«Ужас!» у Олега получается с детской, восхищенной, без пяти минут радостной интонацией.
Я бегу по той Тверской, где у Олега в старом клипе «Мегаполиса» по-прежнему стоят деревья и нет ни одного рекламного щита, по городу, где на его сергейникитинское объявление «бесплатный концерт для женихов и невест» откликнулась сотня жутковатых свежепоженившихся пацанов и телочек, где он умудряется любить Перово и вести машину по забитой Масловке интеллигентно, как на любимой Унтер-ден-Линден. Его Москва не во времени, она в параллельном изменении, в нем самом и – бумерангом – чуть-чуть во мне.
Дозваниваюсь у магазина «Подарки». Который Zara.
Олег, в отличие от Юли, понимает, что без кассовых аппаратов открываться нельзя.
– Ну раз такое дело, – роняет с досадой.
Его пиарщики работали на рекламу этого концерта – месяц. Концерт «Мегаполис» играет раз в сезон. Очень кстати. Договариваемся перенести на неделю. Чувствую себя последней заразой.
У Исторического музея набираю офисный номер Universal. Им уже позвонили, и они срочно везут в клуб для Линды новый рояль. Старый сгорел не полностью, если восстановлению подлежит, то тысяч в пять-семь долларов компенсации уложимся. И за фуршет, который уже накрывают, платить, разумеется, в этой ситуации компания не может.
Ну, греческий муж вам в помощь.
Только-только начали зарабатывать. Подумали, что начали.
Пожарная безопасность – что, тоже на мне?
***
Стены в офисе серого цвета, от офисного компьютера разит гарью. Бумаги целы, обуглены по краям.
Неделю сидим-трудимся втроем в комнатке без окон под лестницей – пока вернувшиеся таджикские норманфостеры колдуют в сгоревших стенах. Приближение майских праздников делает народ беспечным, а журналиста доверчивым. Пресс-атташе Олейников сделал десяток опровергающих заявлений: не было никакого пожара, на кухне пригорело. Брат-журналист и успокоился.
Юля перезвонила и извинилась, я извинился перед ней; на перенесенном «Мегаполисе» было от силы человек сто зрителей, Олег расстроился, но виду не подал; Линда сделала вид, что жуткого запаха гари не чувствует, и «спасибо» сказала, уходя, каждому официанту. За сгоревший рояль платить – упираемся. Пустяки, дело житейское.
Мне кажется, что пожар случился полгода назад: неделя у нас идет за двенадцать. Откуда ни возьмись решил приехать с диджей-сетом Юджин Хатц. Сам прорезался в Сети, без китайских церемоний и переписки через агента. Первого мая вот, например, не против. Как раз по дороге из Нью-Йорка в прикарпатский табор.
Антишанти ушла в отставку. Заработка ноль, в зале – двести человек, экраны – самим вешать, проекторы – самим ставить. Перед последней вечеринкой, на седьмом часу подготовки, зашла в пустой бар и взяла бутылку воды. Охрана доблестно отрапортовала: «Докладная записка, записка докладная. В 17.00 гр. Ефимова зашла в бар (зафиксировано видеокамерой), взломала пломбу, вынула 1 бут. воды, открыла, выпила, унесла…» Что с охраны спросить? Взломала, вынула, выпила, унесла. И завалящего техника мне ей в помощь неоткуда было взять. Пока мы за Gogol Bordello гонялись, французского посла и финского принимали, с кухней ругались и двадцать четыре часа на амбразуре лежали, у человека руки опустились. Ей-то за что биться: славы хватает, приработка нет, чужие копейки экономить ни к чему. Быт заел. К быту ни Антишанти, ни я готовы не были. Концепция быт не предусматривала – как не предусматривала мат на кухне, случайных пассажиров Курского, добравшихся вечером «посидеть» в ультраберлинский оранжевый бар, и непобедимую очередь в гардероб, аннулировать которую помогло только весеннее потепление.
Внезапно – для меня, неутреннего, а посему несведущего человека, – закрылся клуб Mix. Впервые я это слово услышал от махинатора Олега Кострова, гениально и бессовестно тырившего чужие сэмплы для своих кукольных треков. Костров был порядком капризен (даже с терпеливым Олегом Гитаркиным они не ужились – так развалился «Нож для Frau Muller») и от презентации новой пластинки в «Шестнадцати тоннах» в конце прошлого века напрочь отказался. «Только клуб Mix», – сказал и трубку положил. В тесные полтора зала набилось тогда человек двести – свежих, новых, не по-московски спокойно и со вкусом одетых и подстриженных. Еще через три года я отвез сюда после концерта берлинских гастролеров То Rococo Rot – в пять утра мы продирались через ровно той же самой наружности толпу, пожалуй, более многочисленную, чем на их концерте. Mix выглядел религией для соседней конфессии – чужой, но симпатичной.
