Аргументы, кажется, весомые. Однако Гессен находит у Комитета «наивн[ый] взгляд… на природу экономической жизни народа… что экономические явления можно видоизменять чисто механическим способом, путём приказов»[181]. С еврейской стороны оценили намеченную высылку из деревень и запрет корчемного промысла, этого «векового занятия» евреев[182], – как ужасное и жестокое решение. (И таким же – осуждала его и полвека и век спустя еврейская историография.)
По либеральным взглядам Александра I, его доброжелательному отношению к евреям, его изломчивому характеру, его ненастойчивой воле (вероятно, на всю жизнь подорванной вступлением на престол через насильственную смерть отца) – вряд ли провозглашённое выселение евреев из деревень состоялось бы энергично, не было бы растянуто даже и при спокойной государственной обстановке. А тут, почти сразу за Положением 1804 года, – замаячила война с Наполеоном, началась на полях Европы, а тут и последовали благожелательные к евреям меры Наполеона, создавшего в Париже Синедрион из еврейских депутатов. «Всё еврейское дело приняло вдруг неожиданный оборот. Бонапарте учредил в Париже собрание Евреев, имевшее главною целью предоставить еврейской нации разные преимущества и образовать связи между Евреями, рассеянными по Европе». И в 1806 Александр I повелел составить новый комитет «для соображения, не нужно ли принять каких-нибудь особенных мер и отсрочить переселение Евреев»[[183]. Требовалось и от русского правительства никак не выставиться притеснителем евреев.
Назначенное в 1804 выселение евреев из деревень Должно было начаться с 1808. Но выступили ещё и практические затруднения, и по ним в 1807 Александру I подавались докладные о необходимости отсрочить выселение. Тогда же был издан высочайший указ: «дозволить всем еврейским обществам… избрать депутатов и представить, посредством их… о способах, кои сами они признают более удобными к успешнейшему исполнению мер, в Положении 9 декабря 1804 г. изображённых». Выборы таких еврейских депутатов по западным губерниям состоялись, и их отзывы были представлены в Петербург. «Депутаты, конечно, высказались за то, чтобы выселение было отложено на долгий срок». (Тут ещё то было соображение, что в деревнях шинкари имели бесплатные квартиры от помещиков, а в местечках и городах за них придётся платить.) А министр внутренних дел докладывал, что для переселения евреев из нынешнего деревенского жительства на казённые земли «потребно несколько десятков лет, по чрезмерному их[евреев] количеству»[184]. И к концу 1808 Император распорядился приостановить статью, запретившую евреям аренды и винные промыслы, и оставить евреев на местах «до дальнейшего впредь повеления»[185]. Тут же (1809) был учреждён новый «Комитет сенатора Попова» для изучения круга еврейских вопросов с рассмотрением ходатайств еврейских депутатов. Этот комитет «признал необходимым „решительным образом“ прекратить предпринятое выселение, сохранив за евреями право на аренды и на торговлю водкой»[186]. Комитет работал три года, представил свой доклад Государю в марте 1812. Александр I не утвердил доклада: он и не хотел подрывать значение прежнего решения и не утерял побуждение действовать в защиту крестьян: «он готов был бы смягчить меру выселения, но никак не отказаться от неё»[187]. – Однако вот уже грянула и большая война с Наполеоном, затем европейская, интересы Александра перенеслись – и уже никогда «выселение более не предпринималось в виде общей меры для всей черты оседлости, а лишь как частные распоряжения в отдельных местностях»[188].
Во время войны, согласно одному источнику: евреи были единственными жителями, которые не бежали от французской армии ни в леса, ни вовсе прочь; вокруг Вильны: отказались подчиниться наполеоновскому приказу вступать в их армию, но фураж и провиант поставляли им беспрекословно; однако местами потребовались и насильственные поборы[189]. Другой источник, сообщая, что «еврейское население сильно пострадало от бесчинств солдат Наполеона», «было сожжено много синагог», говорит и шире: «Большую помощь оказывала русским войскам во время войны так называемая „еврейская почта“, созданная еврейскими торговцами и передававшая информацию с невиданной в то время быстротой („почтовыми станциями“ служили корчмы)»; даже «евреев использовали в качестве курьеров для связи между отрядами русской армии». Когда же возвращалась русская армия, «евреи восторженно встречали русские войска, выносили солдатам хлеб и вино». Тогда ещё великий князь, будущий Николай I записал в дневнике: «Удивительно, что они[евреи] в 1812 отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни»[190].
