Мир вокруг изменялся с невероятной быстротой. Великие европейские державы катились к мировой войне. Техническая революция, лишь набиравшая темпы к концу XIX века, в первые годы следующего привела к принципиальным переменам в жизни Европы. Подумайте, буквально в несколько лет появились автомобили, поднялся в воздух первый самолет, зазвонил телефон, в небе реяли дирижабли. В военных лабораториях разрабатывались отравляющие газы, заводы Круппа строили первые дальнобойные орудия, а на верфях спускали в воду линкоры. Как ни парадоксально, во многом мир 1905 года ближе к нашим дням, чем к миру 1890 года. Некоторые писатели осознали это, в первую очередь перемены уловил и отразил в своих романах современник и приятель Конан Дойла Уэллс, но сам Конан Дойл, находясь в тисках личной трагедии, в литературном кризисе, не был готов к тому, чтобы сделать шаг вперед в литературе, и его Шерлок Холмс остался в XIX веке.
...Лето 1906 года было очень жарким. Даже в доме Конан Дойла, спрятавшемся в сосновом лесу, для того, чтобы поддерживать жизнь Туи, было трудно дышать. Конан Дойл был обеспокоен состоянием жены и уже подумывал, не отправиться ли снова в Швейцарию, но неожиданно наступила развязка. Тринадцать лет Конан Дойл делал все, чтобы спасти свою Туи, но болезнь оказалась сильнее. В середине июня ей внезапно стало плохо, пошла горлом кровь, Туи потеряла сознание. Утром приехали из Лондона врачи, но ничего утешительного они сказать не могли. Очевидно, Туи уже несколько недель чувствовала себя плохо, но сумела скрыть ухудшение от Артура. Когда приступ прошел, она, как прежде, улыбалась, успокаивала близких, но встать с постели уже не смогла, и врачи категорически запретили Конан Дойлу даже и мечтать о том, чтобы трогаться в путь.
Три недели после этого Конан Дойл ни на минуту не отходил от ее постели. Доказательством этого остались его ежедневные открытки - доклады брату, которые он ему отправлял. Он не терял надежды до последнего дня, хотя как врач понимал беспочвенность своих надежд. Умерла Туи 4 июля 1906 года, не выпуская руки Артура. Было ей сорок девять лет.
Похоронив Туи, Конан Дойл заболел. Впервые в жизни он заболел так тяжело, что некоторое время врачи боялись за его жизнь. Диагноза они поставить не смогли. Сам же он говорил: "Нет у меня никаких симптомов. Только слабость". Потом уже, еще не в силах подняться, он писал матери: "Я всю жизнь старался делать так, чтобы у Туи не было ни одной несчастливой минуты: я отдавал ей все внимание, делал все, чтобы ей было лучше. Смог ли я это сделать? Как я надеюсь, что это так! Господь знает, что я честно старался".
В письме видна боль совести Конан Дойла. Он казнил себя за несчастную любовь к Джин, которую он скрывал девять лет, но которая, как ему казалось, могла отнять у Туи то внимание, в котором она нуждалась. И тяжелая болезнь Конан Дойла была вызвана не только потерей близкого человека, но и угрызениями совести.
Лишь через полгода исхудавший, бледный Конан Дойл начал вставать с постели. Он заметил, что за окном снег, наступает Рождество... Как-то он в первый раз прошел к себе в кабинет, где его секретарь откладывал для него некоторые письма из тех двух тысяч, что поступали ежемесячно! Несколько вечеров Конан Дойл просидел, разбирая почту. Наконец, он открыл толстый конверт, набитый вырезками из газет, посвященными уголовному делу трехлетней давности. Он начал читать вырезки и зачитался. К вырезкам было приложено письмо. Его автор умолял о помощи, потому что надеялся, что Шерлок Холмс и Конан Дойл - один и тот же человек, что писатель, подобно сыщику, не оставит в беде невинно осужденного.
* * *
Деревня Грейт Вирли находится неподалеку от Бирмингема. Среди полей кое-где поднимаются копры и терриконы старых угольных шахт. Так что в той местности живут и фермеры и шахтеры.
Как-то утром в августе 1903 года мальчик Генри шел по полю недалеко от шахты и вдруг заметил, что в канаве что-то движется. Он подбежал туда и увидел, что там бьется лошадь, живот которой вспорот. Мальчик позвал на помощь. Услышали шахтеры, что как раз шли на смену. Они окружили животное. Вскоре прибежали и многочисленные полицейские.
Полицейские оказались поблизости потому, что искали странного преступника, который убивал домашних животных. Смерть лошади, найденной у шахты, была восьмым подобным случаем за последние полгода.
Надо заметить, что после каждого такого преступления полиция получала издевательское письмо, подписанное именем одного ученика Уолсальской школы, что находится в шести милях от Грейт Вирли. Причем уже давно было доказано, что этот мальчик не имел и не мог иметь ничего общего с этими преступлениями.
