Не успели мы выдворить иль как-то выманить дога за ворота, чтобы окончательно обрезать ему путь к дому, как пес сам помчался на улицу. Пришла сострадательная особа, изрядно потертая временем, может и чья-то писательская вдова с добрым, но отсутствующим взглядом; и не лень же было доброхотице плестись улицей с мискою объедков, храня на лице особую сострадательную мину, коя обычно назначается лишь бродячим собакам и чужим детям, обиженным прилюдно матерью. Я выскочил со двора, взбудораженный праведным гневом, закричал на старуху:
— И что вы бродите к нашим воротам? Если так хочется, возьмите собаку к себе и кормите.
— Но у нас уже есть одна. Мы вторую взять не можем.
— Но у нас тоже есть одна…
Но моих слов кормилица не слышала. У нее был удивительно расплывчатый, убегающий взгляд.
— Если так жаль собаку, то кормите ее возле своих ворот, но не приваживайте к нам. Она сегодня покусала нашего сына.
Я думал, что от этих слов сердобольная старуха заохает, ужаснется, запричитывает, захлопнет лицо морщиноватыми ладонцами, а то и всплакнет. Но жалостница отвела глаза и, оставив мои слова без внимания, вдруг сказала:
— Такая хорошая собачка. Мне так ее жаль и худо, если что-нибудь с ней случится.
Братцы мои, я не поверил своим ушам, подумал, что старенькая не расслышала и уже громче прокричал в свислое огромное ухо, обрамленное букольками седых волос:
— Эта злобная тварь искусала нашего сына, и мы не знаем, что делать.
Старуха пожала плечами и сказала:
— Это добрая хорошая собачка, хороших кровей. Мне ее так жаль…
Она подняла оловянное блюдо и побрела прочь. Пока дог облизывался, провожая старуху дружеским огняным взглядом, я решительно захлопнул перед ее носом створки ворот и припер доскою. Мне показалось, что с плеч моих свалилась тягость, я навсегда распрощался с тираном, теперь мои дети смогут гулять во дворе, а в семье наступит мир. Я вернулся в дом и стал названивать по телефонам, чтобы бродячего дога забрали в приют или свезли на живодерню, ибо бродячий пес опасен: кто знает, что бурлит в его сиротской обиженной башке и какие только мстительные планы не зреют там. Мне сначала казалось, что это предприятие шутейное и скорое, вот примчится, как в былые времена, крытая душегубка с дюжими мужиками, скоренько обротают скотинку веревками, загрузят в кузов — и прощай. Но никто не собирался ехать на дом, велели искать администрацию данного места, писать заявление с тем, что служебные люди ту бумагу рассмотрят, наложат визу, потом, если случай особый и подходит под резолюцию, выделят соответствующие деньги, ту сумму переведут в подрядную службу по отлову бродячих животных, и только тогда и появятся во дворе всем известные мужички, страдающие похмельем, и займутся своим «злодейским» ремеслом. Боже мой, как чистые не любят нечистых и, страдая от своей беспомощности, меж тем упорно, до глубины «чистой» души презирают этих золотарей и собачников, и сантехников, а вместе с ними и охотников, и уличных бродяг, и попрошаек, и мясников-скотобоев, и картежников, и пьяниц, и земледельцев, всех тех, кто занят черной неблагодарной работою…
Жена, видя тщетность моих усилий, запаниковала: у нее глаза стали фасеточными от душевного разнобоя, и все впереди ей виделось лишь в черных тонах. Нет, она женщина не белой кости, сама с земли, из деревни, но ей сначала надо было побороть в себе растерянность, умом обозреть ту невзгодь, что сваливалась на ее голову, а поняв размеры беды, браться за ее преодоление, уже засучив рукава. Решили сына в больницу не везти, обмазали раны йодом и с тем положились на Божью волю. И жизнь показала, что не обманулись. Хотя опасность была велика: пес мог оказаться больным…
И если прежде мать с сыном относились к бродяге благожелательно, можно сказать, благоволили, поклоняясь его силе и серьезности вида, даже умилялись им, всячески подчеркивая, что именно в их дом послала судьба такого гостя, то отныне они исполнились, пожалуй, еще большего страха, чем мы с дочерью, какого-то нетерпеливого, безудержного страха, словно бы одной минутою и только сейчас решалась окончательная жизнь; теперь уже мне приходилось уговаривать, де, потерпи, Бог нас так не оставит и пришлет помощь оттуда, откуда мы и не ждем; вспоминал необычайные истории, что случались с нами в безвыходных ситуациях; и если прежде не так уж и часто