Герой Алешкина тоже не занят вопросами сплочения сословия. В своем стремлении в неизведанное, навстречу победам и фантастическим случаям он лишь испытывает и отбрасывает многочисленные "не то". Но руководствуется при этом все-таки сословными инстинктами. В том числе правовыми. С верой или без веры в праведный суд он все равно прибегает к судебным процедурам. В прозе Петра Алешкина, кстати, судебные эпизоды занимают значительное место. Хотя судейское племя у писателя дано наименее портретно. Судейский мир нарисован безликим. Зато сами судебные процессы поданы захватывающе эмоционально - патетически, сатирически, с вниканием в тончайшие повороты процесса.
"- Предложение защитника о вызове новых свидетелей отклоняется, объявила громко судья и так же громко и строго спросила, обращаясь в зал: Молодой человек, что вы пишете? Прошу сдать блокнот и прекратить записи!
Глядела она на Анохина.
- Нет закона, запрещающего вести записи во время судебного заседания, - ответил Дмитрий.
- Я прошу вас сдать блокнот и не мешать работе суда! - еще строже и резче потребовала судья.
- Я журналист, - поднял он свое удостоверение.
- Товарищ милиционер, прошу конфисковать блокнот и вывести владельца из зала!..
Вызвали Галю. Вошла она улыбаясь. Радостно глядела на Ивана.
- Сейчас кончим и пойдем, - произнесла она вдруг громко..."
Мастерски передан писателем допрос накачанной наркотиками девушки:
"- Когда вы к ним вошли, они приставать к вам стали? - спросила строго судья. - Что они говорили?
- Они? - Галя обернулась к ребятам. - Борис обрадовался. Он давно приглашал...
- Значит, он приглашал вас, и вы согласились прийти? (Галя пришла как работник жилищной конторы.)
- Нет, - хихикнула Галя. - Я не соглашалась!..
- Не согласились, но пришли... Но почему же тогда вы написали, что они приставали к вам, не выпускали из квартиры, потом силой потащили в комнату?
- Никто ни к кому не приставал, - улыбалась Галя. - Любить нужно друг друга... Зачем вы его держите? Отпустите! - попросила она жалобно, глядя на Ивана. - Он хороший!.."
Мастерски выдержан строгий тон судьи, заведомо неправедно шьющей Ивану уголовное дело:
"Поднялся защитник.
- Я прошу суд прекратить вопросы. Она невменяема...
Судья переговорила с заседателями и громко сказала:
- Предложение защитника отклоняется! У нас больше нет вопросов. Если у прокурора и защитника нет, объявляется перерыв!"
Неправедность, облеченная в норму законности, громогласна. Но герой Алешкина вновь и вновь идет в суд. Порой добивается успеха, столь же громогласного, но радикально ничего не меняющего. И все равно, пусть неправедный, да будет суд! Здесь, безусловно, сословный выбор героя. За праведность суда он и будет вступать в нешуточные бытийные схватки.
Так же не отвергает герой и чиновничьего мира. Хотя и здесь встречает бесконечное число случаев "не того". Чрезвычайно ярко, с исчерпывающим знанием дела воссоздает он литературное чиновничество. Вот один из замечательных портретов:
"Кобенко человек грубоватый, энергичный, опытный советский администратор. Чувствовал он себя во всех хитросплетениях советской системы как щука в озере. Это теперь растерялся, будто в аквариум попал. Вроде бы та же вода, те же водоросли, та же тина, а куда ни ткнется - стенка. Посмотришь со стороны - та же энергия, тот же напор, та же бодрость, а приглядишься - все невпопад, растерянность, неуверенность в правильности поступков, подозрительность - как бы ни обманули".
Узнаваемость портрета восхищала многих лично знавших этого администратора. Однако прозорливость алешкинского пера продлилась самой жизнью: и в аквариуме этот деятель остался верен себе. Сегодня на портрет, написанный Алешкиным, накладываются - вернее, полностью соответствуют ему скандальные разоблачительные факты, обнаружившиеся сразу после подозрительной, едва ли не заказной гибели его в автомобильной катастрофе по дороге на заповедную охоту. Московский Литфонд с изумлением обнаружил свои фонды на частном счету своего погибшего руководителя... Чиновника-самурая... Истинно же "самурайские" подвиги запечатлел Петр Алешкин в рассказе "Я - террорист", получившем известность как раз в странах Востока.
