Проханов, певец Системы, остался верен Системе даже когда она рухнула. На это не способен ни один конформист, это противоречит самой логике Системы, основанной на абсолютизации сиюминутного, на полной покорности социальному року, на шкурности и имитации, которую мы имели случай созерцать последние годы в небывалом объеме. Но тем фактом, что нашелся кто-то один, кто сказал “нет”, было доказано, что в защищаемом уходящем строе было иное содержание и иной смысл, нежели банальности бесхребетной массы жадных аппаратчиков, готовых служить кому угодно.
Поступок Проханова в августе имел важнейшее историософское содержание, поскольку его отсутствие или наличие имеет прямое отношение к постижению логики идеологической истории.
Но после августа он оказался в роли паладина пустоты — советский Дон Кихот в окружении свиней, отставших от обоза и притворяющихся “пострадавшими”.
Проханов стал моральным и психическим хребтом патриотической оппозиции после августа 1991. Осью нашего сопротивления, полюсом всего того, что было в эти годы окрашено в тона реального героизма и несимулированного достоинства.
Газета “День” под его руководством стала отражением его души, и та композиция, которую он создал из идей, личностей, тем, персонажей, взглядов, текстов, позиций, не имела никакого аналога. Каждый номер отвечал пульсу истинной истории. Каждая строчка ожидалась с жадностью теми, кто стал прозревать, пробуждаться, распрямляться вместе с ритмом этой газеты. Прохановский “День” стал настоящим “кораблем” в океане бесстыдства и гиперконформизма.
ОПЛОДОТВОРЕНИЕ ПАТРИОТИЗМА. Сделав все, что мог, для чести и верности, собрав, склепав народную оппозицию из разрозненных осколков, из не совсем покорных и не совсем безразличных сил, движений, людей, Проханов оказался мотором всего героического периода нашего сопротивления от 1991 по 1993 годы. Если внимательно проанализировать “День” того времени и сравнить его с другими “патриотическими” и “оппозиционными” изданиями, то сразу заметна удивительная разница между живым и фиктивным, между новаторским и имитационным, между искренним и поддельным. Прохановский “День” говорил все и до конца, круша предрассудки обывательских кадровых изданий, воспитывая и организуя массы, открывая обалделым от всего происходящего советским людям неожиданные новые идеологические и политологические горизонты, срывая мировоззренческие табу, бесстрашно бросаясь в неожиданные духовные эксперименты. Это было своего рода оплодотворением патриотизма. Будто в постно-скопческую, уныло юдофобскую преснятину вкололи сыворотку пассионарности.
Евразийство и геополитика, империя и третий путь, консервативная революция и национал-большевизм, континентализм и традиционализм, новые правые и новые левые, неосоциализм и неонационализм, православный нонконформизм и исламский фундаментализм, национал-анархизм и панк-коммунизм, конспирология и метаполитика стали постоянными темами “Дня”, разрывая дрему банальных клише ординарных “консерваторов”. Но, видимо, чтобы не пугать кадровых, Проханов добавлял в кипящий котел нонконформизма полотна угрюмых авторов из “старых правых”, бубнящих о своем в привычном для среднего патриота ключе. Эта шифровка Проханова была необходима, как разбавление лекарства, иначе, в более концентрированном виде, пост-советские люди (даже самые лучшие из них) новаторства переварить не смогли бы.
Сам Проханов часто говорит, что просто “открыл шлюзы всему, что хотело выплеснуться наружу”… Но он явно скромничает. Почему же десятки балбесов- редакторов других патриотических изданий продолжали угрюмо свои нудные и бессодержательные внутренние разборки, по сотому разу повторяя опостылевший хоровод публицистов и писателей из прошлого, давно утративших (или никогда не имевших) представление о реальности, об идеях, о вызове времени: тщеславных, трусливых и плоских…
Проханов уникален тем, что его темперамент, его тип, его природа наследуют в огромной мере молоканский, нонконформистский, национал-радикалистский дух свободы и независимости, дух восстания, дух непокорности, дух обособленности. Этой своей чертой Проханов пугал и пугает “кадровых”. По этой причине Мамлеев назвал его “нашим”. В этом заключается готовившийся не одно столетие феномен прохановского “открытия шлюзов”.
Поведение Проханова эпохи “Дня” в контексте патриотической оппозиции было поведением мужчины в среде взрумяненных (или вялых) теток. Кшатрийский темперамент, стремление осуществить, воплотить задуманное и намеченное, причем здесь и сейчас.
Проханов проецировал свой архетип на других, не просто влияя на читателей, но создавая читателей, вызывая читателей из небытия, формируя их, утверждая, что они должны быть, даже в том случае, если их нет. Не только газетная, но социальная, антропологическая верстка. Она была сложнейшей и напряженнейшей. Но сулила невиданные результаты. На карту была поставлена судьба величайшего народа и его государства. Жизнь или смерть зачарованной, уникальной нации.
Но…
НЕУДАЧНЫЕ ТЕНИ. Горькие слова застывают на языке, но столь серьезны темы, что не возможно их опустить.
Проханов сделал многое, очень многое. Он сделал столько, сколько никто в патриотическом движении не сделал. Ему по праву должно было бы принадлежать первое или рядом с первым место в патриотическом движении на его героическом этапе. Однако случилось иначе.
Причин того, что роль Проханова была скомкана, достоверно я не знаю. Могу только догадываться. Но многие силы (и в том числе среди “патриотов”) были брошены на то, чтобы не допустить всеобщего признания объективного первенства “Дня”, центрального значения лично Проханова. Этого он сам, конечно, избежать не смог. Он смог бы избежать другого.
Был переломный момент, когда все решалось. Решалось в редакции газеты “День”. Тогда, именно тогда в 1992–1993 годах закладывались модели и формулы оппозиции, действие которых предопределило в огромной мере все последующие события и поражения.
Мы стояли посреди хаоса позиций, партий, групп, организаций. И, в принципе, от Проханова во многом зависело, какие движения и каких персонажей поддержать, вывести в центральные фигуры, какие темы сделать приоритетными, а какие, наоборот, сдвинуть на периферию.
Лично я считал и продолжаю считать, что не следует первостепенному ставить над собой второстепенное, достойному поддерживать недостойное, полноценному продвигать к социальным верхам ущербное. И лучше было бы Проханову возглавить тогда кипящий котел оппозиции самому. Он пошел другим путем, и тогда я в первый раз почувствовал тревожные обертона грядущего провала.
Понятно, что в неразберихе того времени на видные роли — в том числе среди патриотического движения — пробрались личности случайные и незапланированные историей. Но при определенной настойчивости Проханов мог бы сопутствовать их закату более активно. Он этого не сделал, пытаясь собрать разношерстную кампанию, не имеющую часто ничего в голове, а тем более за душой, в общий фронт. Это был синкретизм вместо синтеза, подмена идеологического объединения лозунговым. И за всем этим брезжила ностальгия Проханова по определенности, устойчивости, надежности Системы, т. е. внутренняя симпатия к кадровому. Он мало поддается внушению, но определенные элементы системы зачаровывают его. Депутаты, кабинеты, селекторная связь… Как будто магия исчезнувшей Империи имела над ним необъяснимую власть. Так саднит у инвалидов отсутствующая конечность.
И из бестелесных паров ностальгии Проханов мало-помалу стал призывать к жизни монстров. Из грез его выпрастывались солидные тушки Старой площади, фантомы аппаратчиков-государственников, миражи “служилых людей”. Каббала называет это “диббук”, “воскресшие дурные мертвецы”. Сегодня дежекциями этого прохановского ностальгического магнетизма наполнена половина Думы. Странно, но на иврите “Дума” (с ударением на последний слог) — имя демона кладбищ.
ПЕРПЕНДИКУЛЯРНЫЙ ВОЗРАСТ РОЖДЕНИЯ. Кого любишь, того и судишь. Я все же думаю, что отказ от первой роли не только скромность. Возможно, что Проханову невыносим вкус бездны, в которой он очутился. Но у нас нет иной перспективы, кроме как попытаться организовать новый мир из нового центра, новый порядок из нового архетипа, новую нацию и новое государство, отправляясь от новой личности.
Проханов, несомненно, лучший из настоящих. Но все здесь настолько постыло, что, может быть, не так выразительна эта искренняя и объективная похвала.
Я думаю, что необходимо заново собраться, напрячься, вспомнить все, ощутить в крови голос, шепот, рев предков, вой обособленной Родины, нашей последней Руси, и отряхнуть некромантические могильные скорлупы в депутатских костюмах. Умерший человек никогда не возвратится к состоянию старца, а старцу никогда не быть больше юношей. Новое Рождение перпендикулярно всем возрастам. Новая Жизнь по ту сторону как старой жизни, так и старой смерти. Это справедливо для человека, это справедливо и для народа, и для государства.
