Площадь Сельского хозяйства
остаётся.
Вместо полей - улица Полевая.
Вот такая у нас топонимика
кривая.
Вместо садов - Садовая[?]
Жизнь приходит новая.
* * *
Как, наверно, страшно
для фламинго
Потерять способность жить в полёте,
Не кружиться в пламенном фламенко, -
На земле его гнездо - в болоте.
«В предвкушении добра»
ВПЕРВЫЕ В "ЛГ"
Виктор ХАТЕНОВСКИЙ
* * *
Жизнь как камни раскидала
Нас. Пресытившись хлыстом,
Тяжкой поступью вандала
Входит память в старый дом.
Без фанфар, без песнопений
Одолев промозглый тлен,
Входит, бродит... Чьи-то тени
Отделяются от стен.
Прорастает память телом:
Камнем высветлив версту,
Батька в платье чёрно-белом
Грудью тянется к кресту...
Прокричав веселью: "Трогай!",
Слёзы вытравив из глаз,
С повседневною голгофой
Мать смирилась ради нас...
Злая память сердце гложет,
Ощетинившись, как зверь, -
Просчитает, подытожит
Горький перечень потерь.
Жизнь вбивает ногу в стремя,
Грудь рубцует мошкара...
Ах, как сладко пахло Время
В предвкушении добра!
* * *
Октябрь. Слякоть. Листопад
Флиртует с ветром. День обвалом
Надежд отмечен. Двое спят,
Укрывшись плотным покрывалом.
Ночная мгла не так страшна
Содружеству... В застенках рая
Жена, как смерть, ему нужна;
Ей нужен муж, как боль зубная.
Так - было, есть.
Так будет впредь.
Вновь умертвив в октавах звуки,
Она рискует растолстеть,
А он - состариться от скуки.
* * *
С утра расцвела придорожная ива.
Возможно, чужую
предчувствуя боль,
Природа сегодня так красноречива,
Что я над собою теряю контроль.
Забыты тревоги, бег в поисках
хлеба,
Надуманный страх
безвозвратно исчез.
Мне только бы видеть
бездонное небо,
Рассвет и с туманом
флиртующий лес.
* * *
Был дерзок я, как уркаган.
В бескровной схватке с вами
Краснел, хватался за наган...
Мог землю грызть зубами.
От криков собственных оглох -
Неистовствовал... Следом -
Раскрасил стихотворный слог
Прекрасным чёрным цветом.
Вам трудно мне не сострадать?
Бог - в помощь! Рифмы эти
Грудной братве талдычит мать,
Весь день горланят дети.
Мой стих сильнее топора,
Страшней клыков вампира...
Довольно! Полночь. Спать пора.
Раскурим трубку мира?
ПАРОДИИ
от Евгения МИНИНА
ШТРОБЛОННОЕ
Электрик я. Сверлю бетон.
Потом в патрон вверну миньон
и вновь штроблю кирпич.
Николай Байтов
Электрик я, хоть и москвич.
Долблю бетон, штроблю кирпич
железною рукой.
Хожу на матч
"Спартак" - "Зенит",
страдаю, что не знаменит
и славы - никакой.
И я решился.
Славы для,
по вечерам стихи штробля,
кручусь, как электрон.
Пишу, всё время начеку,
но каждому свою строку
вверну я, как миньон.
МАРШРУТНОЕ
Проспект, автобус, лифт, квартира.
Усталость. Дальше - тишина.
Александр Ёлтышев
Когда иду домой устало
Запоминаю всё, поверь,
Ночь, ледяной асфальт квартала,
Подъезд, ступеньки, ручка, дверь.
Иду к квартире напрямую,
Рука, карман, ключи, замок[?]
Маршрут свой так я зарифмую,
Что обзавидуется Блок.
ОТЛИВНОЕ
под ним струя светлей лазури,
над ним луч солнца золотой,
ансамбль ангелов "Мзиури",
и зад попутчицы литой!
