Гибель советских пленных красноармейцев, заморённых в Польше, штурм Кронштадтской крепости и подавление Тамбовского восстания, пакт Молотова – Риббентропа, конец Коминтерна – обо всём этом Кантор рассказывает вне либерального канона приватизированной истории. «Красный свет» – тоталитарно написанный роман, в котором оппонентам автора не дадут оправдаться», – сетует Валерия Пустовая в «Российской газете». Почему же – не дадут? Попробуйте! Это было бы интересно и эффектно, ведь статью в «РГ» прочтёт куда больше народа, чем роман Кантора.
Однако критики не обсуждают «Красный свет» по существу. Вместо этого они объявляют его нечитаемым, упрекают за «фантастические очертания», потому что один из персонажей – ветхий старик, друг и соратник Гитлера – «консультирует» лидеров современной российской оппозиции… Тут наблюдается забавная подмена: Лиза Новикова из «Известий» пишет, будто старик с этой целью приехал в Лондон. На самом же деле Ханфштангль много лет содержится под арестом и это к нему, не по его воле, но с согласия и поощрения британских спецслужб, приехали российские либеральные политики. Цель у них одна: добиться от доживающего мафусаилов век нациста авторитетного подтверждения, что коммунизм и нацизм – близнецы-братья. Но вместо этого они попадут на лекцию по истории, которую ни один из них не готов выслушать и понять… Хотя чего ждать от выдуманных карикатурных либералов, если совершенно реальный Мартын Ганин с «Кольты» увидел в глубокой эрудиции и аргументированных мыслях Максима Кантора графоманию и стремление понравиться «новым хозяевам»!
Впрочем, об этом в романе сказано тоже: «Талант произносить уместные реплики ценится обществом выше, нежели научные труды. В течение последнего века российская интеллигенция читать и писать разучилась, и среди творческой интеллигенции было постулировано: произведения отныне – это не главное. Главное – адекватный образ мысли, а со взаимной толерантностью у творческой публики всё обстояло прекрасно».
Остаётся важнейший вопрос: зачем всё это? Зачем понадобилось Кантору Сталина отнюдь не обелять (напротив того, в романе заострена тема личной осведомлённости вождя о расстрелах и пытках), но описывать деятельным, энергичным, по-своему рациональным человеком? Зачем подробно останавливаться на том, что Хрущёв, разоблачивший «культ личности», – негодяй и расстрельщик? Зачем опровергать Хану Арендт с её малоосновательной историей тоталитаризма и Айн Рэнд, воспевающую богатеньких хозяев жизни? Да потому, что манипуляции историей никогда не доводят до добра; история тогда повторяется в самых уродливых своих ипостасях. В перестройку либералы искусственно оживили словцо времён «большого террора» – «красно-коричневые», и общество не обратило на это внимания. Распад России, идеологически-управляемый, уже принёс много горя, и это до сих пор не преодолённая опасность. Нельзя позволять манипулировать собой. Нельзя забывать свою историю, сложную, славную, страшную, разную. Как определить, где правда, где ложь? «Надо лишь включить в общую картину истории анализ личности автора документа… многое прояснится». Этот нехитрый принцип вывел бы на чистую воду тех «лидеров мнений», для которых стало нормой говорить вчера одно, а завтра – противоположное. И наконец, как понять, права страна или нет? «Если отец и сын образуют одно целое – значит, страна права». В книге, посвящённой отцу, эти слова звучат особенно веско.
Елена Наумова. Жетончики: Книга лирики. - М.: Художественная литература, 2012. – 240 с. – 1000 экз.
Вопросы без ответа. Задачи, которые невозможно решить. Простота житейской мудрости и непостижимость философии жизни в пространстве одного стихотворения становятся ядром существования, центром тяжести и противовесом одновременно, где ровную линию одиночества пересекают острые лучи счастья. В новой книге Елены Наумовой "Жетончики" с первых страниц можно услышать, почувствовать, вспомнить вкус подлинной гармонии этого мира, где боль и радость бытия в равной степени присущи человеку, – как знание, передающееся из поколения в поколение, где поиск собственного пути – неотъемлемая часть жизненного опыта.
