Игорь Клямкин:
Алексей Платонович, остановитесь на минутку. Чем дольше слушаю вас, тем меньше понимаю. Мы ведь не пропагандисты, не агитаторы, не политтехнологи. Такого способа создания политических проектов, как «прагматическое расчленение синкретических смыслов», я не знаю. Могу согласиться с тем, что одной критики «Русской системы» недостаточно, нужно что-то еще. Но этим «еще» может быть только проект системы альтернативной. Такого проекта сегодня не существует, предложить нам согражданам нечего. И сколько бы мы ни «расчленяли синкретические смыслы», отсутствующий проект это не заменит. Можно выдвигать задачу его интеллектуальной разработки, а можно, как вы предлагаете, исходить из того, что нам до него еще «плыть и плыть», что к нему ведет «долгий и мучительный путь». Боюсь, что при таком отношении мы никуда не приплывем и не придем, потому что будем плыть и идти, не имея цели.
Очень хорошо, что вы считаете себя готовым к диалогу с погромщиками и с людьми вроде героев фильма «Кислород». Я лично в себе такой готовности не обнаруживаю, и был бы вам благодарен, если бы вы рассказали о возможном содержании такого диалога.
Алексей Давыдов: А почему мы хотим видеть в погромщиках, убийцах, наркоманах, любителях секса только культурную деградацию? Почему мы, такие белые, пушистые, интеллигентные и стерильные, печемся лишь о том, как бы не запачкаться? Но когда мы вдруг с ужасом обнаруживаем, что в нас самих сидит не только личность, но и родовой палиат, и что мы никуда из варварства не ушли, то в нас взрывается инверсия — поворачиваем руль на 180 градусов и начинаем говорить с собою, с варварами, на языке варваров. А почему бы нам не попытаться расчленить смысл варвара и не увидеть в погромщиках не только палиатов, но и граждан, субъектов права? У них не получается быть личностями в силу их исторического воспитания. Им как личностям не дает самореализоваться этакратическая система, которая и над ними, и в них. Поэтому они опускаются до погромов. Вот и все. Просто, как мычанье.
Игорь Клямкин: С этим, полагаю, здесь никто спорить не станет.
Алексей Давыдов: Но если так, то давайте не только осуждать этих людей, но и попробуем найти в их ментальности тот момент, который отзовется на призыв к либеральному диалогу в понятной для них форме.
И еще о романе Татьяны Толстой «Кысь». Она, видите ли, не выдвинула политического проекта. И хорошо сделала, что не выдвинула. Она, слава богу, не Чернышевский и не Горький. Художественная литература работает по-другому. Она борется. Но не персонажами с партийными проектами в голове. Она борется за души людей. Ответ же на вопрос «что делать?» формулирует для себя читатель, а не писатель. Из идейного содержания «Кыси» читатель может выстроить для себя актуальный политический проект, но для этого он должен сначала научиться читать художественную литературу. И Пушкина, и Лермонтова, и Гоголя, и Чехова, и Толстую. Пока, осмелюсь заявить, он этого не умеет.
Да, реакция на «Русскую систему» Данилы Багрова, героев «Кислорода», «Бригады», Бенедикта из «Кыси», молодежи с Манежки не адекватна. А мы дали им адекватную программу? Ведь эти культурные типы несут в себе протестный момент. И должны нас услышать. Но они нашу грамотно прописанную и такую очевидную программу не слышат. Почему? Может быть она не адекватна? В чем ее неадекватность? В чем ее оторванность от народа? Мы задавали себе этот вопрос?
Игорь Клямкин:
Такой программы, если понимать под ней конкретный проект институционального устройства государства, альтернативного «Русской системе», не было и нет. А потому и выяснить степень адекватности либо неадеватности этой программы мы не сможем.
Ну а в том, что ее отсутствие можно компенсировать углубленным изучением русской классической литературы, я, извините, не уверен. В том числе и потому, что литература эта, как и вся русская культура, питалась идеей абстрактного Должного, потенциал которой сегодня исчерпан. Скандал же в современной литературе, о котором вы написали, — это своего рода хмельной праздник освобождения от ее диктата. А идеи конкретного должного в культуре не возникло, и в данном отношении культурная революция у нас еще даже не начиналась. Об этом, кстати, свидетельствует и то, что вы, говоря о ней, отсылаете нас к опыту большевистских агитаторов и религиозных миссионеров.
