Видный английский военный писатель генерал Фуллер выразил это мнение в своей статье «Третьей мировой войны не будет» в следующих словах:
«Хотя это часто отрицается, однако всякая реальная война сегодня, как и в прошлом, является дипломатической войной, и поскольку в международных делах нельзя аргументировать с позиции слабости, постольку всякий спор должен потенциально поддерживаться вооруженной силой… Однако в настоящее время дипломатическая война претерпевает целый ряд коренных изменений… Ее целью теперь является уже не разрешение спорных вопросов путем переговоров, как это было раньше, а скрытый подкоп, выражающийся в агитации среди народа противника, рассчитанный на то. что под ее воздействием народ сам свергнет свое правительство… В этом и заключается новая дипломатия, которую обычно называют «холодной войной». Война как инструмент политики стала настолько обоюдоострой, что применять ее становится опасно… Огромная разрушительная сила новейших средств войны стала тормозом для самой войны. Если люди хотят продолжать свой спор, не подвергая себя риску уничтожения, они вынуждены ограничиться психологическим театром военных действий — сражением принципиальных идей. И если концентрическая «холодная война» ведется под защитой атомной бомбы и других нормальных боевых средств против непримиримого врага западной культуры и цивилизации, то атомное оружие вместо проклятия может стать настоящим благословением. Под такой «защитой» войну можно оттянуть, а затем она станет настолько невыгодной, что к ней не будут больше прибегать. Война ограничится областью идей».[180]
Мы неправильно поймем высказывания Фуллера. если станем успокаивать себя надеждой, что третьей мировой войны не будет уже потому, что война в ее наивысшей стадии развития сама лишает себя всякого смысла, что она никому не может принести пользы и поэтому становится. совершенно нерентабельной.
Фуллер говорит о новой форме мировой дипломатии — о «холодной войне» и о «сражении принципиальных идей». Для этого сражения нужно быть достаточно сильным. Все политические и другие коалиции, которые общим знаменателем имели одно лишь «анти», никогда на протяжении всей истории не были прочными и никогда не имели никакой преобразующей силы. И если в новой широкой коалиции «антибольшевизма» будут представлены самые крупные силы, самая передовая техника и самая современная стратегия, все равно ее механизм не будет иметь основного стержня, он останется телом без сердца, строением без всеоживляющего, формирующего и всепроникающего духа.
Где взять этот новый дух, эту движущую силу новых идей? Потеря Европой своих позиций на международной арене, предоставление самостоятельности другим континентам и расам, усиление мощи Советского Союза, учащение внутриевропейских кризисов, расчленение Германии, лишение миллионов людей крова и родины, уничтожение в ходе войны бесчисленного количества людей произвели на народы, как и следовало ожидать, самое ужасное впечатление. Они породили чувство полной покорности судьбе и абсолютное безразличие к заключаемым ныне договорам и обязательствам. Еще в конце первой мировой войны Освальд Шпенглер[181] пытался научно обосновать закономерность гибели Запада. Гендрик де Манн назвал первую главу своей книги, в которой он пытается поставить диагноз обстановке, сложившейся после второй мировой войны, «Век страха». Вся ныне модная философия экзистенциализма также проникнута глубочайшим пессимизмом, что особенно сильно выражено у французов Сартра, Марселя и Камюса.
К тому факту, что люди теряют сейчас всякую уверенность в жизни, следует относиться со всей серьезностью, потому что это явление имеет подчеркнуто европейский характер. Ведь новые полюса мира: Америка, с одной стороны, и Советский Союз — с другой, преисполнены не только кипучей верой в жизнь, но и сознанием своей исторической миссии. Еще Бенджамен Франклин на исходе XVIII века охарактеризовал отношение американца к жизни следующими словами: «Внести ясность в природу вещей, усилить власть человека над материей, умножить удобства и радости жизни». Современный американец, исходя из своих колонизаторских и христианских убеждений и демократических идеалов, также верит в то, что найдет «правильный выход» из создавшегося положения, если будет «правильно» искать его. На другом же полюсе, в Советском Союзе, у людей сложились оптимистические взгляды на всеспасительный характер воспитания. Миллионы людей пропускаются там через новые школы, рабочие факультеты, профсоюзные организации, союзы молодежи, пятилетние планы культурного строительства, через всю эту мельницу схематического, но целеустремленного формирования людей. Эта вера в воспитание человека соединилась там с верой в технический прогресс, с политической догмой о создании нового мирного порядка и с верой в освободительную миссию, которая в будущем якобы будет возложена на славян, и в частности на русских. Всё это вызывает у них некоторое опьянение от величия своих задач по переустройству мира и от своего собственного величия.
Но люди и народы, которые находятся в магнитном поле этих великих государств и которые в собственном развитии не видят никаких перспектив, должны будут погибнуть, если они окончательно не изживут свой пессимизм. Европейским народам поможет не тенденциозный оптимизм лозунгов, пропаганды и иллюзий, а только глубокое осознание своего положения, чтобы, трезво оценив действительность, занять свое новое место в мире. Это значит, что из всего имеющегося опыта второй мировой войны должны быть сделаны соответствующие выводы. Обе мировые войны означают для Европы не завершение, а начало перелома, начало коренного преобразования существующих порядков. И этот процесс преобразования должен вполне соответствовать новому положению Европы на международной арене и должен стимулироваться не столько правительствами и конгрессами, сколько самими людьми и народами.
