раза, убрал две с половиной сотни отсылок к источникам и дал заголовки, которые, конечно, немыслимы в научном исследовании».
Задача моя заключается лишь в том, чтобы показать, как нынешний министр культуры России, справедливо пытаясь опровергать чёрные мифы о российской истории, о русском народе, борясь с русофобией, в то же время сам создаёт новые нелицеприятные мифы об истории России, сам русофобствует, боясь объективной истории не только страны советов и пролетарской революции, а их он, чувствуется, просто ненавидит, но и их предыстории, прогрессивной русской литературы, представляя русский народ в этаком унизительном положении послушного соглашателя с иностранцами во всём том плохом, что они говорят о России, о русском пьянстве, лени и жестокости. На стр. 384 прямо пишется: «Мы и сами легко говорим о себе плохо и иноземцам не мешаем. Нас поносят, а мы поддакиваем». А вот он, Мединский, хороший человек, он де любит Россию и доказывает иностранцам и самим русским, что в России пьют меньше, чем за рубежом, и водку изобрели не в России, не Менделеев, как убеждает В. В. Похлёбкин, а кто-то другой и в другой стране (правда автор не знает, кто и в какой стране); Иванушка-дурачок, который ездит на печи, чтобы не ходить пешком, на самом деле герой плохой сказки, пропагандирующей лень русского человека, тогда как на самом деле народ наш великий труженик; а русские цари были вполне добрыми и казнили тех, кто шёл против их власти на порядок меньше людей, чем западные правители.
Но я хочу задать вопрос автору этого докторско-диссертационного опуса, определяющего степень жестокости властителей статистическими методами. Какое нам дело до жестокостей в других странах, если жестокость происходит у нас? Разве тот факт, что у других жестокости больше, может радовать тех, кто испытывает жестокость у себя?
По поводу казни декабристов Вы вспомнили с иронией советский фильм «Звезда пленительного счастья»: «Барабанная дробь, виселица, тела повешенных… Снято хорошо, фильм делал мастер. Когда смотришь – мурашки бегут по коже. Сразу вспоминается прозвище – Николай кровавый!!! Ах, это о другом тиране-сатрапе?! Ну, тогда вот – «Николай Палкин»!» (стр. 376).
Да, Николаем Палкиным царя Николая I прозвали с подачи русского писателя демократа Александра Герцена за то, что тот, придя к власти в стране, наводил «порядок», применяя с особым пристрастием шпицрутены, когда осуждённого прогоняли сквозь строй солдат, наносящих ему удары по оголённой спине длинными гибкими прутьями, отчего далеко не каждый наказываемый оставался в живых. Вот и после декабрьского восстания, помимо пятерых повешенных (за что царь получил в России прозвище «вешатель») и ста двадцати сосланных на каторжные работы в Сибирь участников дворянского сословия, более двухсот солдат участников восстания были приговорены к «проводу сквозь строй» и более четырёх тысяч отправлены воевать на Кавказ.
Вас восхищает «милосердие» государя и Вы пишете: «Действительно, если не считать несчастных солдат, обманутых заговорщиками и убитых во время боевых действий при подавлении мятежа, количество жертв «Николая Палкина» – пять человек. Точнее – 125, ведь Николай, как известно,
Едва царём он стал,
То разом начудесил:
Сто двадцать человек тотчас в Сибирь сослал
Да пятерых повесил.
Даже в этих поэтических строках – осуждение. А что уж потом устроила либеральная интеллигенция! А потом – большевистская история: мол, «ознаменовал восшествие на престол кровавой расправой с лучшими представителями… лично допрашивал декабристов».
Ну, слава богу, хоть не додумали, что ещё лично пытал. Пытки, кстати, вообще были ни к чему: дворяне заговорщики наперегонки каялись, сдавая с потрохами и себя, и товарищей по заговору. Так что Николаю на допросе было достаточно суропить брови и качать головой: как, мол, не стыдно вам, дети мои» (стр. 377–378).
Вот такую, с позволения сказать, лапшу на уши вешает читателю министр культуры, пытаясь создать новый миф о славной странице истории России. Великий русский писатель Фёдор Достоевский писал: «Целый мир не стоит и одной слезы ребёнка». А сколько детских слёз пролито по безвременно ушедшим в мир иной их отцам – казнённым в 1825 году декабристам, расстрелянным в 1905 году на Сенатской площади простым людям, шедшим с петицией к царю о тяжёлой жизни, или на Ленских приисках в 1912 году? Разве можно оправдывать эти действия тем, что, например, как пишет автор, «В 1848 году во Франции пришёл к власти Наполеон III. Этому предшествовали события, которые в школьном курсе истории называют Революцией 1848 года.
Так вот, во время этого мятежа и сразу после его подавления в одном только Париже было повешено по приговорам военно-полевых судов свыше 10 000 человек! «Почувствуйте разницу!».
Автор этих слов явный опровергатель истории называет мятежом французскую Революцию, оказавшую огромное влияние на освободительное движение многих европейских стран, а русских декабристов, жертвовавших своими жизнями во имя замены самодержавия на конституционную монархию или республику, создание конституции и парламента, отмены крепостного права, назвал раскаявшимися заговорщиками. Его не смущает тот факт, что вся Россия пришла в патриотическое движение после декабря 1925 года, написаны сотни, если не тысячи произведений, посвящённых этому событию, и крепостное право на Руси было-таки отменено, и Революция 1917 года произошла не без влияния декабристов. Помните Пушкинские строки, адресованные арестованным декабристам «Послания в Сибирь» – «Не пропадёт ваш скорбный труд и дум высокое стремленье» или в обращении «К Чаадаеву»:
Товарищ, верь: взойдёт она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
И великий поэт оказался прав. А мне хочется напомнить Вам ещё одну цитату о декабристах, которая Вам, как историку, должна быть хорошо знакома.
«Чествуя Герцена, мы видим ясно три поколения, три класса, действовавшие в русской революции. Сначала – дворяне и помещики, декабристы и Герцен. Узок круг этих революционеров. Страшно далеки они от народа. Но их дело не пропало. Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул революционную агитацию.
Её подхватили, расширили, укрепили, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышевского и кончая героями «Народной воли». Шире стал круг борцов, ближе их связь с народом. «Молодые штурманы будущей бури» – звал их Герцен. Но это не была ещё сама буря.
Буря, это – движение самих масс. Пролетариат, единственный до конца революционный класс, поднялся во главе их и впервые поднял к открытой революционной борьбе миллионы крестьян. Первый натиск бури был в 1905 году. Следующий начинает расти на наших глазах.»
Вы правильно догадались – эти слова написаны В. И. Лениным в статье