Известен эпизод, как в ключевой момент французского отступления через Березину местные евреи сообщили русскому командованию ожидаемое место переправы. Но это была удавшаяся уловка генерала Лорансэ: он уверен был, что евреи донесут это сведение русским (а французы переправились, разумеется, в другом месте)[191].
С присоединением к России после 1814 и центральной Польши – присоединилось ещё и более 400 тысяч евреев, и еврейская проблема становилась для российского правительства только ещё настоятельней и сложней. В 1816 Государственный совет Царства Польского, жившего во многом как бы отдельной государственной жизнью, постановил начать выселение евреев из деревень, разрешая евреям оставаться лишь для прямого земледельческого труда и без помощи христиан. Но (по ходатайству варшавского кагала, мгновенно достигшему Государя) Александр распорядился оставить евреев на местах и в Польше, – разрешив торговать и водкой, лишь с единственным запрещением: торговать ею в долг[192].
Правда, в сенатских Правилах 1818 г. снова были такие параграфы: «Уничтожить разорительную для крестьян экзекуцию со стороны владельцев, за неотдачу еврейских долгов, отчего крестьяне принуждены бывают продавать последнее своё достояние… Евреям, арендующим корчмы, не позволять давать крестьянам в рост деньги, на веру вино и забирать у них за сие скот или что другое, необходимое крестьянину»[193].
Как характерно для всего царствования Александра, последовательности в принимаемых мерах не бывало; правила возглашались, а не возникало действенного контроля за их исполнением. Также, например: «уставом 1817 года о питейном сборе в великорусских губерниях евреям было запрещено там винокурение, однако, уже в 1819 г. запрет был отменён», – «впредь до усовершенствования русских мастеров в винокурении»[194].
Разумеется, искоренение еврейских винных промыслов из сельской местности Западного края упиралось в противодействие польских помещиков, корыстно заинтересованных, – а российское правительство тогда ещё не смело действовать против помещиков. Однако в Черниговской губернии, где не было векового укоренения помещичье-еврейского винного промысла, – его удалось прекратить в 1821, когда губернию постиг неурожай и губернатор донёс, что «евреи содержат в тяжком порабощении» казённых крестьян и казаков»[195]. В 1822 осуществили эту меру и в Полтавской губернии; в 1823 – частично расширили запрет на Могилёвскую и Витебскую. Но дальше эти меры были остановлены усиленными ходатайствами кагалов.
Итак, борьба с винными промыслами путём выселения евреев из деревень – по сути за всё четвертьвековое царствование Александра I не сдвинулась.
Однако винокурение было не единственным видом аренды у помещиков в черте оседлости. Арендаторы брали на откуп и отдельные отрасли хозяйства, отдельные угодья, где мельницу, где рыбную ловлю, где мосты, а то и целиком имения – и тогда под аренду попадали не только сами крепостные крестьяне (такие случаи с конца XVIII в. участились[196]), но даже и «хлопские церкви», то есть православные храмы, как сообщает ряд авторов – Н. И. Костомаров, М. Н. Катков, В. В. Шульгин. Те храмы, входя в состав имения, считались личной собственностью католиков-помещиков, и «в качестве арендаторов евреи считали себя вправе взимать деньги с посещающих храм и с совершающих требы. Чтобы окрестить, обвенчаться или похоронить, надо было получить разрешение „жида“ за соответственную мзду»; «малорусские исторические песни наполнены горькими жалобами на „жидiв-орендарiв“, угнетавших население»[197].
Российские правительства уже давно имели в виду эту опасность: чтобы права арендаторов не распростирались на личность крестьянина и прямо на его труд, «чтобы евреи не пользовались личным трудом крестьян и чтобы путём аренды они, как нехристиане, не владели вообще крепостными христианами». И это запрещалось последовательно: указом 1784, сенатскими постановлениями 1801 и 1813: чтобы «евреи деревнями и помещичьими крестьянами ни под каким названием и наименованием отнюдь не владели, не распоряжались»[198].
