К сожалению, сегодня певческий уровень не всегда тот, прежний, высокий, в том числе и из-за экономических проблем. Конечно, в спектаклях Ла Скала участвуют достойные молодые и даже очень талантливые певцы, но на поколение певцов с именем трудно найти возможности. Я очень рада, что в этом великом театре всё больше и больше наших замечательных певцов!
– Как вы справляетесь с эмоциями, когда поёте очень сильные произведения или в очень трогающей душу обстановке? Например, на концерте в Ереване, посвящённом 100-летию геноцида армян.
– Это самое важное – эмоции! Я наполовину армянка, и все мои родные счастливо спаслись во время геноцида. Они бежали из Вана, столицы Древней Армении, столицы Ванского царства – древнейшей армянской земли. Петь в этот день, на этом святом месте, перед президентами и высокими гостями – большая честь! Природа решила испытать меня на «вшивость» – температура воздуха была всего плюс семь градусов. Сказать «холодно» – ничего не сказать, даже меховой палантин не спасал. Было холодно дышать. Но спеть там – самое малое, как я могла показать своим предкам, тем, кто выжил, и тем, кто был сожжён заживо или зверски уничтожен, что я сильная и что я всё помню. Спасибо всем, кто признает этот геноцид. Без признания не будет покаяния. А вот на Украину за премией «Человек года» не поехала. Брезгую дышать одним воздухом с теми, кто уничтожает свой народ. Не могла бы подать руку убийце-президенту и его сообщникам. Никогда не любила политику. Знала, что дело грязное, а теперь знаю, что грязное и кровавое.
– За последние 3–5 лет какие события стали для вас главными и почему?
– Я поняла смысл жизни. Смысл СВОЕЙ жизни.
– Вы работали в жюри вокальных конкурсов, а в начале карьеры сами в них участвовали. В связи с этим вопрос: что самое трудное для члена жюри? А для участника?
– Для честного члена жюри, у кого нет специального интереса, самое трудное – понимать, что прошли не те… А для участника самое трудное, но самое полезное – не победить и потом всю жизнь доказывать, что ты есть, а сохранить уверенность в себе, в случае если не вошёл в число лауреатов. Очень часто бывает, что первые премии получают те, кто потом никак себя не проявляет, а те, кто слетел или получил не самые высокие награды, делают большую карьеру, потому что если певец – личность, то он всё равно добьётся успеха.
– Что самое привлекательное для вас в участнике конкурса?
– Индивидуальность.
– Как вы считаете, почему такое распространение получил режиссёрский вандализм в оперных постановках? И почему театры принимают такие постановки?
– Не хочу никого обижать, но думаю, что в «осовремененных» постановках много всего не оперного и не театрального, а иногда некомпетентность, иногда распил бюджета, иногда экономия. Майки-«алкоголички», шорты, комбинашки, пальто серого цвета типа шинель используются и в хвост и в гриву. Часто такие постановки вызваны фобиями режиссёра или желанием вызвать скандал. Сейчас в большинстве зарубежных театров вандальных постановок – процентов восемьдесят. Но есть 20% золотых спектаклей – тех, где используются современные средства и новым языком рассказывается старая история более выпукло, более глубоко.
– Если ваше видение роли не совпадает с режиссёрским, как вы поступаете?
– Я – не первая и последняя инстанция. Есть либретто, есть композитор. Есть наше всё – партитура, её нельзя менять! Я всегда спокойно пытаюсь расспросить и понять идею. Если идея понятна, то мне как актрисе интересно её воплотить, и если идея основана на том, что написано авторами оперы, но что-то вдруг открывается новое, это просто удача в жизни! У Филлиды Ллойд в «Макбете», который я спела в трёх театрах – в Париже, Лондоне и Барселоне, – когда все менялись, кроме меня, было много нового и интересного, неожиданного. У Франческо Негрина в Монте-Карло пришлось танцевать в «Макбете» – проживать весь балетный номер – у Верди написан балет минут на 25–30! Бывает, что в постановках нет балета, но бывает и с балетом, правда, с профессиональными танцовщиками, а у нас было продолжение дум, чувств, снов, мечтаний леди Макбет. Так здорово!
– Елена Образцова говорила, что Франко Дзеффирелли очень любит певцов, да и постановки у него восхитительные. А есть ли сейчас в мире режиссёры его уровня и есть ли значительные оперные режиссёры, которые любят певцов? Если да, то в чём эта любовь проявляется?