Автору не свойственна витиеватость стихотворной формы или избыточная образность – напротив, ясность поэтического языка и глубокая искренность личностных переживаний как основа мироощущения лирического героя становятся точным проводником между жизнью и поэзией.
Снова память уносит упрямо
Через годы – на первый урок,
Где пишу через чёрточку «ма-ма»,
И ломается хрупкий мелок.
Тонко прочувствованная поэтом связь прошлого и настоящего, невозможность отделить или отдалить себя от истории своей страны, где продолжает звучать надорванный горн, где не могут отгреметь военные раскаты, где «вся страна – наш дом», – словно собранная мозаика человеческого существования, из которой нельзя выбросить ни кусочка.
По семьям били похоронки,
Когда за братьев и отцов
Вставали яростно девчонки,
Перехитрив военспецов.
И снились срезанные косы,
И пахла порохом земля,
И жизнь стояла под вопросом
Не раз и мамы, и моя.
Один из лейтмотивов книги – сопротивление, основа жизненной схемы, собственной и личной, без оглядки на чужие, возможно, и лучшие планы человеческой жизни. Неприятие чуждых ориентиров, определение своего пространства на ощупь и прочное осознание правоты – вот нехитрый на первый взгляд житейский багаж, которым Е. Наумова щедро делится с читателем.
Всё торопимся куда-то.
Всё успеть охота нам.
То глядим на циферблаты,
То глядим по сторонам.
Объявляют по порядку
Остановки громко, но
В нетерпении перчаткой
Трём замёрзшее окно.
И, хотя лирический герой признаётся в том, что «Я ощущала себя отщепенцем с пелёнок», стихотворения Наумовой точно передают суть человеческой природы, где одиночество существует наравне с единством. Те невидимые нити, идущие от одного человека к другому, связывающие на века или лишь на время задевающие друг друга, длящиеся и продолжающие круговорот жизни, выхвачены цепким взглядом поэта.
[?]Но впереди – сквозь слёзы на глазах –
Не райский сад, не звёздный царский полог,
А маленький заброшенный посёлок,
Откуда вышла сотню лет назад.
Хрупкость, но в то же время незыблемость вещей, дел, событий – точка отсчёта, как начало нового времени, отсутствие определённости и одновременно оглушающая ясность, приходящая, словно ответ на задачу, которую решила Елена Наумова. Решила по-своему, и, возможно, для кого-то эти стихотворения станут подсказками в определении своего направления.
Александра КАЛИНИНА
В то время как 30-я годовщина смерти Луи Арагона способствовала новому открытию одного из самых великих французских писателей, в России благодаря усилиям Вольфа Седых, вышло в свет очень оригинальное произведение - книга "Такая лиричная кириллица Луи Арагона. Si lyrique cyrillique de Louis Aragon".
В течение долгого времени В. Седых работал директором московского издательства «Прогресс» и, будучи русским издателем произведений Арагона, часто встречался с писателем. Авторы решили опубликовать двуязычную антологию, охватывающую все стороны деятельности Арагона, уделив особое внимание страстному интересу писателя к русской литературе, одним из самых ревностных защитников которой он был вместе с Эльзой Триоле на протяжении многих лет. Благодаря им обоим на французский язык перевели сотню замечательных произведений, в том числе и тех авторов, которые писали на других языках народов СССР. Даже одна эта сторона деятельности Арагона свидетельствует о его редкой открытости. Писательская чета выступала в защиту прав литераторов, когда они попирались по политическим мотивам.
Интерес Арагона к литературам различных республик СССР привёл его к познанию глубин советского общества и его проблем, которые, согласно бытующим на Западе враждебным и упрощённым взглядам на это общество, не подлежали решению. Это познание объяснялось тем фактом, что Арагон прекрасно понимал замысел любого произведения и его цель, а также его связями с советскими писателями. Многим из них он оказывал поддержку, способствуя публикации во Франции их произведений. Такому познанию помогали и его статьи, которые содействовали известности литературы этой огромной страны. Благодаря всем этим обстоятельствам Арагон был одним из французов, наиболее информированных о том, что происходило в Москве в литературной сфере. Работа В. Седых справедливо напоминает о важности этой деятельности Арагона.
