«В сфере развития науки она [философская антропология] может прояснить, сравнить и скоординировать различные модели человека, некоторых основана работа отдельных дисциплин. ... Например, в проведении социологического исследования нужно руководствоваться не только нашим определением "социологического человека", но и понятием человека, где определено, какова моральная ответственность за поведение относительно наших коллег. В конце концов, нельзя определить долю морального греха [91], просто исходя их нашего идеала человека и не принимая в расчет наши предположения о возможностях человека». - Х.П. Рикман, «Возможна ли философская антропология?»
И еще раз предоставим слово Витгенштейну: «Правильным методом философии был бы следующий: не говорить ничего, кроме того, что может быть сказано [92], - следовательно, кроме предложений естествознания, т.е. того, что не имеет ничего общего с философией». Но попробуйте даже заикнуться об этом большинству современных философов! Прекрасно восприняв и запомнив то, что «философия - мать всех наук», большинство из них категорически не соглашаются пользоваться методологией философии, ее базовым законом, являющимся также законом методологии мышления: «Только факты могут выражать смысл, класс имен этого делать не может».
В социально практическом применении, к примеру, это значит буквально следующее: сентенция «Человек - это звучит гордо» не имеет смысла. По причине того, что слово «человек» здесь выступает именно как наименование класса особей, имеющих определенные признаки.
Далее: слово «разумный» в наименовании «человек разумный» не имеет смысла в качестве факта наличия разума у какой-то конкретной особи данного вида. Это слово ничего не говорит о том, что какой-то конкретный человек обладает разумом, т.к. сочетание «человек разумный» не констатирует факта, оно только называет умозрительную концепцию.
Более того, притязания на целостность восприятия проблемы «что есть человек?» с философской точки зрения никак не обоснованы [93].
«С какой точки зрения вы рассматриваете человека? - с экономической? с социальной? с психологической? с религиозной? - вот, без сомнения, обычная реакция на вопрос о человеке. И если вы осмелитесь сказать "ни с одной из них", - вы будете подвергнуты остракизму. Отрицание любой "точки зрения" равносильно в глазах собеседника отказу от мышления вообще. ... Поэтому прежде всего приходится заниматься разъяснением "позиции", которую вы собираетесь защищать. Затем, когда "точка зрения" выделена и ограничения сделаны, обсуждение идет обычным порядком с обычными результатами: отшлифовывается еще одна точка зрения среди множества других, скопившихся в разбухшем шкафу истории». - Р.М. Цанер, «О подходе к философской антропологии»
Общий недостаток большинства философов - это отсутствие четкого логического мышления и неспособность применить свои рассуждения к своим же выкладкам, слишком их увлекает полет мысли (причем, для некоторых - не полет, а судорожное переползание с места на место).
Можно согласиться с мыслью И. Канта, что любое достижение науки помогает человеку лучше познать себя, но это опять же сводится к существованию множества различных подходов к познанию человека, никак не стремящихся к объединению в единое целое. Как верно заметил Л. Фарре («Философская антропология»): «В философской антропологии исследование идет по кругу, и чем ближе исследователь подходит к объекту исследования, тем труднее ему кажется достижение центральной точки».
Для иллюстрации вышеприведенных мыслей возьмем европейскую [94] философскую мысль XIX-го века, в котором основали многие современные направления современной философии. Этот период удобен еще тем, что различные философские школы развивались параллельно, предоставляя наглядную картину временного среза философской мысли. В XX-м веке мы найдем практически лишь последователей великих мыслителей прошлого, развивающих их идеи, а также некоторые оригинальные направления мысли, не получившие широкого распространения; нас же интересуют именно те школы, которые получили достаточное распространение, - те, которые в достаточной степени соответствуют менталитету общества в целом. Кроме того, именно в XIX-м веке философия впервые начала рассматривать антропологию как отдельную часть философского знания; в этом же веке Ницше впервые в философии определил человека не как нечто сформировавшееся окончательно, а как существо, находящееся в процессе развития. В связи с этим Ницше иногда упрекают в том, что проблема взаимоотношений человека с человеком им практически не рассматривалась, а его работы практически привели к прерыванию традиций романтиков [95] и т.п. Мы же придерживаемся позиции, что упомянутая область относится скорее к прерогативе психологии, а не философии, поэтому такое обвинение беспочвенно (более того, оно выдает стремление некоторых философов оттяпать себе кусочек науки [96], чтобы казаться солиднее и обоснованнее).