Полицию пугало то, что в письмах угрожали, что, когда преступнику надоест резать лошадей, он примется за молоденьких девочек.
Для жителей окрестных деревень преступник был подобен Джеку-потрошителю - его боялись, его ненавидели. Все обвиняли полицию в беспомощности - ведь не в Лондоне живем, здесь каждый на виду.
Впрочем, местный полицейский инспектор Кемпбелл был уверен, что знает, кто преступник. И когда была найдена лошадь, он принял решение. Поэтому сопровождаемый несколькими полицейскими инспектор направился к дому местного священника. Он был намерен арестовать его сына.
Пастор местной церкви Сапурджи Эдалджи, что уже тридцать лет служил в маленькой церкви, родился в Индии и, получив образование в английской семинарии, остался в Европе. И хоть жители прихода привыкли к тому, что у них такой странный пастор, его недолюбливали - все же он был цветной, "черный".
Пастор был женат на англичанке, но его старший сын, которому исполнилось двадцать семь лет, Джордж Эдалджи унаследовал темную кожу и внешность отца. Он работал в юридической конторе в Бирмингеме и каждое утро поездом в семь двадцать уезжал в город, а в половине седьмого возвращался в родительский дом, который стоял возле небольшого разъезда. Джордж Эдалджи был талантливым юристом, но при том он страдал комплексом неполноценности и всегда ожидал удара, нападок, шутки - был он мал ростом, болезнен, тих и застенчив. То, что этот "черный" Джордж занял такое хорошее место в Бирмингеме, лишь подливало масла в огонь. Нет, не любили в Грейт Вирли пасторского сына. К тому же он не пил, и не курил, и не общался ни с соседними фермерами, ни с шахтерской братией.
Для нашего рассказа следует заметить, что за десять лет до этих событий, когда Джордж еще учился в школе, его отца засыпали подметными письмами и угрозами, а однажды кто-то привез и высыпал ночью на участок пасторского дома несколько ящиков мусора и ключ от Уолсальской школы.
Когда пастор попытался жаловаться, местный констебль заявил, что это сам Джордж пишет себе письма и хулиганит - чего еще можно ждать от черномазого. Издевательства оборвались в декабре 1895 года. С тех пор писем и шуток больше не было. Но когда кто-то начал убивать скот, письма посыпались вновь - и среди тех, что попадали в полицию, были такие, в которых Джорджа обвиняли в том, что он глава банды, которая режет животных.
Ход размышлений инспектора Кемпбелла был прост: эти письма пишет сам Эдалджи, чтобы отвести от себя подозрения. Ведь писал же он себе такие же письма десять лет назад.
Когда в восемь утра инспектор со своей свитой прибыл к дому пастора, Джордж уже уехал в город на службу. Дома оставались лишь мать и сестра. Они сразу догадались, чего ждать, - много лет они жили отщепенцами и отлично понимали, что если нужны будут козлы отпущения, искать их станут именно в этом семействе.
- Я требую, - сказал инспектор, - чтобы вы показали мне одежду вашего старшего сына, а также любое оружие, что есть дома.
Оружия дома не обнаружилось, но вот ботинки Джорджа оказались измазанными черной грязью. Затем отыскались брюки, также испачканные грязью. Кроме того, был найден старый плащ в каких-то пятнах. Пощупав плащ, инспектор заявил, что он влажный. К тому времени вернулся из церкви пастор. Он удивился заявлению инспектора и стал доказывать ему, что плащ совершенно сухой. Но инспектор не слушал. Он добавил, что видит на плаще лошадиные волосы.
Эти вещи были взяты как доказательства. Затем вся полицейская компания вернулась к лошади, которая еще была жива. Лошадь добили, затем вырезали из ее спины кусок мяса с шерстью, чтобы отправить на анализ, и тут сделали удивительную для следствия вещь - окровавленный кусок мяса был положен в тот же мешок, где уже лежала одежда Джорджа. Так что когда все это привезли в участок и передали полицейскому врачу, тот, разумеется, нашел на плаще и свежую лошадиную кровь, я волосы.
Вечером в тот же день Джордж был арестован прямо в его конторе.
- Я этого давно ждал, - печально сказал Эдалджи, когда увидел инспектора, и эти слова были тут же занесены в протокол как доказательство его вины.
Когда Эдалджи начали допрашивать о том, что он делал в последнюю ночь, он сказал, что вечером ходил в деревню к сапожнику и поэтому его ботинки и брюки в черной грязи. Кстати, черная грязь была именно на дороге, а лошадь лежала в канаве, вырытой в желтой глине. Затем, как сказал Эдалджи, он вернулся домой и спал всю ночь в одной комнате с отцом, после чего утренним поездом уехал на работу.