призывали Господа, то теперь не могли жить без Него, лишь в Нем определив себе спасение. Вот такова природа человеческая; кричим караул, когда жареный петух под зад клюнет. Кричим, де, кара Господня, хотя всею жизнью своею, непутевостью и безалаберностью подготовили несчастье и призвали в дом, и Господу вовсе не было до нас дела, у Него своих забот полон рот. В полной уверенности, что мы наконец-то спасены от горькой юдоли и теперь-то дог окончательно отступится от нас, осознав свою вину, я вышел из дому и, к своему удивлению, нашел собаку на прежнем месте. Увидев меня, он показал свою дремучую пасть с частоколом зубов и убрал лошадиную морду в лапы, закрыл глаза. Я полагал, что освободился от тирана малым злом, малой бедою, — да куда там: гость лишь три дня в доме за гостя, а после он уже на правах жильца. Теперь иль приноравливайся, умасливай, ищи родственных чувств, принимай в свою семью, иль гони тыком и криком, — другого пути, братец мой, уже нет. Но жена слабины давать не хотела, кремень напал на кресало и высеклись такие искры, что подставляй лишь сушинку, — а там и полымя. Осердясь, она погнала дога со двора, обошла огорожу, вычинивая неожиданные прорехи; но древняя изгородь, доставшаяся от прежних хозяев в полной дряхлости, требовала серьезного ремонта, и простое латание забора не приносило ощутимого успеха; писательский участок упал в полную негодность и всем своим видом взывал о милости и помощи. Но, братцы мои, кому нынче нужен литератор, ибо душа человеческая, для спасения которой настроено столько церквей, именно сейчас угодила в полную немилость, и никто уже не пекся о ней, не пытался спасти, ибо все заняты хлебом насущным, добычею хлебного куска и простым выживанием на бренной земле. Его величество доллар заслонил своим тщедушным видом небосвод, и стало малодушным смотреть в горние вышины, куда утекает по смерти наш дух, чтобы занять в аере средь сонмища ушедших свое место…
Пес не догадывался о писательских бедах, он просто увидал гостеприимно распахнутый двор, и посчитав его свободным, занял его; но мы хотели жить своим миром и не пускали его, вытесняли чужака. Дог как бы невольно пригнетал нас, устанавливая свои порядки, как угнетала и новая власть, навязывая насильно и безжалостно новый порядок, в котором мы не нуждались и которого не просили. Сначала в государстве были сочинены якобы безвыходные обстоятельства, а потом весь бессловесный люд, накинув узду, заставили выкарабкиваться из них, пользуясь гигантским русским пространством и разобщенностью людей. Это тебе не македонские и словенские земли и не запорожские заставы, где хватало обычного дозорного костра, чтобы известить о беде…
Дог укладывался на тропу, натоптанную Черномырдиным, и поначалу выжидал по ту сторону забора, уставив в нашу сторону печальный взгляд. Он требовал, нет он умолял, свернувшись в калачик, нашей милости, всем своим жалобным видом показывая, как ему горестно и одиноко, и жена, глядя на него, взывала в пространство, де, нам не до тебя, скоро в деревню всем домом, двор опустеет, де, у нас свой псишко есть, семейный, так что ступай прочь, откуда пришел, не расстраивай нас, пока мы не призвали на тебя душегубцев. Не знаю, слышал ли что горюн, но глаз с женщины не сводил, в звуках голоса считывая свою судьбу. К тому же неожиданно сыскался ему союзник в лице нашего Черныша; до сей поры не смевший подать громкого голоса, чтобы взмолиться на свою судьбу, бродивший по усадьбе горестно-кротким, чтобы не вызвать на себя гнева, наш кобелек вдруг вызвался тирану в слуги-помощники. По резвости, неугомонности своего нрава, он первым не согласился с укупоренностью двора и стал с назойливостью сыскивать в ограде малейших прорех, расшатывать зубами штакетины, а то и просто выламывать, тем как бы научая комнатного дога разбойным нравам. Дог внимательно следил за Черномырдиным и шатался следом со двора и во двор по готовым лазам, не применяя никаких собственных усилий; он словно бы понимал, что в деяниях его нет никакой вины, а все ответы и грядущие наказания невольно падут на голову игривой лайки. А с глупца какой спрос, верно? Да, он владыка на этом дворе, но он не злоупотребляет своею силою, потому как в этом нет никакой нужды, ибо есть раболепные и низкопоклонные, кто безо всякой просьбы и наущения выполнят назначенный урок.