В качестве вступления скажем несколько слов и о более ранних философах. Античные мыслители первыми сформировали представление о «человеке разумном», утверждая, что человеческое самосознание стоит превыше всей остальной природы. Эту концепцию четко и однозначно выдвинул Анаксагор, далее - Платон и Аристотель. Однако в связи со специфичностью мышления того времени «человек разумный» представлял собой скорее «человека социального», который употребляет свой разум на благо государства (общины) в первую очередь. Подобное отношение продержалось, постепенно ослабевая, достаточно долго. Иллюстрация: во время эпохи Просвещения (XVIII век) также выдвигался идеал «человека разумного», осуществляющего свою внутреннюю свободу и т.п. Однако, если внимательно ознакомиться с трудами того времени, то становится очевидным, что просветители весьма скептически относились к способности народа саморазвиваться. Поэтому они делали ставку не на самосознание индивидуума, а на воспитательную роль государства, которое должно преобразовывать низы соответствующим образом.
Перейдя через промежуточный XIX-й век, философы XX-го массово кинулись в другую крайность, придав понятию человеческой личности статус априорной наивысшей ценности (всячески стремясь при этом давать такие определения, которые именуют человеком практически все, рожденное самкой Homo, независимо от личностных же качеств; впрочем, эту тему мы уже затрагивали).
Итак, XIX век представляет собой в плане антропологии наиболее наглядный пример философии без крайностей мышления, и именно поэтому мы взяли в качестве иллюстрации именно его.
Ведя разговор о философии XIX-го века, нельзя обойтись без упоминания Иммануила Канта. Мы не разделяем безудержного восторга многих философских и околофилософских кругов по поводу его трудов, в основном из-за введенного им категорического морального императива, что показывает его «не-сапиенсность» [97], а также в связи с использованием им языка, который вряд ли кто назовет удобочитаемым. К сожалению, именно с подачи Канта у некоторых философов появилась мода писать тяжело и запутанно, маскируя словесной вязью отсутствие логики и оригинальности мыслей [98] (хотя лично к Канту такой претензии нет). Вспомним, что писал Шопенгауэр о Гегеле:
«Наглость и бесстыдство этого шарлатана, или, вернее - бесчестье его заключается в том, что он соединяет слова невозможным образом, т.е. они не только противоречат друг другу, но и лишены всякого смысла [99]. ...Чтобы мистифицировать людей, для этого надо только говорить им то, чего они не понимают».
По этому поводу можно было бы посоветовать тем, кто боится захлебнуться в пене философских слов и обрывков мыслей, элементарный метод, известный уже достаточно давно. Для его применения нужна самая малость - быть не Homo, а именно Sapiens`ом. Это прагматический [100] метод мышления, являющийся одновременно частью научного метода мышления. Вот что пишет на эту тему У. Джеймс:
«Прагматический метод - это прежде всего метод улаживания философских споров, которые без него могли бы тянуться без конца. Представляет ли собой мир единое или многое? - царит ли в нем свобода или необходимость? - лежит ли в основе его материальный принцип или духовный? Все это одинаково правомерные точки зрения на мир, - и споры о них бесконечны. Прагматический метод в подобных случаях пытается истолковать каждое мнение, указывая на его практические следствия. Какая получится для кого-нибудь практическая разница, если принять за истинное именно это мнение, а не другое? Если мы не в состоянии найти никакой практической разницы, то оба противоположных мнения означают по существу одно и то же, и всякий дальнейший спор здесь бесполезен».