Но к нам-то – все флаги в гости. Любой приличный человек – единомышленник. Вдруг окажемся кстати Сергею Сергееву? Промоутер – теперь уже бывший промоутер Mix4а, интеллигентный футбольный болельщик из Питера, временно-постоянно проживающий в Бескудниково, коренастый, улыбчивый, совершенно ирландской наружности (его собратья добродушно тянут пинту в барах по всему Корку и Голуэю) – Сергеев хранит в своей базе не одну тысячу телефонов. Телефонную базу после первой же встречи, не жадничая, присылает нашему пресс-Николаю – самому Сергееву некогда CMC рассылать. Кто там будет играть на вечеринке, понятия не имеет. Разве непонятно: если люди придут – придут не на диджея, а на Сергеева. Так и назвали резиденцию – «Сергеев в "Икре"».
В довершение всего – Игорь вернулся с фестиваля во Франции посвежевшим; привез в оранжевый зал оранжевое мусорное ведро, гору оранжевого винила и гениальную, на мой взгляд, идею: устроить в том же камерном оранжевом зале резиденцию ведущему ночного эфира «Рихтер FM» на «Серебряном дожде». Радиопрограмма IRL.
До Игоря я наивно полагал, что Coil и Марка Алмонда в ночи ставит музыкальный редактор, а Гумилева и Пастернака читает нанятый актер. Позор мне. Выяснил с опозданием – одним звонком однокурснице, редактору «Дождя». Илья Рихтер, виновник ударных ночных рейтингов радиостанции, – настоящий, в одном лице, музыкант, живет в Беляево, там же собирает программу. Кривой номер на МТС. Работает за идею.
Встретились раз, встретились два: в первый раз Рихтер лохматил светлый чуб, сводил брови в задумчивости, говорил тихо, отвечал односложно; непонятно Рихтеру, к чему ему выходить в народ. Я предложил выключить свет и ограничиться свечками, чтобы не смущаться. Стихи можно читать под настроение, и микрофон держать в паузах выключенным. Давай подумаем. Во второй раз Рихтер настиг меня у бара и сказал: «А я Рихтер». Он подстригся под ноль, и я его не узнал. Триста долларов или триста евро. Говорят, доллар упадет сильно, поэтому лучше евро – сейчас все равно, они на одном уровне. Про свечи и стихи – ни гу-гу.
Сегодня в полночь была первая вечеринка. Зал вмещает человек восемьдесят. Пришло – флешмобом, к началу – человек двести. Анечка и Светочка на входе не успевали здороваться и прощаться – поднимитесь по лестнице вот туда, пожалуйста, будет замечательно, если найдете место. Не нашли? Жалко, обязательно в следующий раз!
Там наверху темнота – глаз коли. Интимнее некуда. Стихи Илья читать не решился. Но улыбнулся пару раз. А может быть, мне показалось в темноте.
Ответить на 73 непрочитанных. Начать обязательно с Александра Барда.
Дозвониться до нового директора Дельфина. Написать все четыре спонсорских предложения.
Так и не успел сегодня – в тесноте под лестницей что-то с производительностью труда. В ресторане присесть – кто-нибудь непременно подсядет, не вариант. На пепелище офиса – таджики.
Устал устал устал.
***
– Ай нэ-нэ-нэ-нэ-нэ! Хоп, ай нэ-нэ-нэ-нэ-нэ! – рядом с моей физиономией колышется волосатая коленка в рваной джинсе.
Новый водитель с непривычки оборачивается. Наш обычный маршрут -^ «Шереметьево – "Президент"». Хатц-Гудзь полулежит на заднем сиденье. Бренчит на видавшей виды полинявшей гитаре.
– Когда театр «Ромэн» будем проезжать, ты мне скажи – ага? У меня там митинг: проджект совместный мутим.
Гудзь выскочил в зону прилета первым, грифом гитары невозмутимо, будто делает это каждый день, отогнал таксистов-попрошаек (никто не испугался), подмигнул, цыкнул зубом и сказал:
– Сначала мы Сергея в такси посадим.
Так и есть, седовласый гражданин в плаще с футляром, смахивающий на профессора с нашей кафедры, – скрипач Gogol Bordello Сергей Рябцев, за концерт размыливающий смычок на молекулы. Солисту – в табор на Карпаты, скрипачу – в Москву к родственникам. Летели из Нью-Йорка вместе.
– Скажи, пожалуйста, – интересуется профессор Рябцев, – сколько, ты думаешь, будет стоить такси до Юго-Запада?
Сюр.
Юджин велел называть его Евгением. По паспорту – Алексеев, по происхождению – Киев, микрорайон Бровари, с балкона шестнадцатиэтажки Чернобыль видно.
– Хатц – в Америке говорят. Правильно – Гудзь. Цыганский корень.
В Химках артист вдруг переходит на английский:
