развития.
При всем своеобразии подхода Швейцера к созданию абсолютных формул добра и зла следует заметить, что философ не учитывает главного — классового, исторически меняющегося содержания моральных норм и. идеалов. Поиск абсолюта в морали неизбежно приобретает абстрактный характер. О подобного рода поисках Ф. Энгельс, критикуя Л. Фейербаха, замечал, что мораль, скроенная для всех времен и народов, для всех состояний, неприложима нигде и никогда. [118]
Два других принципа этического учения Альберта Швейцера — «человек человеку» и «человек и природа» — естественно вытекают из главного принципа его этики. И не только вытекают, но и дополняют, конкретизируют его.
Этический принцип «человек человеку» основывается на двух положениях: на признании того, что мораль отражает, формирует и культивирует отношения сотрудничества, солидарности людей и что она сама развивается и совершенствуется по мере расширения этого сотрудничества, вовлечения в него все более широкого круга людей.
Не менее важно признание и того, что мораль есть система нравственных требований и поэтому может и должна быть действенной. Ее требования могут и должны становиться эффективно действующими нормами взаимоотношений и поведения людей.
Человек — не изолированный от других людей элемент общества. Его соединяют с другими людьми многообразные связи. Человек приходит в мир, который был создан до него трудом его предков. Приходящий в мир как бы принимает эстафету дел и традиций людей, живших до него. Он сам несет эту эстафету и передает ее потомкам.
Вот почему этика благоговения перед жизнью требует от каждого человека «думать о других людях, всякий раз взвешивать», есть ли у него «право срывать все плоды, до которых может дотянуться» рука. [119]
Но философ призывает не только пассивно думать о других. Действенный характер этического принципа «человек человеку» сказывается прежде всего в том, что он побуждает индивида ощутить себя активной частью целого, побуждает переживать не только свою собственную боль и радость, но и боль других людей, как свою собственную.
И наконец, последний этап — нравственный поступок, действие. Только тот, кто каким-либо образом нашел возможность стать полезным людям, помогать им, только тот может сказать, что он действовал согласно принципу «человек человеку».
Таким образом, принцип «человек человеку» включает в себя не только нравственную ответственность, но и требование взаимопомощи, взаимослужения. Требование это основывается на признании того, что нравственные отношения суть отношения солидарности, общности людей.
Альберт Швейцер подчеркивает, что в исполнении требования взаимопомощи и взаимослужения заключен не только смысл человеческой жизни, но и главное условие ее продолжения и совершенствования. «В пределах той меры ответственности, которую я на себя принимаю, — пишет Швейцер, — должен я решить, чем из моей жизни, моего имущества, из моих прав, из моего счастья, из моего времени и моего покоя — чем я должен жертвовать и что из этого я могу удержать». [120]
Служение людям Швейцер представляет не только как труд во имя общества, как постоянную заботу о других людях или самопожертвование ради блага других людей. Понимание философом формулы служения людям гораздо глубже. Швейцер связывает служение людям с достижением не только практических целей, но прежде всего с совершенствованием жизни, с развитием нравственности, с прогрессом общества. И не случаен тот факт, что исследователи социалистических стран обратили внимание на эту прогрессивную сторону этического учения Альберта Швейцера. В статье «Благоговение перед жизнью. Нравственная максима Альберта Швейцера и социалистическая этика» прямо указывается: «Служение жизни в понимании Швейцера является также идентичным ответственности за жизнь, и не просто за жизнь, не только за единичное существование, но идентично ответственности за полное смысла, достойное человека устройство общества». [121]
Говоря о служении людям, о взаимопомощи, Швейцер касается еще одной важной стороны этого вопроса: всегда ли самопожертвование и отречение неизбежно связаны со страданием, как утверждают некоторые буржуазные этики? Является ли страдание присущим бытию? Или его следует рассматривать как порождение несовершенства бытия?
«Страдание враждебно бытию» — подчеркивает Швейцер в «Культуре и этике». Самопожертвование и самоотречение не обязательно должны сопровождаться страданием. Наоборот, этим высоким человеческим чувствам и порывам должны сопутствовать удовлетворение и удовольствие. Несколько ниже мы увидим, как Швейцер делом своей жизни доказал, что для него самоотверженное служение людям было источником радости, счастья и глубокого внутреннего удовлетворения.
Швейцер склонен рассматривать страдание как спутника несовершенной морали, как порождение несовершенной организации общества. Страдания исчезнут, когда люди осознают всю важность сохранения жизни и человеческого достоинства, когда общество будет органично сочетать все три вида прогресса — материальный, духовный и социальный. [122]
Но и этому, в целом прогрессивному принципу этики Швейцера присущи слабости, обусловленные субъективно-идеалистическим характером мировоззрения мыслителя. Прогресс нравственности понимался Швейцером метафизически — как процесс увеличения числа людей, достигших высокого уровня нравственного развития. Мыслитель так и не преодолел до конца противопоставления личности обществу, что сказалось в разделении им нравственной ответственности на личную, в которой властен сам индивид, и надличную, в которой индивид якобы не властен.
Наконец, третий нравственный принцип этического учения Швейцера — принцип «человек и природа» — призван регулировать отношение людей к природе во всех ее проявлениях. Выдвигая и обосновывая его в качестве одного из основных принципов этики, Швейцер тем самым новаторски расширил сферу действия морали, включая в нее, помимо установления норм отношений между людьми, установление норм отношения людей к природе.
Основной предпосылкой, на которой строится все здание нравственного принципа «человек и природа», является следующее глубоко гуманистическое положение: «Этика благоговения перед жизнью не делает различия между жизнью высшей и низшей, более ценной и менее ценной. Попытка установить общепринятые различия между живыми существами сводится к тому, чтобы понять, стоят ли они выше или ниже нас, людей, а это критерий явно субъективный». [123]
К чему же ведет подобное субъективно установленное различие между жизнью более или менее ценной? По мысли Швейцера, — к возникновению и упрочению отнюдь не гуманного убеждения в том, что существует будто бы жизнь ничтожная, ничего не стоящая, нанести вред которой или уничтожить которую непредосудительно. Так, казалось бы, общая проблема перерастает в проблему специфически моральную.
Но Швейцер не останавливается на этом. Для него важно довести нить рассуждений до логического конца. Одно дело спорить о том, предосудительно или непредосудительно убить паука или бабочку, но другое — и вовсе не простое — рассудить, морально или аморально лишить жизни пресловутого «снежного человека». На подобной коллизии французский писатель Ж. Веркор строит свой философско-публицистический роман «Люди или животные?». И Швейцер, начав с факта констатации совершенной субъективности различия между жизнью высшей и низшей, подводит нас к страшному, ужасающему выводу:
