– А у вас самого есть какие-то табу?
– Конечно! Я же нормальный человек. Я не написал бы ничего такого, что могло бы возбудить разрушительно-зоологические инстинкты. Сегодняшняя действительность и так переполнена социальной злобой и сексуальной разнузданностью, так что если еще и писатели начнут это все раскручивать и раскачивать, то что же будет?
– После выхода в свет книги «Замыслил я побег…» вы как-то сказали, что эскейперство – это отличительная черта мужчин вашего поколения. Откуда она появилась, эта черта?
– Вопрос этот сложный, потому что включает в себя не только нравственные аспекты, но и генетические, например, планомерное уничтожение в России самостоятельных пассионарных мужчин на протяжении почти всего двадцатого века. Социально-исторические причины я вижу в том, что советская цивилизация была довольно традиционной, несмотря на свою левую идеологию. В тридцатые годы под завесой словесного марксизма фактически возрождалось традиционное патронажное государство, которое ставило человека в довольно жесткие рамки. Правила игры были просты – не высовывайся, не конфликтуй с властью, не лезь на рожон и живи спокойно. Почему сейчас очень многие, особенно старшее поколение, вспоминают то время с ностальгией? Да потому, что для человека, лишенного пассионарности, это был довольно комфортный строй. В результате, выросло целое поколение людей, неспособных принимать никаких решений, начиная с социальных и заканчивая личными. Ситуация опасная для государства, потому что когда количество таких эскейперов становится критическим, страна рушится. Это произошло когда-то с Римской империей. По той же самой причине развалилась и Британская. Киплинги еще были, а Лоуренсы Аравийские перевелись…
– Неужели никто ни в Британской империи, ни в Советской не замечал этих эскейперов, пока они не стали причиной их коллапса?
– Замечали. «Утиная охота» написана Вампиловым задолго до распада СССР. Я тоже к этому типажу подбирался давно. Черты эскейпера уже видны у Чистякова – героя «Апофегея», они есть и у Кости Гуманкова.
– Почему так долго не пускали в эфир «Козленка в молоке»?
– Потому что он был несозвучен той политкорректности, которая сейчас существует на российском телевидении.
– Какой политкорректности?
– А вот такой: на телевидении сейчас коммунистических священных коров прилюдно режут, а либеральных священных коров лелеют. То есть как раньше нельзя было ничего плохого сказать про Ленина, так сейчас попробуй скажи нехорошее про Сахарова. Существует своя фабрика лукавства. Никто, конечно, прямо не заявит, мол, про коммунистов можно плохо, а про либералов не надо. Говорят, мол, фильм не соберет зрителя, мол, это такая писательская история, которая никому не интересна. Но когда все-таки показали, то на ТВЦ его рейтинг вплотную подошел к рейтингу передачи А. Караулова «Момент истины», который является самым высоким на ТВЦ.
– Вы сами говорите, для того, чтобы хорошо жить и продвигаться по социальной лестнице, нужно было не высовываться и не вступать в конфликт с государством. Вы в своих произведениях – взять, к примеру, «ЧП районного масштаба», только тем и занимались, что демонтировали мораль и идеологию существующего строя. Однако ж вам как-то удавалось не вступать в конфликт с властями и благополучно продвигаться по социальной и служебной лестнице.
– Все гораздо сложнее, когда дело касается искусства. В то время в некоторой степени литература выполняла роль отсутствующей политической оппозиции, государство было все-таки заинтересовано во взгляде со стороны, в том, чтобы вбрасывались новые идеи. Поэтому писателям было позволено гораздо больше, чем кому-то другому. Вопрос был только в одном – ради чего выбрасывается та или иная идея? Если она призвана разрушать, то по головке за это не гладили, а если идеи направлены на укрепление страны, то разрешалось очень многое. Я всегда считал, что писатель не должен разрушать, что эволюционное развитие принесет гораздо больше пользы, чем революционные сломы, когда все разрушается до основания, а затем… Никто не знает, что же затем?
– И что, вам никогда за вашу довольно жесткую сатиру ничего не было?
– Вызывали, беседовали, задавали вопросы, просили объяснить, что я имел в виду. Я объяснял. Кроме того, далеко не все сразу печаталось.
– Что вы думаете о двоевластии, которое сложилось сегодня в России, – с одной стороны это государство, с другой – власть телевидения и прессы?
