увидишь бечаков. Власти запретили велорикшам своими ярко раскрашенными повозками портить вид главных улиц Джакарты еще в 1994 году.
Президент Сухарто заявил, что они символизируют отсталость. К сожалению, тысячи бедных велорикш по его милости лишились средств к существованию и пополнили ряды безработных. Вместо них улицы заполонили баджаджи (bajaj) — небольшие трехколесные машины с мотоциклетным двигателем, водители и пассажиры которых сидят в тесных душных металлических кабинках ядовитооранжевого цвета.
В этой шумной, душной, загрязняющей воздух и даже опасной для жизни машине, разработанной индийской компанией Vespa, президент Сухарто узрел символ модернизации. Кроме того, в отличие от бечаков, которые раньше радовали глаз многообразием радужно-ярких рисунков на кабинках для седоков, баджаджи унылы и однолики. Сейчас на улицах Джакарты тарахтят более 20 тысяч этих уродцев, а бывшие велорикши, которых никто не потрудился обучить управлять баджаджами, вынуждены гнуть спину на потогонных фабриках.
На протяжении многих лет каждая последующая президентская администрация США неизменно поддерживала диктатуру Сухарто. Однако неправительственные организации подвергали индонезийские власти острой критике, а независимые наблюдатели выдвигали обвинения в серьезных нарушениях международного и национального законодательства, в попрании прав человека и готовности поступиться любыми демократическими принципами в угоду интересам международных корпораций и правящей клики. Как писала по этому поводу New York Times, «Индонезия регулярно оказывается в числе самых коррумпированных государств мирового сообщества»[2].
