Действуют тут два собирательных героя: евреи и русские.
Евреи в этой драме динамичны, практичны, радикальны в решениях и действиях, беспокойны, предприимчивы, шумливы, сметливы, неугомонны, увертливы, упорны (самоупорны), фанатичны, страстны, чутки и быстры, талантливы к учению, блистательны умом и пером, слитны духом, отточенно напористы, у них "ловкость и энергия", они "плуты и обманщики", они борцы, говоруны, теоретики и всегда знают, что делать.
Русские — не знают, что делать. Они делают все невпопад, растерянны, нерасторопны, великодушны, недальновидны, непрактичны, рыхлы духом и — в стыке с евреями, то есть в той точке, где сходится с еврейским галутом русская интеллигенция, русские, как и евреи, — пламенно беспочвенны.
В концентрации, какую я придал этим характеристикам, они могут показаться обидными (кое-что я взял в кавычки: это определения, данные другими авторами, коих Солженицын цитирует, но не оспаривает). Однако в каждом конкретном случае эти определения, четко привязанные к событиям, выдают в авторе их не столько решительность, сколько опаску: боязнь обидеть, перейти грань.
Он нигде и не перешел грани. Он эту грань перелетел, отнесясь в сверхзадаче к смыслу драмы: к тому, что свело русских и евреев во всемирной истории, почему этот контакт оказался столь значим, чему они научили друг друга, в том числе и горькими уроками.
Не хочется выверять, где и как Солженицын подобрал цитаты, или ловить его на фактах. А то еще и сам поймаешься. Я, например, раньше знал, что Ходасевич — внук Брафмана, но, возможно, что Солженицын выяснил точнее, что — внучатый племянник. Или: у Солженицына уловка французов при Березине состоит в том, что они через евреев подбросили Чичагову ложные сведения о месте переправы, и адмирал поверил. Я знаю другую версию: объегорили французы Чичагова тоньше: подослали евреев с истинными сведениями, рассчитывая, что евреям адмирал не поверит, и тот не поверил-таки: попался. Вообще обильнейшая по материалу книга содержит бездну увлекательных конкретных сюжетов, но важнее общий ее сюжет: русско-еврейский дуэт в мировой истории и смысл его.
Вопросы в связи с этим возникают вечные, то есть проклятые, окончательного решения не имеющие. Думать над ними в связи с книгой Солженицына — счастливый труд. И требуется тут, конечно, не газетная, а журнальная площадь. В журнале "Дружба народов", где есть у меня соответствующая теме "персональная рубрика", я и надеюсь подробнее поговорить о сути проблемы. Но в ситуации, когда упреки и обвинения нарастают с двух сторон, надо для начала постараться пригасить бикфордов шнур, двести лет тлеющий под ногами.
Григорий Бондаренко К ВЕЧНОЙ ЦЕРКВИ
В новой полосе нашей газеты слово предоставлено старообрядчеству, больше его культурной, литературной составляющей. Надеюсь, это только первый опыт. В своем вступлении я не чувствую за собой права как-то пафосно обсуждать грядущие пути русского народа и Церкви, как это принято у нас, русских. Могу говорить лишь от своего имени, от имени одного грешного чада Русской Православной Старообрядческой Церкви.
Перед вами два текста, представляющие собой два полюса современного старообрядчества. Первый — современный мятущийся, ищущий. Впрочем, напряженный духовный поиск был всегда свойствен русским православным христианам-старообрядцам со времени святого священномученика Аввакума. Второй — глубинный народный, сопряженный с фольклором, древний. Хотелось бы поблагодарить казаков-старообрядцев Рогожской станицы, собравших стихи. Спаси Христос потрудившихся.
Материалы этой полосы, может быть, не отражают всей сути и насущной духовной жизни современного древлеправославия. Они в чем-то экзотичны и пограничны, но если читатель увидит в них общее, связующую нить от старинных духовных стихов донских казаков-старообрядцев к современному старообрядческому публицисту, значит наша попытка представить неразрывную связь эпох в вечной Церкви не пропала даром.
Стихи как личное, особое обращение к Богу, как образец литературы не могут не быть написаны народным русским, — назовите его хоть «профанным», — языком. Читая или слушая их, лишь убеждаешься, что русский язык предназначен у нас для такого индивидуального обращения к Богу. Язык же священный, славянский, предназначен для общего, соборного, церковного общения с Божеством, общения вневременного, в котором собраны многие поколения нашего русского народа и других православных народов. Так и обряд, всегда презираемый либералами и приспособленцами от религии, объединяет нас в Церкви вечной с отцами и праотцами нашими.
