Иван Петрович Котляревский родился в 1769 году в Полтаве. Его отец был канцеляристом городского магистрата, в 1789 году их семья была внесена в список дворян. Получив начальное образование, как и водилось тогда, у местного дьяка, Котляревский в десятилетнем возрасте поступил в Екатеринославскую (по названию епархии) семинарию в Полтаве. Обучение здесь обычно продолжалось 10–13 лет и включало русский и латинский языки и литературу, поэтику, риторику, философию и богословие. Изучение поэтики и риторики сопровождалось практическими занятиями по переводу и подражанию, главными объектами которых были произведения Вергилия, Овидия, Горация. В 1789 году Котляревский, не доучившись, оставляет семинарию и поступает на службу в Новороссийскую канцелярию, находившуюся тогда в Полтаве. В 1793 году он начинает учительствовать в помещичьих семьях на Полтавщине. В эту эпоху своей жизни он наблюдал нравы, обычаи, поверья и предания украинцев, бывал на сходбищах и играх простолюдинов и сам, переодетый, участвовал в них, прилежно вслушивался и записывал слова малороссийского наречия. Тогда же, в 1794 году, Котляревский приступает к работе над поэмой «Энеида». Начинается она строками:
Эней был парубок бедовый
И хлопец хоть куда казак,
которые мы не побоимся назвать гениальными, они задают и тон, и направление всей поэмы, точно так же, как зачин «Илиады»:
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына…
Читателю в предельно краткой форме открывается идея произведения, с которым ему еще придется познакомиться. Его еще ждут подробности действия и невиданные приключения героев, но эти ключевые строки он уже никогда не забудет и будет мысленно постоянно возвращаться к ним.
Идея изобразить троянцев казаками — главная в котляревской «Энеиде». Она, на первый взгляд, настолько же смела, насколько и безумна. Как такое вообще могло прийти в голову автору? Этот вопрос представляется нам главной загадкой произведения, к которой, насколько нам известно, ни один исследователь даже не попробовал подступиться. Неужто двадцатипятилетний семинарист — «недоучка» случайно, как мы сейчас понимаем, решил одну из труднейших проблем средиземноморской истории II тысячелетия до нашей эры? Вполне возможно, что и так. Родная для Котляревского Полтава лежала как раз в тех краях, куда мигрировали палайцы–поляне из малоазийской Полы, и к своей идее он мог прийти и интуитивно. Но более вероятно, что ему был известен, например, такой фрагмент из «Истории Российской» В. Н. Татищева: «Ниже из Диодора Сикилиского (Сицилийского, греческий автор I в. до н. э. — А. А.) и других древних довольно видимо, что словяне первее жили в Сирии и Финикии… где по соседству еврейское, египетское или халдейское письмо свободно иметь могли. Перешед оттуду, обитали при Черном мори в Колхиде и Пофлагонии, а оттуду с именем генети, галли и мешини, по сказанию
Гомера, в Европу перешли и берег моря Средиземного до Италии овладели, Венецию построили и пр., как древние многие, особливо Стрыковский, Вельский и другие, сказуют». Матвей Стрыковский и Мартин Вельский — польские хронисты XVI века, это серьезные и авторитетные авторы. Молодой писатель, интересующийся историей Троянской войны, не мог не знать их трудов, тем более, что Польша была, что называется, у него под боком.
Точка зрения В. Н. Татищева очень близка той, которую отстаиваем мы в этой книге. Отличие заключается в том, что венетов (генети) мы связываем с ариями, которые в Средиземноморье называли свое государство Русеной, в народе мешени (мушки, мизы) видим арийско–праславянскую основу и отделяем от них индоевропейцев–галлов. Это очень важные уточнения, но от них позиция В. Н. Татищева не становится менее шокирующей для тех, кто привык считать русских народом молодым, об истории которого можно говорить разве что с IV века нашей эры. Но вот комментарий к татищевскому тексту одного из наиболее выдающихся специалистов по истории древних русов, профессора А. Г. Кузьмина: «По некоторым древним авторам, пафлагонские венеты были родственны «морским» народам, обитавшим некогда в Палестине и вообще по восточному побережью Средиземного моря. Действительно, эти территории подвергались колонизации пришедших с моря племен, а топонимика района сохраняет следы пребывания индоевропейцев. По некоторым данным, к последним относились и ханаанцы — население Палестины, предшествовавшее еврейскому завоеванию. В позднейшей иудаистской традиции на Руси ханаанцами называли славян–руссов. Переселение части ханаанцев из Палестины в Малую Азию после завоевания ее еврейскими племенами вполне вероятно. Но для связи венетов со славянами оснований, естественно, нет».
