Рядом с Гессом в Шпандау вот уже девятнадцать лет находится и Бальдур фон Ширах, бывший руководитель «Гитлерюгенд». О нем я уже писал, и, пожалуй, не было бы необходимости сейчас снова задерживать на нем внимание читателя, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что на пятом году пребывания в Шпандау Гесс едва не лишился и этого соседа. Ширах пытался покончить с собой. Но не торопитесь думать, что в нем заговорил голос совести. Причина была куда более тривиальная: просто жена его Генриэтта сообщила, что собирается разводиться с ним.
Бальдур фон Ширах и Альберт Шпеер попали в Шпандау относительно молодыми людьми. Тогда им не было еще и сорока. Теперь они приближаются к шестидесяти.
Правосудие оказалось достаточно милосердным к этим преступникам: их не казнили. Но имена Шираха и Шпеера, равно как и других осужденных в Нюрнберге, прокляты всем человечеством. Они давно стали синонимом чудовищного варварства и человеконенавистничества.
Прошли годы. Народы надеялись, что страшный урок второй мировой войны не пройдет бесследно, что человечество не допустит повторения трагедии. В пользу этого говорила не только последовательная и решительная политика СССР, каждый шаг которой свидетельствовал о стремлении Советского Союза не допустить возрождения германского милитаризма и фашизма. За это высказывались и выдающиеся государственные деятели Запада.
24 декабря 1943 года американский президент Франклин Делано Рузвельт заявил:
— После перемирия тысяча девятьсот восемнадцатого года мы думали и надеялись, что дух германского милитаризма искоренен. Под влиянием «набожного образа мыслей» мы потратили последующие пятнадцать лет на то, чтобы разоружиться, в то время как немцы подняли такой душераздирающий крик, что другие народы не только разрешили им вооружиться, но даже облегчили им эту задачу. Доброжелательные, но незадачливые попытки прежних лет оказались негодными. Я надеюсь, что мы их не повторим. Нет, я должен выразиться сильнее. Как президент и верховный главнокомандующий вооруженными силами Соединенных Штатов, я намерен сделать все, что в пределах человеческих возможностей, чтобы избежать повторения этой трагической ошибки.
Рузвельт не дожил до Дня Победы. Без него началась борьба за то, чтобы «избежать повторения трагической ошибки». Известны этапы этой борьбы. Опять, как и после первой мировой войны, «немцы подняли душераздирающий крик». Такой крик, что Нью-Йорк, Париж и Лондон «не только разрешили им вооружиться, но даже облегчили им эту задачу». И Трумэн, и Эйзенхауэр, и Черчилль, и Эттли, и Даллес, и Макмиллан сделали все, что «в пределах человеческих возможностей», чтобы повторить трагическую ошибку, от которой предостерегал Франклин Рузвельт и которая уже стоила человечеству миллионов жизней.
Мир снова столкнулся с фактом возрождения германского милитаризма. Нет Кейтеля и Иодля, но германский бундесвер создан и вновь угрожает войной. Нет Гитлера и Гиммлера, но в Западной Германии нацистские организации расцвели пышным цветом.
Значит ли это, что Нюрнбергский процесс не сыграл своей роли в борьбе с агрессией, с германским милитаризмом и фашизмом? Значит ли, что его роль ограничилась лишь наказанием гитлеровской клики? Следует ли считать, что материалам этого процесса место теперь только в архиве?
Нет, конечно. Материалы Нюрнбергского процесса и сегодня остаются острейшим оружием в борьбе за мир, против агрессоров. Им чуждо еще понятие «архив».
Я уже говорил, что Нюрнбергский процесс должен был стать и действительно стал водоразделом в истории международного права. Приговор Международного трибунала покончил не только с наиболее тяжкими военными преступниками, но, что гораздо важнее, — с вековой безнаказанностью агрессии и агрессоров.
В грозные октябрьские дни 1917 года на весь мир прозвучал знаменитый Декрет Советской власти о мире, где рукою В. И. Ленина были начертаны незабываемые слова о том, что агрессивная война является «величайшим преступлением против человечества». Эти слова буквально звенели у меня в ушах, когда я сидел в зале Нюрнбергского суда и слушал приговор, столь ярко воплотивший в себе ленинский принцип наказуемости агрессии.
Фридрих Энгельс заметил однажды, что «...буржуазии свойственно фальсифицировать всякий товар. Фальсифицировала она также и историю. Ведь лучше всего оплачивается то сочинение, в котором фальсификация истории наиболее соответствует интересам буржуазии».
