Константин Станиславский - Работа актера над собой (Часть II)

1-й у_ч_е_н_и_к (изображающий Ивана Ивановича) сидит, читает газеты.

2-й у_ч_е_н_и_к. Я пришел к вам, чтобы сказать…

К_и_н_о. Больная старушка, плачущая дочь, пьяный муж, испуганный ребенок.

2-й у_ч_е_н_и_к…Ваша тетка умирает беспомощная.

1-й у_ч_е_н_и_к. Как беспомощная? А дочь? А брат?

2-й у_ч_е_н_и_к. Она ревет, а он пьян…»

Этот пример зачеркнут, так как, повидимому, не удовлетворял Станиславского. Здесь он приводится нами как попытка Станиславского проиллюстрировать на экране видения, которые должны возникать в сознании актера в момент действия.

67 После этого в рукописи следует пример, опирающийся на чтение стихотворения М. Ю. Лермонтова «Смерть поэта». Но текст этого примера недоработан до конца и зачеркнут Станиславским.

68 Опускается часть текста рукописи, почти дословно дублирующая два предыдущих абзаца.

69 Опускается часть текста, дублирующего пять предыдущих абзацев.

70 На этом текст рукописи о словесном действии обрывается. Далее в той же тетради записаны конспекты программы по работе актера над ролью, отнесенные нами в приложения к четвертому тому Собрания сочинений.

В программе, написанной для Оперно-драматической студии, есть раздел о словесном действии, который, по всей вероятности, послужил конспектом при составлении публикуемой «инсценировки». Приводим выдержку из этой программы (№ 540):

«Надо очень серьезно и с большой осторожностью относиться к моменту заучивания слов роли. В противном случае можно превратить живую человеческую речь изображаемого лица в мертвое, механическое, актерское словоговорение.

Чтобы избежать этой ошибки, надо помнить, что душа слов скрыта в подтексте. Его надо в первую очередь искать в словах этюда или роли и в себе самом. Только после этого можно обращаться к зафиксированному словесному тексту.

Как же совершается этот процесс искания подтекста и что он представляет собой?

Он невидимо сплетается из всех линий наших душевных элементов, создающих внутреннее сценическое самочувствие. Все эти линии стремятся к одной общей, основной, конечной цели, то есть к сверхзадаче. Другими словами, подтекст роли, проходящий под ее словами, является сквозным действием самого творящего артиста.

Из этого следует, что слова роли, наравне с ее сценическим действием, должны быть непременно активны. Артист на сцене должен уметь действовать не только руками, ногами, но и языком, то есть словами, речью, интонацией. Для этого необходимы внутренние п_о_з_ы_в_ы, вызывающие естественным путем как свои собственные, так и чужие слова автора. Эти позывы те же, что и в физических действиях, с тою только разницей, что в речи позывы проявляются с особой четкостью и ясностью по линии мысли.

В тех случаях, когда этот процесс совершается с помощью простого, механического зазубривания слов роли или зафиксированного текста этюдов, то вопрос о невидимых позывах и о подтексте сам собой выпадает. В этом случае создается не живая, человеческая речь, а мертвое, актерское словоговорение.

Чтоб этого не случилось, надо подходить к тексту другим путем, а именно: от процесса взаимного общения, от желания передать другим мысли, чувствования, воображаемые образы, видения своего внутреннего зрения так, как в момент общения их чувствует, о них мыслит, их видит сам говорящий.

Другими словами, к словесному тексту надо подходить от внутреннего желания и потребности к взаимному общению. Для передачи другим своих мыслей, то есть логических и последовательных суждений, существует слово, речь. Для передачи другим видений своего внутреннего зрения существует образная речь, а для передачи своих невидимых чувствований мы пользуемся голосовыми интонациями.

Поэтому в первую очередь надо создавать эти линии подтекста, то есть линии мысли и видений; что же касается до линии чувствования, то она родится сама собой, от других линий.

Многие актеры идут прямым путем: они стараются проникнуть в душу роли и в свою собственную, чтоб там отыскать мысли, видения, чтоб ощупать чувствования как свои, так и изображаемого ими лица. Легче всего проследить линию мысли роли по ее словесному тексту. Линия видения дается труднее. Что же касается линии чувства, то она трудно уловима, плохо фиксируется, легко вывихивается…»

Из воспоминаний Б. М. Сушкевича (сб. «О Станиславском», ВТО, М., 1948, стр. 382).

Музей МХАТ, К. С, № 68, 274, 520, 663.

Датируется на основании соответствия нумерации и наименования первых четырнадцати глав с рукописями второго тома, хранящимися в Музее МХАТ и датированными 1935 годом. При дальнейшей доработке второго тома количество и наименования глав подверглись изменениям.

Музей МХАТ, К. С., № 263 и 368.

«Мой голос — мой капитал» (нем.).

Нота ушла в затылок. (Ред.).

Здесь и в дальнейшем приводятся рисунки К. С. Станиславского из текста рукописей (Ред.).

второе я (лат.).

— «Сделал, что мог, пусть другой сделает лучше» (лат.).

— вечно движущееся (лат.).

— в себе и для себя (нем.).

Incroyable — дословно невероятный (франц.), прозвище щеголей времен Директории. Станиславский ставит перед учащимися задачу воспроизведения стиля определенной эпохи и социальной среды (Ред.).

При дальнейших ссылках на материалы, хранящиеся в литературном архиве К. С. Станиславского в Музее МХАТ, будет указываться только инвентарный номер документа.