жилище. (Из рассказа этого она уже сделала для «Русской жизни» текст, и завтра мы его опубликуем.) Я изумляюсь: как это «покинуть», оставив все на разграбление стихии? Какие вы с детьми безбытные и ничего-то вам не жаль, я вот ни за что не отходил бы от окна и, как Людмила Сильвестровна, вглядываясь вдаль, вопил бы: «Мои сундуки! Мои бриллианты!» Утром захожу на сайт Newsru.com, а он вырублен, читаю ленту новостей, там столько-то унесенных ветром, фейсбук полон рассказами, что Нью-Йорк пуст, вымер, Обама объявил его зоной бедствия и, узнав об этом, я инстинктивно поворачиваюсь на запад и, как Людмила Сильвестровна, вглядываясь вдаль, через моря-океаны, шепчу: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!»9 ноября
Госдума может принять закон, по которому граждан, ссущих в кустах и в подъезде, будут сажать на 15 суток, – с такой великой инициативой выступили вологодские депутаты, и Охотный ряд в пылу все новых и новых репрессий запросто учредит и эту. Только покойник не ссыт в рукомойник – что, помилуй бог, плохого в человеке, мирно писающем в кустах? Со всяким случается. И как можно равнять подъезд дома, вход в жилище, атриум с перекати-поле? В этом неразличении собственности, приватного пространства да и просто запахов, образуемых в закрытом помещении, вся люмпенская природа народных избранников – каких законов от них ждать, чему еще ужасаться?
16 ноября
Когда Меркель сегодня попеняла Путину слишком суровым приговором Pussy Riot, тот ей немедленно возразил, что «нельзя поддерживать людей, занимающих антисемитские позиции». И сослался на акцию в Ашане четырехлетней давности, во время которой было повешено чучело еврея. Тогда, мол, «одна из них сказала, что от таких людей надо освобождать Москву».
Путин, конечно, прирожденный пиарщик. Что там «одна из них сказала», и почему сегодня остальные должны за это отвечать, осужденные по совершенно другому делу, одному богу известно. Зато все любопытные могут, погуглив, легко выяснить, что в Ашане чучел не вешали, а инсценировали казнь трех таджиков и двух геев, одного из которых сделали евреем. Все это было устроено в поучение ксенофобскому и гомофобскому Лужкову и в память о казненных декабристах. То есть, совершенно очевидно, что акция в Ашане – остроумная или не очень – была про чужаков разных свойств, исчислений и времен – за них, а не против.
Жульничество Путина, однако, было хорошо просчитано. Обвинение в антисемитизме сегодня это, как кинутый в рожу торт, и послевоенная Германия трепетнее всех к этому относится. С таким обвинением не шутят. Не стоят пуськи такого риска. Что могла возразить Ангела Меркель? – только пучить глаза и слизывать попавший на губы крем.
18 ноября
Читаю в фейсбуке рассказ дамы, на днях ехавшей в такси.
Радио работало, играла музыка. Водитель поинтересовался, не Моцарт ли это. Изумленная дама притихла в углу. «Нет, Боккерини», – сам себе возразил водитель. «Это был менуэт Боккерини», – объявило радио, когда музыка стихла.
Тучи лайков и перепостов. Столько же восторгов и вздохов: «О, бедный, умный наш народ! Кладезь знания, источник духовности». Встречная полемика: «Нет, таких шоферов не бывает, это интеллигенция за рулем, туда ее загнал кровавый кремлевский режим!»
Минуточку, у меня вопрос: сколько лет водителю? Если полтинник и больше, то менуэт этот у него из ушей торчит, из ноздрей прет, он с детства родной, звучал всюду всегда; в передаче «Рабочий полдень» через день, по четным – менуэт Боккерини, по нечетным – полонез Огинского, это по части музыки; а по части живописи – «Бурлаки на Волге» и «Грачи прилетели», если повезет, «Итальянский полдень» Брюллова, там тетка спелая, как виноград, ее в «Огоньке» печатали; можно вырезать и прикрепить кнопками над кроватью – рядом с буфетом, увенчанным оленьими рогами. И народ покупал, и вырезал, и прикреплял, украшая убогое свое жилище, и пел деткам «В лесу родилась елочка», а по радио играли менуэт Боккерини. Это все одна жизнь, одно детство, один ряд.
Но его нет больше: есть элитное слово «Боккерини» – развоплощенное, загадочное в своей отдельности, сиротливое, как гранд-марка, оставшееся без «Рабочего полдня» и без «Итальянского полдня» разом. Они растаяли, ушли, исчезли, как Атлантида. (Она утонула.)
18 ноября
Получил приглашение на выставку «Те же на Манеже. К 50-летию разгрома». Так сказать, абстракцисты и пидарасы на стенах и в зале. Прийти на экспозицию, как встать в пикет. Россия все-таки единственная в мире страна, где академический сюжет полувековой давности может быть по-газетному актуальным.
22 ноября
На Москву тут надвигается «Анна Каренина» режиссера Джо Райта с артисткой Кирой Найтли, смотреть не рвусь, в «Каренину» на экране не верю – со всей убежденностью.
Анна «лежала неподвижно с открытыми глазами, блеск которых, ей казалось, она сама в темноте видела». Как такое изобразить в кино? Никак. Некоторые, впрочем, пытаются. Артистка выкатывает и пучит очи, режиссер с оператором спешат ей на помощь, сочиняя приключения со светом, словно луна играет в глазу, как в горлышке разбитой бутылки, но это, граждане, не Лев Толстой, а писатель Тригорин, есть небольшое отличие. И блеск, который Анна в темноте видела, был не о том. Совсем не о том. Он вообще-то самое важное, что случилось с героиней. И даже единственное, что с ней случилось: остальное – следствия. В романе два главных героя – не Анна и Вронский, как бывает в глупышкином кино, и не Анна и Каренин, как выходит в кино самую малость умнее, а Анна и Левин, как нигде и никогда не получается, даже подобной задачи никто не ставит – потому, что не сценична и не киногенична эта задача. Однако Лев Толстой решал именно ее.
В романе ведь мир тонкий, сложный, очень осмысленно и изощренно построенный, живой и чувственный, бесконечно подробный – Москвы и Петербурга, дворянской культуры, русской истории, тут любое обобщение правомочно – на одном конце, там, где почти все герои, трещит и расползается, рушится на глазах, Мне отмщение, и Аз воздам, а на другом конце, где Левин, Щербацкие, да Агафья Михайловна варит свое варенье, собирается усилием воли одного Константина Дмитриевича. Я видел много экранизаций, но нигде не было ни мира рушащегося, ни мира собираемого, ни, уж конечно, обоих миров разом.
P. S. Посмотрел все-таки Райта. Может, тряхну стариной и напишу подробную рецензию, а пока в двух словах. В фильме тьма достоинств. Сценарий тут недаром Тома Стоппарда. Авторы в курсе английского кино последних трех десятилетий – и Кена Рассела, и Питера Гринуэя, и Дерека Джармена. Сама идея – не снимать унылое повествовательное говно, а задействовать театральную сцену, на которой разыграть нечто среднее между балетом и комиксом, совершенно правильная, но выбор артистки губит все дело, Анна опять королева бензоколонки. Понятно, что для кинематографа (того, что окупается) красота и чувственность – категории простонародные или мещанские, иначе они не считываются как красота и чувственность.
