контрольный сигнал, и офицер, убедившись, что недозволенных предметов нет, мягко улыбнулся в ответ на открытую улыбку девочки.
— Проходите, пожалуйста, — проговорил он и, повернувшись к следующему посетителю, сосредоточился на своей работе.
Если смотреть издалека, брусчатка главной площади страны, чем-то похожа на покатую спину огромной черепахи. Отец усмехнулся этой мысли. Он с детства помнил, как замирало мальчишеское сердце, когда трое солдат Кремлевского полка, чеканя шаг, шли от Спасской башни к Мавзолею. Он здесь бывал не один раз, и все же были моменты особенные.
Ему семь лет. Их класс привезли на автобусе к зданию Исторического музея, построили попарно и вручили каждому по алой гвоздике. Серые, мышиного цвета пиджачки и брючки мальчиков контрастировали с коричневыми платьицами и белоснежными фартучками девчонок. Внезапно все притихли, и вот уже взволнованные ребятишки идут к середине площади, где выстраивались такие же колонны из других школ. Взрослые с торжественным видом что-то говорили первоклашкам, а те посматривали по сторонам, не до конца осознавая ответственность момента и святость места, куда их привели. И вот им на грудь прикололи юбилейные звездочки октябрят, отличающиеся от тех, которые родители могли купить в любом киоске. Мальчишки и девчонки, поглядывая друг на друга, чувствовали себя героями: еще бы, ведь им была оказана высокая честь быть принятыми в октябрята на Красной площади!
Через несколько лет на том же месте ему торжественно повязали пионерский галстук. Как раз в год ленинского юбилея.
Как давно и как недавно все это было.
Они медленно шли вдоль Исторического музея, и отец, поглядывая на дочь, думал о том, что выпадет на долю ее поколения. Приведет ли она сюда своих детей? Приведет, он не сомневался в этом.
Отец чуть замедлил шаг и бросил взгляд на боковое крыльцо. Да, именно здесь ранним утром остановился, миновав турникеты, идеально вымытый автобус с плотно зашторенными окнами. Площадь с самого утра была оцеплена. Те, кому было поручено следить за безопасностью, цепкими взглядами ощупывали прибывшую группу юношей, которые совсем недавно окончили школу.
Они привычно построились в колонну по двое. Сопровождавшие их офицеры проследовали к столам, которые уже были расставлены на площади на одинаковом расстоянии друг от друга. Прозвучала тихая команда, юноши промаршировали на отведенное им место и, перестроившись в одну шеренгу, замерли.
Не было никаких долгих и красивых речей, изобилующих цветистыми фразами. Все проходило четко, строго и сухо, и именно это придавало моменту неповторимую волнительность, которая будет вспоминаться и в глубокой старости. Каждый по очереди выходил, разворачивался лицом к строю и произносил присягу, заранее выученную наизусть. Те, кого подводило волнение, могли незаметно заглянуть в большую красную папку с текстом и, поймав нужную строку, продолжить четко произносить слова, которые навеки связывали с родной страной; этой стране они клялись служить в меру своих сил и возможностей, не жалея здоровья и самой жизни.
После принесения присяги ребята расписывались в ведомости и после соответствующего разрешения, печатая шаг, возвращались в строй. Потом все молча вернулись в автобус. Пыхнув голубоватым облачком, «пазик» развернулся и выехал за турникет под недоуменными взглядами сотрудников оцепления: зачем в такую рань привезли мальчишек, ведь церемония принятия присяги курсантами элитной академии была назначена на более позднее время? А было и правда рано. Город только начинал просыпаться. Одинокие поливальные машины на пустых улицах еще не вытеснил поток машин. К только-только открывшимся станциям метро спешили пока еще редкие пешеходы.
Отец улыбнулся своим воспоминаниям, и знакомый холодок волнения пробежал по его спине, словно ему предстояло повторить слова присяги на том же месте еще раз.
Отвечая на расспросы дочери, он рассказывал об истории Кремля, о том, что сначала Кремль был деревянный, затем с соблюдением военной хитрости возводились белокаменные стены, а под ними рылись секретные ходы к Москве-реке. В XV веке Кремль стал краснокирпичным. На башнях появились шатры, а всего башен стало двадцать. Он даже знал, сколько зубцов на стене — 1045.
Они медленно приблизились к входу в Мавзолей, прошли в открытые массивные двери и, повернув налево, стали спускаться вниз, стараясь держаться как можно ближе к стене.
Тишина небольшого траурного зала создавала атмосферу торжественности. На постаменте в центре возвышался стеклянный саркофаг, а в нем — тот, чьи идеи сыграли решающую роль в судьбах миллионов людей в двадцатом столетии. Лучи прожекторов выхватывали лицо, грудь и руки, все остальное тонуло во тьме. Каждая деталь была тщательно продумана и выверена, и создавалось впечатление, что посетители видят перед собой спокойно спящего человека.
Можно по-разному относиться к Ленину, но ему трудно отказать в прозорливости, политическом чутье, умении находить парадоксальные выходы из сложнейших ситуаций; он мог в один момент поменять свое мнение на противоположное и опять увлечь за собой людей.
Девочка внимательно вглядывалась в лицо давно умершего человека, сохраненное для потомков трудами профессора Збарского, его коллег и последователей. Люди самых разных убеждений могут воочию увидеть предмет своей ненависти или поклонения. Как относиться к идеям Ленина — зависит от точки зрения, воспитания и множества других факторов. Одно можно сказать с полной уверенностью: этот политический деятель и при жизни, и после смерти никого не оставлял и не оставляет равнодушным.
Отец подумал, что для людей очень важна наглядность: увидев реальную оболочку того, кто вслед за Марксом развил социалистическую теорию, последователи этой теории в еще большей степени проникались уверенностью в ее справедливости; они более полно и глубоко понимали мысли и дела великого революционера — а Ленина без оговорок можно назвать таким.
Идентификация учения с личностью формально умершего, но идеологически все еще существующего человека происходит на уровне подсознания. Большое значение имеет также объемная трехмерная форма. Ведь когда мы смотрим на портрет человека, то, кроме, собственно, лица, запечатленного в один из моментов жизни, мы ничего не видим. Нам необходима кинограмма, некая галерея портретов, чтобы представить эволюцию человека во времени, начиная с детства и кончая старостью. Видеоряд легче совместить с теми поступками, которые человек совершал в процессе постепенного перехода от одного периода своего существования к другому.
А здесь, в Мавзолее, мы видим живую мумию. Именно живую, так как, в отличие от египетских или китайских аналогов, тело создателя Советского государства не было обезвожено с помощью древних технологий, а сохранено, по крайней мере визуально, в том виде, в каком жизнь покинула его.
Еще один лестничный пролет, и дочь с отцом вышли из Мавзолея. Теперь они могли пройти мимо захоронений выдающихся деятелей Советского государства, в том числе в красной кирпичной стене. Аккуратно подстриженные голубые