Что же касается претензий коллег к Татьяне Толстой по поводу отсутствия в ее романе героев типа Рахметова или Павла Власова, то вы эти претензии, по-моему, придумали. Просто никто из присутствующих не нашел в этом романе того, что обнаружили в нем вы. А именно — симптомов культурной революции.
Алексей Давыдов: Я все же предлагаю не забывать, что с точки зрения персонажей культовых фильмов, перечисленных в докладе, и реальных людей с Манежки либералы — это однозначно символ зла. А с точки зрения участников нашего семинара, проходящего на площадке «Либеральной миссии», эти персонажи — однозначно носители культурной деградации. Что же означает выстроенная нами стена? Это так, господа, если кто не знает, работает в русской культуре манихейско-гностический комплекс.
Игорь Клямкин: Похоже, что и в нашей среде диалог не всегда получается…
Алексей Давыдов: Похоже, что так. Но, чтобы он получался, надо пробовать его вести. Что, как понимаю, мы и делаем. Благодарю коллег за участие в обсуждении моего доклада.
Игорь Клямкин: Спасибо и вам. Ваш доклад стимулировал интересную дискуссию.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Кризис культуры и интеллектуальное наследие
«Русская идея» в европейском контексте
Обсуждение доклада Вадима Межуева «„Русская идея“ и универсальная цивилизация»
Игорь Клямкин:
В предыдущих докладах российская культура рассматривалась в основном в смысловом поле «власть — массовый человек». Доклад Вадима Михайловича Межуева «„Русская идея“ и универсальная цивилизация» переводит разговор в другую плоскость — в плоскость идей, выдвигавшихся в разное время отечественными мыслителями, в плоскость российских интеллектуальных традиций. В данном случае речь идет о русской религиозной философии и содержащемся в ней культурно-цивилизационном проекте «русской идеи», который докладчик считает нужным и важным актуализировать.
Напомню, что о «русской идее» Межуев заговорил еще на первом нашем семинаре. Тогда мы обсуждать его соображения о ней не имели возможности, и я предложил ему подготовить на эту тему доклад, что Вадим Михайлович и сделал. Думаю, предстоящий разговор обещает быть полезным уже потому, что в наших суждениях о культуре в ее более привычном для большинства участников семинара толковании мы так или иначе руководствуемся определенными интеллектуальными традициями. А раз так, то протестировать их — дело вовсе не лишнее. Сразу хочу сказать, что доклад Межуева не будет в данном отношении единственным: на следующем нашем собрании Алексей Кара-Мурза предоставит нам возможность поразмышлять о другой традиции, равно как и о том, как разные традиции в нашем культурном пространстве сосуществуют и взаимодействуют.
При этом не хотелось бы забывать и о том, что общая тематическая рамка семинара — кризис культуры. Желательно, чтобы этот угол зрения присутствовал во всех наших дискуссиях, независимо от конкретного содержания того или иного доклада. Вот и в данном случае я надеюсь, что мы обсудим не только содержание «русской идеи» в ее интерпретации докладчиком, но и ее познавательный и проектный потенциал. Обсудим, говоря иначе, находится ли она сегодня в состоянии кризиса или ей удалось этого состояния избежать.
Предварительно хочу обратить ваше внимание и на то, что «русская идея» интерпретируется докладчиком не в почвенническом, а в его собственном оригинальном ключе…
Вадим Межуев: Это уж точно, что не в почвенническом.
Игорь Клямкин: Думаю, что все присутствующие это тоже понимают, и будут спорить, если захотят, не со своим представлением о «русской идее», а с вашим ее толкованием. Вот, пожалуй, и все мои соображения, которыми я хотел предварить обсуждение доклада Вадима Межуева, представленного сегодня на ваш интеллектуальный суд.
Вадим Межуев,
главный научный сотрудник Института философии РАН
«Русская идея» и универсальная цивилизацияВопрос о «русской идее», прежде всего — академический вопрос. Ему принадлежит важное место в истории русской философской и общественно-политической мысли. Полемика вокруг того, что понимать под «русской идеей», шла на протяжении большей части XIX и ХХ веков, приводя к разным результатам. После снятия у нас запрета на изучение русской философии в ее полном объеме возродился и интерес к этой теме. Первоначально он выразился в переиздании ранее опубликованных текстов, после чего появился ряд монографий на ту же тему, написанных современными авторами. Сегодня необходимость обращения к ней в историко-философском плане ни у кого не вызывает сомнений.