В отличие от современных историков, Котляревский не мудрствовал лукаво, не гадал, как называть троянцев — русами или славянами, а просто назвал их казаками. Кроме того, он совершенно справедливо рассудил, что авторитета древних авторов и российских Ломоносовых и Татищевых в будущие век–два может и не хватить для восстановления в головах просвещенной публики истинной исторической картины, поэтому и решил облечь свое сочинение в форму сказки. И прекрасно написал ее. Вместе с «Коньком–горбунком» и сказками Пушкина — это лучшие наши поэтические сказки. Но «сказочка» полтавского семинариста куда как поглубже остальных. Написать о присутствии русских в Средиземноморье в древнейшие времена, да так, что ни у одного врага России это не вызвало даже тени раздражения, это дорогого стоит! А все потому, что строки своей поэмы Котляревский постоянно сдабривает юмором. Вот, к примеру, как изображены боги, наблюдающие за кулачным боем двух троянцев — Дареса и Энтелла:
Богам едва служили ноги.
Из неба высунув носы,
Уставились на схватку боги,
Как жабы летом из росы.
Такое Гомеру и не снилось, а у Котляревского пьянки на Олимпе — обычное дело.
Сколько аргументов, доказательств, цитат приводили мы, чтобы обосновать русское происхождение некоторых греческих богов! Котляревский решает эту же задачу гораздо проще и, пожалуй что, изящнее. У него Юнона (параллель греческой Геры) носит кичку (старинный праздничный головной убор замужней женщины, распространенный у восточных славян), Зевс глушит сивуху, Юпитер (римский Зевс) носит чуб, а Кумекая Сивилла так вообще один к одному Баба–яга. Сказка — идеальная форма прикрытия самых вольнодумных идей. Казалось бы, что за наваждение — русские бога на греческом Олимпе. Но никто не спорит и не возмущается, в искажении истории автора не обвиняет. Мол, пародия это все и дело несерьезное. Однако, с другой стороны, задумаемся, а почему такую пародию написал русский писатель, а не немецкий, английский или какой–нибудь другой? Не служит ли одно это «железным» доводом в пользу присутствия русских в Трое?
И. П. Котляревский был украинцем, но он никогда не противопоставлял свой национальный уклад русскому. Наоборот, поэт всячески подчеркивал свою общероссийскую природу, нисколько не мешавшую ему быть украинцем. Не случайно он писал «Энеиду» на русском языке, а уж потом ее переводили (!) на малоросский. Стремление Котляревского соединить историю с настоящим проявилось в «Энеиде» и в подчинении «естественного» (в данном случае национального) государственным интересам «общего добра». Достижение такого рода гармонии писатель видит (это выражено в его поэме в форме завуалированно выраженных намеков, аллюзий), в частности, в восстановлении старой гетманщины и ее «нерегулярных» вооруженных сил. (Напомним, что в 1775 году Запорожская Сечь была ликвидирована.) Идею преобразования украинского казачества в своеобразное военное сословие, могущее при необходимости сыграть заметную роль в охране империи от внешних врагов, в годы создания Котля- ревским «Энеиды» выдвигали многие царские сановники.
Сохранение относительной автономии Украины по отношению к государственной целостности (Российскому централизованному государству), по мнению Котляревского, вовсе бы не противоречило общегосударственным интересам. Напротив, вооруженные силы Украины (Окраины!) могли бы нести пограничную службу на дальних рубежах империи, так как казаки по своей натуре призваны к этому. Эта идея воплощена в патриотических призывах о защите «общего добра»:
Где общее добро в упадке,
Отца и мать покинь для схватки!
Ты долг обязан исполнять, любви к отчизне:
А где любовь к отчизне светит,
Там вражья сила гибель встретит.
Там сердце крепче, чем свинец.
Не властна там судьба–злодейка,
Там жизнь — алтын, а смерть — копейка,
а также в образах Низа и Эвриала. У Вергилия это троянские юноши, готовые броситься в бой. У Котля- ревского они уже не троянского племени:
