ват, что люди разоча-
рованы давно,
что вершит читатель суд:
были неплохи-
ми, а нынче стали муд-
реными стихи.
Не вини меня в грехе,
помни наперед:
все стихи такие — ге-
ний лишь создает!
Возможно, кто-то еще помнит асеевскую оценку творчества В.Сосноры, когда тот только начинал. Его стихи на мотивы "Слова о полку Игореве", древнерусских летописей и сказаний, несли молодую энергетику, впечатляли. А нынче что? Талантливый поэт возомнил себя гением. Осмеять норов Сосноры, неумеренную амбициозность других поэтов, оставляющую разрушительные последствия для русского стиха,— в этом, несомненно, состоит благородная миссия пародиста.
Вот, к примеру, еще пара экзерсисов с похлопыванием классика по плечу. У В.Сосноры:
Я вас любил. Любовь еще — быть может.
Но ей не быть.
И у И.Бродского:
Я вас любил. Любовь еще (возможно,
что просто боль) сверлит мои мозги.
Кто кого перещеголял, решать читателю. Стремление возвысить себя посредством унижения классиков и эпатирования публики — какая-то неизлечимая болезнь современной поэзии.
Менее известные и более зажатые авторы, как правило, тщатся во всеуслышание заявить о своей правопреемственности, худо-бедно продолжая традиции классиков. Вот вам В.Рогачёв:
Во мне, в раздумии застольном,
Вопрос о Пушкине возник:
Раз у него потомков столько,
То может, я — один из них?
А вот как Е.Нефёдов, удовлетворяя ленивую пытливость поэта, домысливает его стихи:
Мой дядя с батей — Рогачёвы,
Что есть удача из удач:
Ведь если вникнуть в это слово,
Фамильный корень мой — рогач.
Но рогачу всегда подружка —
Рогатка; а она, друзья,
Стреляет так же, как и пушка.
Выходит — тоже Пушкин я!
Эх, был бы жив сегодня классик —
Меня б он обнял, а засим
Сказал в застолье: — Ай да Вася!
Добавя: — Ай да сукин сын!
А вот Е.Евтушенко — поэт маститый. И свое родство с классиками доказывать не собирается — цену себе знает: "Поэт в России — больше, чем поэт". Под эту строчку в своё время (помнится мне, в начале 70-х годов только что отошедшего века) была подведена мощная литературно-рекламная раскрутка, о которой иным величайшим классикам при жизни и мечтаться не могло. Признанный жокей эстрадно-советско-американской поэзии (поначалу — антиамериканской) дал фору всем классикам, оставив их далеко позади по количеству выпущенных книг, живя и здравствуя поныне — преимущественно в Нью-Йорке. А в России он, похоже, "заплутал в трех сосняках". Лихая рифма "кедрача—Ильича" не менее лихо была изменена в поздней редакции на банальное "сосняков—стариков". И пародисту оставалось только развести руками, добавив:
Заплутал я, похоже, в кедрачах-сосняках...
Я любил — но кого же в этих пылких стихах?
И я думаю снова, ужасаясь подчас:
Ильича — так какого? Их же двое у нас!
А любил я все годы, то борясь, то скорбя,
Ни того, ни другого — а р
одного себя!
В своем "лице лица" этот выдающийся хамелеон российской словесности явил яркий пример того, как можно девальвировать Слово, занимая модные гражданские позиции, и получать за это "золотые" дивиденды.
Этому версификатору крупно повезло. А тысячам других, мечтающих о подобной — пусть сиюминутной, но звонко-монетной — славе, не везет никак. Как сетует, к примеру, Ю.Влодов, и воспроизводит автор-пародист:
Кропаю ерунду,
Не знаю, кто читает...
Хватает на еду,
На славу — не хватает.
По всей видимости, комплекс неполноценности так измучил большинство наших поэтов, что не знаешь, кому из них отдать предпочтение. Тем ли, в ком еще остались какие-то амбиции,— или тем, кто "не гений, не талант, а черт-те что такое", как в пародии "Ни то ни сё"
Смех рассеивает страх, но он же его и насылает на всех, кто заслуживает осмеяния. А если автору не страшно за судьбу своих творений, то он частенько теряет "нюх", то бишь чувство художественной меры. Уж на что безмерна русская душа, но вставлять ее в каждую строчку, как делает В.Коростелева,— чересчур. По зову души противится этому и пародист:
Как задушевно и красиво
Вложил нам в души некий муж
Души прекрасные порывы,
Другой — портреты мертвых душ!
Я не возьму греха на душу —
И заявлю, хоть задуши:
Как много, душенька Валюша,
В твоей поэзии — души!
Стихи
, написанные на полном серьезе, пародист легко переводит в то измерение, где властвует смеховая стихия, стихия осмеяния — и поделом.
Вдруг чувство вечное взыграло!
Но в это время, как назло,
Моя любимая — стирала,
Как написал еще Светлов...
Это — у О.Мостецкого, которому ничего не стоит строки Е.Винокурова приписать М.Светлову, не имея достойных своих. Впрочем, смеха они достойны. Бдительность пародиста быстро всё ставит на свои места:
Мы все учились, но хреново,
Как говорил еще Гомер...
Мы Винокурова в Светлова
Перекрестили, например.
Нам дядю самых честных правил
Представил Лермонтов давно,
А Пушкин к этому добавил
Про дядю из "Бородино"...
Кого средь белого листа
Еще припомню для примера,
Чтобы вложить в его уста:
"Послушай, ври — да знай же меру!.."
Поэтическая вольность ныне расцвела таким махровым цветом, что Александру Сергеевичу в свое время и не снилось. Коробит облегченная ироничность энтэвэшно-итогошного "правдоруба" И.Иртеньева, "посочувствовавшего" политикам: "Я пью за вас, политики родные,/ Поскольку кто-то ж должен пить за вас". Или вот еще: "А то, что вам не повезло с народом,/ Так мы другой подыщем вам народ..." Пародия Е.Нефёдова, по принципу "обратки", глубже и умнее, она дописывает то, до чего "правдорубу", благополучно подвизающемуся на телевидении, просто не додуматься, потому что не дочувствоваться:
Врубил любой телеканал России —
А там живет совсем другой народ...
На радио, в газетах и в искусстве,
Хохмя, тусуясь, набивая рот,
Красивой жизни обучает русских,
Ни дать ни взять — совсем другой народ.
И всюду — от банкиров с их размахом
До тех, кто для продажи землю ждёт,
От "новых русских" и до "русских мафий",
Куда ни глянь — совсем другой народ.
Короче, мы им дали, что просили,
Хотя на кой? Уже который год
Не где-то, а в самих верхах России
В кого ни ткни — совсем другой народ...
А не другой — почти не виден ныне:
То ль он, чудак, зарплату ждет у касс,
То ль где-нибудь в окопах он погряз,
То ль в шахту лезет под смертельный газ...
Но не люблю я грусти и унынья:
Я пью за вас, политики родные,—
Ведь нету русских, чтобы пить за вас.
А.Тимофеевскому везде чуется "загадочный душок": "Славянский дух загадочный.../ Да что тут долго думать —/ Россия — домик карточный,/ Осталось только дунуть". Это уже прочитывается как прямой призыв к недругам России. Русская ширь, наши просторы просто не дают покоя провокатору-поэту: "Как будто бы, взглянувши на себя,/ Россия в зеркале не уместила рожу". Интересно, спародировал бы подобные стихи покойный А.Иванов? По всей видимости, вряд ли. Зато у Е.Нефёдова здесь даже вопросов не возникает:
Пишу, не шибко думая,
Пускай Россия ахнет.
