в звене «взвод-бригада». Сумма контракта-16 миллиардов рублей, по тому курсу — около 300 миллионов долларов.
Контракт сорван, часть денег похищена, последствия для ТВД очевидны. Да, значительная часть контракта была посвящена радиосвязи (отсутствие которой впоследствии стало отдельной и крайне тяжелой армейской болью на фронте), но компонента интеграторов тактического фронтового управления там также присутствовала.
Итог — связью фронт часто обеспечивают волонтеры. Потому что армейская связь, недомонтированная в изначально планируемом формате, просто не обеспечивает планируемого покрытия и связанность подразделений.
Другой донбасский опыт, о котором мы уже упоминали, и о котором нужно сказать ещё раз, дабы не показалось, что он проходной — это негативная практика использования разведывательных подразделений для штурмов неразведанных позиций противника. Такая практика показала крайне пагубные результаты на Донбассе и была протиражирована в ходе СВО с катастрофическими последствиями.
Следующий опыт, который Российская армия оказалась неспособна извлечь из Донбасской кампании — всё то же воровство. Мы обещали не рассматривать фактор коррупции как системный, и не будем это делать в отношении ключевого армейского руководства по ранее озвученной причине. Но корпусная коррупция без какой-либо политической составляющей стала бичом «народной милиции». При этом всевозможные проверки оказались крайне неэффективными и лишь фиксировали схемы и правила игры с тотальными приписками и хищениями.
Начиная с того, что новые, с консервации танки заливались мазутом, поджигались для имитации участия в боях и распиливались на металлолом, и заканчивая разветвлённой системой хищений ГСМ. колес и покрышек (выкупаемых с пунктов утилизации взамен похищаемых новых, что стало общим правилом), запчастей, приписок так называемых «мертвых душ» для начисления зарплат, формирования армейских «потемкинских деревень» со строительством неиспользуемых казарм, имитации боевой подготовки со списанием материальных ресурсов — всё это вошло в широкую практику. И эта практика в дальнейшем привела к тяжелым негативным последствиям и в СВО.
Донбасский опыт показал ещё одно — недопустимость глухой обороны и пагубность отказа от маневрирования. При отсутствии надежных систем связи, недостаточности механизированных средств, слабом межвидовом и родовом взаимодействии и отсутствии в этом реального навыка, крайней забюрократизированности, отвлекающей значительные ресурсы вторичных процессов, подобная полноценная маневренность невозможна даже мотивированными подразделениями.
В условиях Донбасса могли и должны были сделать выводы и о повседневной бюрократической загрузке командного состава. Как известно, бюрократия — это канцелярщина, в которой форма превалирует над содержанием. Опыт СВО показал важнейшую роль командного состава тактического звена в обучении, мотивировании личного состава, организации боя. Что же на эту тему говорит донбасская практика?
Приведем цитату из сети, довольно точно характеризующую повседневную деятельность командира фронтового подразделения «народной милиции». Итак:
«Утром проснулся, нужно вести рапорты в ППД, стоять в очередях к разным службам. На дорогу — час-полтора, мытарства в ППД, дорога обратно в располагу. Рота воюет тем временем. По возвращении — печать первого бчс (минут 20), второй бчс сложнее — около 30-ти, затем строевая записка с полным поименным списком л/с. Ротный начинает печатать, но успевает не всё — надо ехать на вечернее совещание (выезжать, минимум, за час).
Совещание — минимум, час. На совещании доводят утром сдать списки л/с, у кого есть несовершеннолетние дети с ксерокопиями свидетельств о рождении для выплат и подарков (на Новый год, 1 сентября). Потом дорога обратно. До 11.00 внутреннее совещание — доклады, постановка задач.
Документы, будь они неладны, до ночи. Отбой в 2.00. Утром — всё заново. И так изо дня в день. Личного состава не вижу и не слышу. Организовал стрельбы — не смог присутствовать. Готовлю разлитые "формы”, допуски к секретности личного состава, книгу записи больных, журнал вечерней поверки, планы подготовки, взводные журналы. Техника роты у меня нет-висят отчеты по ГСМ, получению и списанию боеприпасов… Идет война, а я не вижу людей: совещания, бумаги, доклады, кабинеты».
Можно не сомневаться, что примерно так же распределена нагрузка у большинства российских армейских подразделений. Упрощенчество, введение широкой практики «фотоотчетов» свели реальный управленческий процесс к очередной профанации, и более того, усложнили реальную деятельность. Пресловутая «цифровизация» с упорядочиванием «бизнес-процессов» могли и должны были дезавуировать эту канцелярскую волокиту. Но этого не произошло.
Ещё в 2013 году в Изборском клубе прозвучал детальный доклад об организационном оружии, как о полноценной проработанной комплексной технологии Запада в отношении своих вероятных противников, и, в первую очередь, в отношении России.
Суть технологии состоит в комплексном использовании гласных и негласных возможностей в сферах управления, образования и науки, военного дела, гуманитарной, производственной и экономической составляющей с тем, чтобы у противника в его структурах власти и управления максимально было усложнено и запутанно принятие управленческих решений и обратная связь по ним.
Есть все основания полагать, что мы увидели это оружие в действии. Как и увидели те конкретные структуры и чиновников, кто стал инструментом его реализации.
Единственная, уже ни на что не влияющая интрига — «втёмную» их использовали, или как целенаправленную агентуру.
Таким образом, возможность упредительной подготовки к СВО и практическая проверка на Донбассе предполагаемых тактических решений проведены не были. Хотя можно не сомневаться в том, что, если бы таковое произошло, то позволило бы своевременно вскрыть и начать реагировать на большую часть проблем, а конечные результаты СВО были бы совершенно иными.
Лишь после начала СВО, демонстрации более высокого уровня боеготовности в сравнении с большинством армейских российских частей, Донбасс стали воспринимать реальным испытательным полигоном. Например, специалисты российского предприятия «Лаборатория ППШ» начали проводить в ДНР испытания столь нужных противодроно-вых ружей и системы раннего обнаружения дронов. Хотя этого мало и таких примеров должно было быть множество.
Следует отметить, что на Донбассе происходило заметное смещение полюсов между местными корпусами и их противником. Если в 2014 году украинские вооруженные формирования представляли собой плохо подготовленные, слабо вооруженные, полуголодные формирования за редкими исключениями содержащихся на деньги украинских олигархов структур, а им противостояли хоть и также плохо вооруженные, но высокомотивированные ополченцы, то, с течением времени, уровень украинских подразделений, их оснащенности, мотивации и подготовки только рос, что в дальнейшем проявилось в СВО.
В то же время процессы приведения местного ополчения к стандартам Российской армии привели, скорее, к негативным последствиям, хоть и обеспечили большую, чем в нестабильные 2014–2015 гг., политическую управляемость. Возможно, в этом и была цена вопроса.
Более того, именно на Донбассе свою ненадежность и порочность показала практика возложения задач по удержанию линии боевого соприкосновения подразделениями значительно меньших возможностей, чем это предписывается боевыми уставами. Именно там стала практикой «тонкая красная линия», где батальон, по всем нормативам предполагающийся к обеспечению 3–5 километров, получал под контроль 20-километровые и более участки. Такой подход привел
