А западные солдаты тащили на себе от силы 30 кг амуниции. У них были удобные шаровары и свободные куртки. И если николаевский солдат носил дурацкую бескозырку, то французы – легкие кепи с большими козырьками, защищавшими глаза от лучей солнца.
Наконец, полный провал был по транспортно-снабженческой части. Логистика интервентов в Крыму обеспечивалась десятками паровых и парусных грузовых судов. Они регулярно таскали на полуостров грузы из Англии и Франции. А вот для русских подвезти припасы в Севастополь и для Крымской армии оказалось чертовски трудным делом. Железной дороги, идущей в Крым, не имелось. Например, от Перекопа или от Керчи грузы волокли на воловьих упряжках – за двести километров. Вол силен, но тихоходен: делает не более десяти верст в день. Пара волов требует питания – полтора пуда сена в сутки. То есть на двести верст пути воловья упряжка съедает тридцать пудов корма. А грузоподъемность упряжки по тогдашнему крымскому бездорожью – как раз тридцать пудов.
Немудрено, что осажденный гарнизон Севастополя испытывал страшный дефицит пушечных ядер. Пришлось налаживать сбор вражеских снарядов. А враг постоянно обстреливал наших разрывными двухпудовыми бомбами-«жеребцами». Ведь ему и порох, и снаряды, и провиант подвозили морем регулярно. И получалось так: Крым из-за транспортной отсталости страны оказался для России дальше, чем тот же Крым – для Франции или Англии.
В первом же боевом столкновении на реке Алме стало ясно, что русским войскам в поле против англо-французов не выстоять. Под убийственным огнем неприятеля русские полки буквально таяли, будучи не в состоянии достать его ни пулей, ни штыком. Попытки ходить в рукопашный бой проваливались: густые колонны русских просто косили огнем штуцеров. Наши артиллеристы погибали у своих пушек, истребляемые противником из дальнобойных винтовок. Всего один раз, в бою у Балаклавы в октябре 1854 года, потерпела поражение английская легкая кавалерия, потеряв 598 человек. Все остальные сухопутные бои в Крыму русские проиграли из-за своего отсталого вооружения и плохого командования.
В Инкерманском сражении 24 октября (5 ноября) 1854 года наши потеряли 10 тысяч человек убитыми, ранеными и контужеными, враги – 4,5 тысячи. В августе 1855 года у Черной речки русская армия пробовала деблокировать Севастополь. Но части вводились в бой разрозненно, их снова косили винтовочным огнем. Потеряв более восьми тысяч бойцов из 58 тысяч, наши отступили.
Всего при осаде Севастополя русские потеряли (без умерших от болезней) 128 тысяч человек. Боевые потери французов – 46 тысяч душ, у англичан – не менее 25 тысяч.
Взяв Севастополь в сентябре 1855-го, интервенты, используя паровые корабли и броненосные плавучие батареи, разрушили и уничтожили все русские крепости на Черном море. Ничегошеньки противопоставить этому мы не могли. Верфи в Николаеве не в состоянии были построить даже хреновенького броненосца, как сделали южане-дикси в войне с янки в 1862 году, обшив железом паровой фрегат «Мерримак».
Но самым страшным явлением в ту войну стали воровство и бездарность государственного аппарата, показавшие полную несостоятельность государства. Вот как пишет об этом еще царский историк Александр Корнилов:
«Собственно говоря, несмотря на видимую внушительность коалиции, союзники высадили немного войска; тогдашние средства морской перевозки ограничивали для них возможность высадки очень большой армии, и союзниками было высажено всего около 70 тыс. войска. Но хотя у Николая Павловича вообще армии было около миллиона человек, мы не могли справиться с этими семьюдесятью тысячами – отчасти благодаря хаотическому состоянию военного хозяйства и отсталости нашего вооружения, отчасти благодаря отсутствию удобных путей сообщения, отчасти благодаря поразительному отсутствию подготовленных и привыкших к самостоятельному ведению дела военных вождей и генералов. Снабжение Севастопольской армии производилось теми же способами и средствами, как снабжение армии в 1812 году; количество требовавшихся подвод, перевозочных средств, количество волов и лошадей было громадно и несоразмерно тому количеству запасов, которые доставлялись. Под тяжестью этой повинности южные наши губернии изнемогали и разорялись, а армия терпела во всем недостаток. Беспорядки усиливались страшным воровством и всякими злоупотреблениями, которые сильно увеличивали неизбежные государственные расходы…»
Сказались и провалы во внешней политике. Спасенная в 1849 году русскими, Австрия теперь угрожала нам вторжением, отчего Петербург с крайней неохотой посылал подкрепления в Крым. Он предпочитал создавать противовес австриякам. А без подкреплений русские не смогли ударом извне деблокировать Севастополь. И потеряли город. И флот на Черном море – на 23 года потеряли.