– Действительно, сейчас сложилось две идеологии – одна в Кремлевской башне, другая в Останкинской. Кремль, конечно, контролирует политическую часть вещания, но общую направленность, общую идеологию телевидения он контролировать не может. Кремль уже давно перешел на идеологию довольно жесткой государственности, тогда как телевидение осталось на позиции доходно-романтического либерализма образца начала девяностых годов. Если про-анализировать политические передачи на ТВ, то только одна «Постскриптум» Пушкова стоит на позиции государственности.
– А может, это нормально – иметь в стране две башни, которые будут стоять параллельно друг другу?
– Конечно, но они должны договариваться между собой о степени государственности в одной башне и о допустимом градусе либерализма в другой. Ведь это абсурд, когда страна воюет, а телевидение берет сторону противников своей же собственной страны. Америка на этом поскользнулась во Вьетнаме. Российское телевидение также грешило этим в первой чеченской. Такого быть не должно.
– Сейчас на каждом заседании Европарламента Россию склоняют по всем падежам за ущемление прав чеченского народа. А то, что Америка перекраивает мир по своему усмотрению, это в порядке вещей.
– И в этом также большая «заслуга» российских СМИ. В первую чеченскую войну ни одна станция не освещала события объективно, Европа не имела ни малейшего понятия, что на самом деле происходило в Чечне. Кто тогда знал про огромные жертвы среди русского населения, что бесследно исчезали сотни, если не тысячи людей? Кто это рассказывал миру? Никто!
– Но сейчас-то уже вся Европа знает, что происходит на самом деле.
– Ну и что? А картина-то уже нарисована, выстроена, кому ж выгодно ее перестраивать? Гораздо выгоднее представить Россию не страной, которая пытается восстановить конституционный порядок на своей территории и ликвидировать криминальные формирования, а страной-завоевательницей, которая опять возвращается к своим имперским амбициям. Интересно, что когда Лондон борется с террористами в Северной Ирландии, его никто не осуждает…
– Как-то вы написали статью в «Комсомолку» (которую, кстати, после этого чуть не закрыли), которая называлась «Оппозиция умерла, да здравствует оппозиция». А что сейчас оппозиции в стране фактически не существует, как вы к этому относитесь?
– Оппозиция есть, но она не представляет собой сколько-нибудь серьезной силы. А кто в этом виноват, кроме самой оппозиции? Коммунисты, не вняв гласу времени, так и не смогли трансформироваться в социал-демократию, чего от них ждали, и в результате продемонстрировали полную неготовность взять власть в свои руки. Правая оппозиция, хотя она, конечно, на самом деле левая, будто нарочно шла к своему краху. Ну каким же надо быть идиотом, чтобы, как Хакамада, советовать шахтерам, которым не платили зарплату, собирать грибы и ягоды! И при этом на ТВ всячески демонстрировать свое сверхблагополучие в нищей стране.
– Создается впечатление, что сильной оппозиции и не дают особенно сформироваться.
– Какая вам сильная оппозиция нужна? Которая опять бы организовала в стране девяносто третий год? И уж если говорить начистоту, то основы сильной оппозиции были подорваны еще Ельциным, расстрелявшим оппозиционный парламент. Разве может королева разбомбить Вестминстер? То-то и оно!
– В данный момент интеллигенция в России расколота на два лагеря – это те, которые против того, что сейчас происходит в стране, то есть против прихода к власти военных и возрождения КГБ, а другая – это те, которые считают, что между дикой разнузданной свободой и безопасностью надо выбирать последнее. На какой позиции стоите вы?
– Я стою на позиции исторических аналогий и здравого смысла. Еще ни одно государство, находящееся в глубоком системном кризисе, вылившемся в гражданскую войну и утрату территорий, не выходило из него без ужесточения режима. Поэтому то, что сейчас происходит в России, это историческая неизбежность, и Путин это делает гораздо умнее, чем делал, скажем, Ельцин. Во всяком случае, по парламенту при Путине не стреляли.
При Ельцине стреляли, и никто этим тогда на Западе не возмущался. Даже творческая интеллигенция ничего постыдного в этом не видела! А решение о назначении губернаторов, хотя в половине стран мира губернаторов именно назначают, приводит всех в состояние ажитации. Значит танковая пальба в центре Москвы – не стыдно, а назначение губернаторов – это конец России. Бред ведь!