В этом и заключается задача Европы. Она должна найти сама себя, потому что до сих пор этого еще не произошло. Было бы ошибкой и ложным выводом надеяться на то, что холодная война уводит нас от горячей войны. Нет. В действительности она только приближает нас к ней. Питать иллюзию, что холодная война до известной степени безвредна, означает быть безответственным и практически способствовать большевикам в выполнении их задач.
«Сохранится Старый Свет или погибнет? Да, сохранится, потому что он существует сейчас и, следовательно, должен существовать дальше». Такими словами начинает свою книгу о Европе испанский представитель культур-философии Мадариага. «В первую очередь, — продолжает он, — мы должны любить Европу. Ведь именно в Европе звучал смех Рабле, именно здесь светила улыбка Эразма, именно здесь искрились остроты Вольтера. На духовном небосводе Европы, подобно звездам, сверкают пламенные очи Данте, ясные глаза Шекспира, веселые глаза Гёте и страдальческие глаза Достоевского. Вечно улыбается нам лик Джиоконды; вечны для нас, европейцев, мраморные образы Моисея и Давида, созданные великим Микеланджело. В Европе звучали фуги Баха, покоряющие слух своей математически четкой гармонией звуков; в Европе ломал себе голову Гамлет над тайной своей апатии; здесь гётевский Фауст пытался перейти от мучительных раздумий к действию; здесь Дон-Жуан искал в каждой встречной женщине ту, которую он так и не мог найти; по европейской земле скитался с копьем наперевес Дон-Кихот, упорно стремясь добиться справедливости. Но та Европа, в которой Ньютон и Лейбниц измеряли бесконечно малые и бесконечно большие величины и где кафедеральные соборы, по словам Альфреда де Мюссе, «склонились в каменных одеждах на колени», где «на серебряные ленты рек нанизаны кристаллы городов»… эта Европа еще спит, ее время еще не настало. Она проснется только тогда, когда испанец скажет «мой Шартр», когда англичанин заговорит о «нашем Кракове», итальянец станет рассказывать о «своем Копенгагене», а немец — о «нашем Брюгге». И когда это будет действительно так, тогда Великий дух, направляющий нас и руководящий нами, скажет свое магическое слово Fiat Europa!.[182]
Разумеется, это будет лишь тогда, когда европейцы забудут военный клич своих древних предков, кое-как прикрытый «историками» всех наций фиговым листком псевдонауки. Европа должна вновь продумать и прочувствовать свою историю».
На это можно возразить, заявив, что все вышесказанное является проблемой преимущественно эстетического порядка. Но, ограничиваясь только европейским культурным наследием, мы хотим указать на главную задачу, стоящую перед Европой: поднять сознание всех европейцев — как отдельных людей, так и целых наций — до общеевропейского сознания. Это отнюдь не означает, что отдельная нация должна отречься от своих собственных традиций. от своего культурного наследия, от своих национальных признаков; наоборот, это означает, что при сохранении своей собственной национальной культуры каждая нация воспримет часть культурного наследия других наций. Нам нужен не процесс нивелирования, который сглаживает особенности наций, а процесс роста, который дает нациям возможность развиваться, невзирая ни на какие государственные границы, и который даже стирает эти границы и сливает все нации в одну общеевропейскую нацию, обладающую таким сознанием, которое охватит не только все культурное наследие Европы, но которое сможет критически переработать итоги прошедшей войны, сделав их достоянием всей Европы для утверждения ее в своей новой роли в будущем преобразованном мире. Немцы, которые с чувством злорадства смотрят сегодня на Францию, сотрясаемую забастовками, правительственными кризисами и происками коммунистов, не сознают при этом, что угрозе подвергаются и они сами. Со своей стороны, те французы, которые сейчас говорят о гарантиях безопасности и призывают надеть на Германию новые тормозные колодки как раз в то время, когда там на фоне общего хаоса начинают вырисовываться черты нового порядка, также не понимают, что будущее Франции зависит от восстановления Германии. Если кто-нибудь в Европе наслаждается кризисами, происходящими в Англии, то этим самым он обнаруживает свою близорукость, не видя, что эти кризисы сотрясают и его собственный фундамент. Все, кто думает так, отстали от жизни, застыли во вчерашнем мире, не поняли смысла конца второй мировой войны, не сделали правильных выводов из этого события и не видят еще изменений, происшедших в мире! До тех пор, пока в любой части Европы люди не станут сочувственно относиться к несчастью каждого из их европейских соседей, до тех пор, пока они не станут переживать успехи других народов, как свои собственные, вчерашняя Европа будет продолжать жить в умах людей как призрак, именно как призрак, потому что та Европа погибла на полях сражений второй мировой войны.