Именно эта унизительная неудача сподвигла царизм на отмену крепостного права в 1861 году. Началась эпоха буржуазной России, длившаяся до 1917 года. Но и в ней страной продолжала править низшая раса.
Но мы можем подвести некий промежуточный итог: в первой половине того столетия Россия, ведомая болванами и ворами, умудрилась резко отстать от Запада и проспать промышленную революцию. Она не сумела решить геополитическую задачу – овладение проливами, несмотря на благоприятнейшие обстоятельства. Оказались проворованными огромные средства. А в довершение всего перечисленного еще мы и войну проиграли.
Глава 3 О «ЗЛОКОЗНЕННЫХ ЖИДАХ», «СВЕТЛЫХ» РУССКИХ АРИСТОКРАТАХ И О ТОМ, ПОЧЕМУ ГИТЛЕРОВЦЫ НАС ЗА НЕДОЧЕЛОВЕКОВ ДЕРЖАЛИ
Однажды нынешний националистический мыслитель Александр Севастьянов сказал о том, что в 1917 году оказался уничтоженным тонкий слой образованнейших и культурнейших людей. И, дескать, мы его еще многие поколения не сможем восстановить. Оттого, мол, и все нынешние беды да безобразия. Севастьянову вторят другие авторы, весьма умные и неравнодушные. Они заламывают руки: ах, да мы истребили дворян и интеллигенцию – людей, которые с молоком матери-де впитывали в себя личное достоинство, благородство, чувство прекрасного и так далее. В общем, исповедуется настоящий расизм: тогда-де жили на Руси сверхчеловеки, а теперь – бывшие «совки», жалкие, ничтожные да бесчестные.
Но так ли это? Давайте посмотрим, как жила Россия под властью того самого «тончайшего слоя» прекрасных, благородных и образованнейших.
Добавим в картину еще один не вполне приятный нам мазок: относительную этническо-расовую чистоту России второй половины XIX века. До 1880-х годов в составе ее не было ни узбеков, ни таджиков, ни туркмен, ни киргизов с каракалпаками. Азербайджанцы, грузины да армяне на 99 % сидели в своих землях. В городах и деревнях жили почти исключительно русские. Евреи тоже на львиную долю пребывали в черте оседлости. То есть Россия пореформенная, времен второго и третьего Александров, предстает практически однородным этнически государством. То есть чем-то близким к идеалу тех нынешних «мыслителей», каковые видят причину нынешних бед в засилье инородцев, в наплыве кавказцев и среднеазиатов в наши города, и зовут нас к расово-этническим чисткам. Давайте посмотрим, что творилось в той, практически полностью русской России.
Царство железнодорожных махинаций
Воровать в пореформенной России продолжили – причем с прежним размахом. Теперь добавились новые «поля деятельности». Например, строительство железных дорог.
Поскольку строительство первой в России большой дороги (Москва – СПб., 1851 г.) велось государством и при этом буквально утонуло в воровстве (верста строилась втрое дороже истинной стоимости), правительство при Александре Втором решило заняться, говоря нынешним языком, приватизацией и дерегуляцией. То есть отдало железнодорожные стройки в руки частного капитала. Аргументация – как сегодня (госкорпорации – это воровство, а частник – эффективен).
Ну, и понеслась «дерегуляция»…
В 1867 году Российскую империю потряс скандал с приватизацией государственной Николаевской железной дороги Москва – Петербург. Принадлежа казне, дорога была вполне прибыльной, давала отличный доход. И потому ее решили приватизировать, отдав Главному обществу российских железных дорог, созданному крупнейшими еврейскими банкирами (братьями Перейра, Колиньоном и др.) и финансистами Парижа, Лондона и Петербурга еще в 1857 году. Общество было хитрым: вроде частным, но русское правительство гарантировало ему 5 % прибыли на вложенный капитал. То есть воруй, завышай расходы-издержки, а русские тебе все равно прибыток обеспечат. За счет страны. Причем правление самого АО разместилось не в России, а в Париже. Дороги в собственность ему царский режим обещал отдать на 99 лет, а право выкупа за собой оставил лишь через 20 годков. По сути дела, русские стальные пути отдавались под внешнее управление.
Махинации начались с ходу. Акционерный капитал вроде бы собрали – но денег у новоявленного АО… не оказалось. Оказывается, учредители расписали уставный капитал на себя, но денег не внесли. Пришлось выпускать облигации, занимать деньги на рынке.