– В каждом времени свои Дзеффирелли… Так, как он, сегодня не ставят – дорого! Слишком красивые и дорогие костюмы и декорации. Но вот недавно в Генуе я пела в постановке Дэвида Ливермора – это гений! Он бывший певец и поэтому любит певцов, понимает специфику и уважительно относится к опере, к профессии и к каждому артисту. Люблю работать с Филлидой Ллойд, Адрианом Ноблом, Франческо Негрином, Жаком О"Брайаном, Паоло Миччике, Иллайджей Мошински, хотя с ним первая постановка – «Пиковой дамы» в Метрополитен-опера – прошла «на ножах»: я ругалась и из-за образа Лизы, и из-за её костюма.
– В чём цель искусства вообще и оперного искусства в частности?
– Нести свет, радость, энергию! Если постановщики и исполнители заронили мысли, эмоции и заставили задуматься – это высшая цель искусства!
– Существует ли ответственность искусства?
– Естественно, существует! Каждый постановщик, или художник, или писатель должен понимать, чем он наполняет души: бальзамом или ядом.
– Что такое зло в искусстве?
– Зло – когда в постановке так все перекручивают, что это выглядит не профессионально, а глупо. Заронить в неокрепшую и неискушённую душу бредовые и очень часто порочные идеи – это зло, большое зло. Оно может убить в зародыше любовь к искусству и уничтожить способность его воспринимать. Конечно, театр должен жить и развиваться, но не в оскорбительной манере. Театр – это высота, и не надо опускаться до балагана, нужно поднимать публику на эту высоту.
Беседу вела Людмила ЛАВРОВА
Фото из архива Марии ГУЛЕГИНОЙ
Теги: искусство , театр , опера
«Ангел с сиренью» и другие
«Игра в мяч». Холст, масло. 2009 г.
В залах Музейно-выставочного комплекса РАХ "Галерея искусств Зураба Церетели" (Пречистенка, 19) развёрнута выставка произведений члена-корреспондента Российской академии художеств Ларисы Наумовой, приуроченная к юбилею художника.
Порядка 50 живописных и графических работ разных лет дают представление о цельности исканий и единой стилистике, а точнее - индивидуальном художническом почерке Ларисы Наумовой. При беглом осмотре экспозиции может показаться, что это всё об одном и том же, один и тот же образ переходит с картины на картину, обживает её пространство, приглашает в гости разных персонажей, и протекает здесь одна жизнь[?] Это делает работы Наумовой узнаваемыми, недаром же её имя хорошо известно любителям искусства и коллекционерам как в России, так и за рубежом.
Библейская тема присутствует в творчестве Наумовой весьма деликатно, настолько ненавязчиво, что предполагает в зрителе способность её узнать, почувствовать, откликнуться («Несущий над городом», – 2005 г.; «Сошествие», 2014 г.). Такая скромная, несколько самоустраняющаяся позиция мастера и его способность уступить своё место, отказаться от роли ведущего, создать приоритет зрительского соучастия вызывают глубокое уважение. Полотно «Адам и Ева в саду» (1999) показывает юную девчушку, любопытную и наивную, заворожённо глядящую на огромные плоды (размером с неё!), созревшие в туго переплетённых ветвях, словно в колючем терновнике. Адама здесь ещё нет, просто мы знаем, что он где-то недалеко, и любопытство они будут утолять вместе… Продолжает этот сюжет «Еда или «тайноедение» (2015): вместо яблоневых зарослей – картонные коробки из-под яблок, выстроенные ступеньками в небо, откуда за теми же грешниками наблюдает херувим, в изумлении заставший их за поеданием запретного плода. Смысл? Ничего не изменилось, сколько б ни твердили миру…
Тема желания найти убежище, спасительный укромный уголок, чтобы создать и сохранить свою тайну, нашла отражение в целом ряде живописных работ: «Дети под столом», «Спас. Голубой», «Любовники под золотым дождём», «Продавец шаров» (все – 2009), «Красные чашки» (2012), «Ангел с сиренью» (2014). Это каждый раз соприкосновение с интимным переживанием персонажей, «подглядывание в замочную скважину», и увиденное бесконечно восхищает своей красотой, тишиной, покоем или поиском покоя… Картина «Игра в мяч» (2009) по стилю напоминает пикассовских бегуний – экспрессивная динамика, сила устремления, заставляющие ракурс искажаться, отчего рушится гармония, но расположенный в центре полотна большой красный мяч, взмывающий над Землёй, оставляет её несовершенство, суету, игру, будто и он стремится к покою и уединению. Его оттолкнули или сам оттолкнулся?..
