каждой моей попыткой высказать те истины, которые я ищу и поныне, я соприкасалась с другими женщинами, пока мы вместе изучали слова, подходящие для того мира, в который все мы верили, преодолевая различия между нами. И внимание и забота всех этих женщин дали мне силу и позволили пристально изучить основы, на которых я строю свою жизнь.
Женщины, которые поддерживали меня тогда, были Черными и белыми, старыми и молодыми, лесбиянками, бисексуалками и гетеросексуалками, и все мы вели общую войну с тиранией молчания. Все они дали мне силу и внимание, без которых я не смогла бы пройти через это целой и невредимой. В эти недели острого страха пришло знание: в войне, которую все мы ведем с силами смерти, открыто или подспудно, сознательно или неосознанно, я не только жертва, но и воительница.
Каких слов вам пока недостает? Что вам нужно сказать? Какие тирании вы проглатываете день за днем и пытаетесь усвоить, пока не заболеете и не умрете от них, так и не нарушив молчание? Может быть, для кого-то из вас в этом зале я – олицетворение одного из ваших страхов. Потому что я женщина, потому что я Черная, потому что я лесбиянка, потому что я – это я, Черная женщина, воительница, поэтесса, делающая свою работу – и я спрашиваю: делаете ли вы свою?
И, конечно, мне страшно, потому что преобразование молчания в язык и действие – это акт саморазоблачения, а это всегда кажется опасным. Но моя дочь, когда я рассказала ей про нашу тему и про мои трудности с ней, ответила: «Скажи им, что если молчать, то ты так никогда и не станешь целой, потому что тогда внутри тебя всегда будет сидеть эта частичка, которой нужно, чтобы ты ее сказала, и если ее игнорировать, она становится всё злее и злее, всё горячее и горячее, и если ты ее не выскажешь, то когда-нибудь она просто возьмет и врежет тебе в зубы изнутри».
Во имя молчания каждая из нас рисует лицо своего собственного страха: страха презрения, порицания, какого-либо осуждения, или признания, или вызова, или уничтожения. Но больше всего, я думаю, мы боимся видимости, без которой мы не можем по-настоящему жить. В этой стране, где расовое различие порождает постоянное, хоть и негласное искажение восприятия, Черные женщины, с одной стороны, всегда были в высшей степени видимыми, а с другой стороны, расистское обезличивание делало из нас невидимок. Даже в женском движении нам приходилось и до сих пор приходится бороться за ту самую видимость, которая в то же время делает нас особенно уязвимыми, – за нашу Черность. Ведь чтобы выжить в пасти дракона, которого мы зовем америкой, нам пришлось выучить первый и самый важный урок: никто и не предполагал, что мы выживем. Мы – те люди, которые и не должны были выжить. Точно так же, как и большинство присутствующих здесь сегодня, неважно, Черные вы или нет. И эта видимость, что делает нас такими уязвимыми, одновременно источник величайшей силы. Потому что эта машина всегда будет пытаться перемолоть нас в пыль, ей неважно, говорим мы или нет. Мы можем вечно сидеть по углам и молчать, пока наших сестер и нас самих губят, пока наших детей калечат и уничтожают, а нашу землю травят – мы можем сидеть в наших безопасных углах, заткнутые, как бутылки, и нашего страха от этого не убавится.
В этом году мы с семьей празднуем пир Кванзы – афроамериканский праздник жатвы, который начинается на следующий день после Рождества и длится семь дней [35]. У Кванзы семь принципов, по одному на каждый день. Первый принцип – Умоджа, что значит единство, решение стремиться к целостности и поддерживать его в себе и в общине. Принцип вчерашнего, второго дня – Куджичагулья, самоопределение – решение определять себя, брать себе имя и говорить за себя, не позволяя другим определять нас и говорить за нас. Сегодня третий день Кванзы, и сегодняшний принцип – Уджима, совместный труд и ответственность – решение строить и поддерживать себя и наши общины вместе, замечать и решать наши проблемы сообща.
Каждая из нас находится сегодня здесь потому, что так или иначе мы разделяем приверженность языку и силе языка, и переприсвоению этого языка, который заставили работать против нас. В преобразовании молчания в язык и действие каждой из нас жизненно необходимо увидеть или изучить свою функцию в этом процессе и признать необходимость своей роли в нем.
Для пишущих среди нас эта роль в том, чтобы тщательно исследовать не только истину того, что мы говорим, но и истину того языка, на котором мы говорим. Для других – в том, чтобы делиться теми словами, которые значимы для нас. Но прежде всего через говорение и проживание всем нам необходимо учить тем истинам, в которые мы верим и которые знаем до того, как понимаем. Потому что только так мы можем выжить – участвуя в творческом и непрерывном процессе жизни и роста.
Страх здесь неизбежен – страх видимости, страх беспощадного внимания, а может быть, и осуждения, и боли, и смерти. Но всё это мы уже пережили в молчании – кроме смерти. И теперь я всё время напоминаю себе, что если бы я родилась немой или хранила бы всю жизнь обет молчания ради безопасности, то я бы всё равно страдала и всё равно бы умерла. Такие мысли очень помогают взгляду со стороны.
И там, где слова женщин кричат, чтобы их услышали, каждая из нас должна признать свою ответственность за то, чтобы отыскивать эти слова, читать их, делиться ими и изучать их в их значимости для нашей жизни; за то, чтобы не прятаться за жалкими, навязанными нам разделениями, которые мы так часто принимаем как собственные. Например: «Я не могу преподавать литературу Черных женщин – их опыт слишком непохож на мой». Но сколько лет ты преподавала Платона, Шекспира и Пруста? Или вот еще: «Она белая женщина – что такого она может мне сказать?» Или: «Она лесбиянка – что скажет об этом мой муж или мой завкафедрой?» Или такое: «Эта женщина пишет про сыновей, а у меня детей нет». И все прочие бесконечные способы, которыми мы обкрадываем себя, лишая себя нас самих и друг дружки.
Мы можем научиться работать и говорить, когда нам страшно, точно так же, как мы научились работать и говорить, когда мы устали. Потому что нас приучили уважать страх больше, чем наши потребности в языке