Алексей Остудин
когда попутчицу литую
я за такой же трогал зад,
всем заявлял, что помятую,
что я не помню, что женат.
была та дама при фигуре,
зад ничего, но бюст какой[?]
я сексуальной жаждал бури,
как будто в буре есть покой.
хотя вид принял молодецкий
но всё ж остался не у дел.
и хор архангелов "Турецкий"
"бесаме мучо" тихо пел[?]
ПЯТИКНИЖИЕ
Дмитрий Данилов.
Описание города . - М.: Астрель, 2012. - 253 с. - 2000 экз.
Какой-то город. Такой-то микро[?]район. Гостиница имени другого города. Станция имени видного деятеля большевизма и стадион имени другого видного деятеля большевизма. Довольно красивый храм. Довольно безобразный памятник. Аллее не хватает аллейности. Железнодорожность спадает и нарастает. Смысл существования неясен. Сперва кажется, что Данилов издевается. Вскоре приходит чувство: пусть себе издевается, у него хорошо получается. Затем наступает осмысление. Обычно так пишут или снимают триллеры, старательно перелицовывают Кафку. Показывают забубённую и невнятную серую глушь, в которой вызревает нечто макабрическое, паучье, ужасное. Данилов огорошивает. Он рисует идеальную заурядность, в которой ничего не происходит. Почти ничего. Происходит жизнь. Вообще-то она иногда страшна. Как везде. А иногда пронзительно хороша. Тоже как везде. Описанный им город - как приблудный дворовый пёс. Ничего в нём такого особенного нет. Но ведь полюбил же. Теперь он твой.
Виталий Шенталинский.
Наедине с людьми. - М.: Кругъ, 2012. - 264 с. - Тираж не указан.
Шенталинский обладает способностью сохранять в душе добро. Остров Врангеля и Магадан, маленький Чистополь и большая Москва - все места, где он жил, окутаны теплом его памяти. Все они конкретны, узнаваемы, индивидуальны. Шенталинский - романтик, мощный, тот, что с осенними штормами, снежными бурями, уходящим за горизонт лесом, - но притом такой, что в буране и снежинку непременно заметит, рассмотрит. Смысл для него важнее, чем звук, потому рифма иногда грубовата, приблизительна: поэт искал нужное, веское слово и нашёл его. С течением времени его поэзия становится всё немногословнее, концентрированнее. Стихи. Четверостишия. Хокку. Вот уже просто афористичные возгласы. Но по-прежнему - поэзия. Сжатая пружина мысли, которая может и оцарапать, - или почка, что распускается на ладони. Шенталинский любит людей и любит жизнь. Это банально. Это оригинально. Это очень достойно уважения, когда поэт, как солнышко, согревает лучами души.
Невыдуманная история похождений Йозефа Швейка в России. Кн. первая : 1926-1940 . - М.: Центр книги Рудомино, 2012. - 368 с. - 1000 экз.
В этой необычной книге "в хронологическом порядке представлена история вхождения Швейка в культурную жизнь России". Мытарства Швейка Гашек во многом почерпнул из собственной биографии, и, может быть, самую интересную часть сборника составляют воспоминания тех, кто находился рядом с писателем во время работы над "Бравым солдатом", и кто, попав под мобилизацию, оказался в тех самых будейовицких казармах, где Гашек был притчей во языцех. Кроме того, это сборник рецензий и более развёрнутых отзывов: истории театральных постановок, рассказы о вариациях на сходную тему и анекдоты. Немало критиков как в Чехословакии, так и за её пределами называли эту книгу либо проявлением чешского шовинизма, либо "искажением портрета чешского героя мировой войны". Такие разные люди, как Илья Эренбург и Марина Цветаева, заворожённо читали о похождениях пройдохи Швейка. Что он за фрукт? В России есть свои ответы на этот вопрос.