Средствами такой фальсификации являлись зачастую разноцветные «книги» (синие, красные, голубые и т. п.), в которых буржуазные государственные деятели подбирали в выгодном для них ассортименте и порядке документы, призванные оправдать их политику и свалить ответственность за международные конфликты с больной головы на здоровую. В отличие от этих искусно препарированных «документальных доказательств» Нюрнбергский процесс стал авторитетнейшим источником истории второй мировой войны. Он извлек на свет белый все секретнейшие документы государства-агрессора, весь его архив, «рассекретил» перед лицом народов всего мира те приемы и способы, к которым прибегали германские милитаристы, готовя войну. И разве эти материалы не помогают сегодня распознать фальшь официальных коммюнике о заседаниях НАТО, СЕАТО и СЕНТО, в которых зловещие шаги по подготовке новой мировой войны выдаются за чисто «оборонительные мероприятия»?
Международный трибунал в Нюрнберге судил лишь главных немецких военных преступников. Имелось в виду, что гитлеровские военные преступники рангом ниже будут осуждены на других процессах. Но западные державы предпочли спасти их и сделать своими союзниками. Так у кормила бундесвера оказались Хойзингер, Ферч, Каммхубер, Шпейдель и другие гитлеровские генералы. А для того чтобы такие назначения не вызвали протеста со стороны мировой общественности, заправилы НАТО попытались отполировать репутацию этих верных слуг нацизма, представить их не только ничего общего не имевшими с гитлеровским террористическим режимом, но даже и ярыми противниками Гитлера. Может быть, империалистическая пропаганда и преуспела бы в этом, если бы на ее пути не стояла человеческая память, горы трупов, развалины городов, стоны Бабьего Яра и Майданека. Одним словом, все то, что в щемящей тишине зала заседаний Международного трибунала превращалось в исторические обвинительные материалы.
Да, живучи материалы Нюрнбергского процесса! Это уже почувствовали на себе и Эрих Кох — палач Польши и Украины, и Оберлендер, тоже зверствовавший на временно оккупированных советских территориях, и Эйхман, на чьей совести шесть миллионов уничтоженных евреев. Эриха Коха и Адольфа Эйхмана по материалам Нюрнбергского процесса судили и приговорили к смертной казни. Военного преступника Оберлендера, пригревшегося было на посту министра в Бонне, под давлением разоблачительных документов Нюрнбергского процесса Аденауэр вынужден был уволить в отставку. Луч нюрнбергского прожектора давно уже засек и еще одного боннского министра — Ганса Глобке. В 1963 году верховный суд ГДР заочно осудил его как тягчайшего гитлеровского военного преступника, и под давлением неотразимых доказательств Бонн вынужден был дать Глобке отставку. А через некоторое время разоблачительные материалы, переданные прокуратурой ГДР в Бонн, вынудили нового канцлера ФРГ Эрхарда дать отставку гитлеровцу Крюгеру, тоже занявшему было министерский пост.
Живучесть материалов Нюрнбергского процесса испытал на себе и господин Вильгельм Френкель, генеральный прокурор ФРГ. На поверку оказалось, что в прошлом он также нацист, а в период господства Гитлера занимал высокое положение среди чиновников имперского суда в Лейпциге.
Так по прошествии почти двадцати лет Нюрнбергский процесс продолжает наносить удары по врагам мира и демократии. Обвинители, выступавшие там, и судьи Международного трибунала отнюдь не ставили своей целью разоблачение капитализма в целом. Этого не могло быть хотя бы уже потому, что из четырех держав, представленных в трибунале, три являлись капиталистическими. Но такова уж логика исторических событий, логика публичного судебного разбирательства: даже буржуазные судьи и прокуроры, свидетели и подсудимые, независимо от их взглядов и намерений, сталкиваясь с неопровержимыми и убийственными по своей доказательной силе фактами, вынуждены были делать такие заявления и признания, которые наносили сильнейшие морально-политические удары по всей системе капитализма.
Главный американский обвинитель Джексон в своей вступительной речи предостерегал:
— Я думаю, что если, организуя процесс, мы начнем входить в обсуждение вопроса о политических и экономических причинах этой войны, то он может причинить определенный вред как Европе, так и Америке.
Джексона правильно поняли в зале суда — призрак Мюнхена стоял перед глазами обвинителей с Запада.