Григорий БОНДАРЕНКО
Андрей Езеров СВЯЩЕННЫЙ ЯЗЫК
Иногда некий случай или книга, лицо оказывают такое впечатление, что заставляют взяться за перо. Так и на сей раз. Грубое и хамоватое поношение священного языка славянского ("НГ-религии" за 26.01.2001) неким «историком» Дмитрием Поспеловским (Канада) заставило меня хотя бы кратко высказаться на тему "Священные языки сакральных текстов и метаязык человечества" (см. также текст лекции Александра Дугина "Метаязык Традиции и парадигмы современных наук").
Не только христианские, церковные экзегеза (исследование и уразумение Священного Писания), патристика (изучение Предания Святоцерковного), литургика, аскетика, но и эстетика служат одному и тому же, строго подчинены единой цели: это — Спасение. В этом и есть смысл и всего богословия, и церковной эстетики, да и всего человеческого существования. Поэтому и слащавая псевдорелигиозная живопись или деревенский примитив вместо традиционной иконы, и выспренние псевдоцерковные партесные напевы вместо правильного и подлинно церковного знаменного пения, и чувственные страдания Терезы Авильской вместо строгой и трезвой аскетики не только оскорбляют чувство Прекрасного (хотя и это тоже), но и не содействуют нашему спасению, а значит, в «лучшем» случае бессмысленны, если даже не вредны. То же самое можно (и нужно!) отнести и к сакральным (священным) языкам, как не только наиболее адекватно передающим высокий смысл священных текстов, но и наиболее значительным и действенным сотериологически (спасительно, от «Сотер» — спасение, и «Логос» — слово). Кстати, вряд ли кто будет спорить, что в смысле церковной эстетики славянский язык не только более церковен и красив, чем новорусский или же украинская мова, но… Но г-да архиепископ Михаил (Мудьюгин), известный о. А.Борисов, о. Г.Чистяков, Игнатий Лапкин, ультралиберальный историк и идеолог Дм. Поспеловский и целый ряд иных новообрядческих деятелей сильно, зло и едко критикуют его за будто бы неясность и непонятность. Есть и такие (о. М.Козлов, например), которые предпочитают постепенную, мягкую и тихую «тактичную» эволюционную «русификацию» и прочие реформы "кавалерийскому наскоку" о. Г.Кочеткова. Интересно, что убежденным сторонником постепенной и осторожной «русификации» был известный еп. Феофан (Говоров) Затворник.
Их не устраивает сакральность, но вполне удовлетворяет профанность. Почему?
Их не устраивает традиционность и священных текстов (с ними должна «разобраться» пресловутая "библейская критика"), и их языков (иврита, сирийского-пешито, геэз (древнеэфопского), коптского, древнегреческого, армянского, латыни, славянского, древнеирландского, классического английского Библии короля Якова). Мир религиозной традиции должен быть нарушен ради либеральных реформ.
Им не нравится сакральность, высокое, небесное великолепие священных языков, их в буквальном смысле таинственность, которые должны уступить место профанности, приземленности, «усредненности», а иногда и кощунам новоязов, так как им необходимо ослабить содержание через упрощение, стандартизацию, измельчание и профанацию конкретных языковых форм Слова. Кстати, с позиции эстетики вопрос, как правило, не рассматривается.
Необходимо превратить выдающееся, незаурядное и возвышенное в заурядное и профанно-бытовое, благородное в земляное.
И, наконец. Как правило, гиперэкуменисты, они, например, не требуют от узбеков или татар перевести арабские молитвы на их родные национальные языки, а от индусов санскритские тексты заменить хинди и бенгальскими. И это свидетельствует: им важен не сам принцип и его истинность, а тенденция: их тенденциозность очевидна. Справедливости ради даже можно отдать должное их откровенности. Помнится, в частной беседе с одним таким «либералом» я было заикнулся о том, что персы-де должны, стало быть, слушать Коран на фарси, а не арабском, на что в ответ услышал, что для него, оказывается, "…персы всякие там вообще не являются людьми в полном смысле слова…" Очевидно, людьми являются представители так называемого "золотого миллиарда"? Но турки-то уж точно являются «избранными». Жаль, что сразу не догадался турок привести в пример…