"Вскоре мы узнали, что все три террориста задержаны с оружием в руках. При них оказались шесть с половиной миллионов долларов. Остальные, по их словам, они разбросали над Чечней, чтобы по ним не стреляли. Это подтвердили вертолетчики. Я слушал сообщение разинув рот, а Никитин с обычной своей веселой ухмылкой на лице.
- Доигрались, голубчики! - сказал он громко...
В Москве я получил свои четыреста баксов. Передал их мне Никитин... я стал догадываться, что операцию, скорей всего, разработал генерал-майор Лосев, наш бывший комбат. Он и назвал ее - операция "Набат", как она проходила по всем официальным документам. А ребята, которые попались в Махачкале, были крутыми парнями. Они, должно быть, согласились заменить нас в обмен на свои жизни. За ними, вероятно, числилось то, за что не милуют. А теперь они отсидят небольшой срок и выйдут, ведь мы никого не убили, даже не обидели, не унизили. Потребуют суда присяжных, а такой суд даже за тройное убийство полтора года дает, как было в Саратове и в Подмосковье. Телезрители, которые три дня следили за операцией "Набат", ублаготворены. Террористы пойманы, другим неповадно будет заложников брать. И деньги почти все вернулись в коммерческие банки.
Всем хорошо! Все довольны!"
Да, вот такая картина страны! Николай I сказал о "Ревизоре": "Всем досталось, и в первую голову мне". Такие картинки России - жемчужины в нашей литературе - жемчужной по многим бытийным частностям. Только вот нет на Алешкина Николая I.
Как нет и рукоплещущего сословия. При наличии огромного числа индивидуальных читателей - поклонников рассказа. Алешкин дотошно и скрупулезно показывает, из какого материала сословия не создашь.
А "интернациональное" не переплюнешь и не вольешься в него. Дикий русский бизнес (впрочем, не дичее, чем на Западе) для сословного Запада все равно жутковатое, но посмешище.
И еще одна причина, по которой русский прозорливец не кинулся в пучину скорохватного бизнеса. Сработал инстинкт нарождающегося-таки сословия, понятия о котором у Алешкина неизмеримо выше скудных и смутных представлений скоробогатиков.
Здесь хотелось бы еще одного еретического отступления. Претендующие на социально-политическую силу бизнеса в стране, на элитность персонажи явно и даже брезгливо отталкиваются от так называемых новых русских, с их пятиклассным образованием, крутым невежеством, вопиющим безвкусием в одежде, домах, развлечениях. "Наши" претендуют на утонченность и, конечно, на стиль. На элитность. Кошмар. Все это - зеркальное отражение от новых русских. По-иному упакованный джентльменский набор. Агрессивное стремление отличаться по неким регламентированным параметрам. Тяга к кастовости. И здесь - стоит чуть копнуть - срабатывает уже знакомый, с советской эпохи, джентльменский кодекс. Раньше они назывались по-другому - технократы. Технократическая каста исследовалась философами, использовалась политиками. Четко было прослежено ее зарождение, ее внешняя отличительность и т. д. Эти люди, якобы вершащие техногенную историю, имели узнаваемый облик. Узкоспециализированную дрессировку в своей технической, теоретической деятельности, вышколенные мозги, страх выпасть из касты, "не соответствовать", псевдоообразованность и как следствие - ношение только принятой, "стильной" одежды (вплоть до потрепанных свитеров или изысканных смокингов), чтение только избранных, "модных" книг, хождение в турпоходы с песнями под гитару, разумеется, "своих" бардов, "интеллектуально-демократиче ский" жаргон... Слегка, а то и основательно роботизированное племя, взращенное технической революцией - сегодня этот социальный типаж выплеснулся на улицы, стал молодежным, "рокерским", убого тонизированным... Но осталась и каста с невероятными претензиями на соль земли и одновременно чудовищно несамостоятельные личностно, державно.
Конечно, бывают среди них и победные фигуры. Но и те, как правило, нерусского корня. Ярчайшая сегодня - президент Калмыкии Илюмжинов, разыгравший успех своей республики, своего народа как шахматную партию. По основным признакам он человек технократической касты, включая и небезопасные, "самурайские" конфессиональные хобби. Но он и человек победы - благодаря выдающейся душевной силе. В памяти многих он останется своим безоглядно героическим порывом - как единственный, лично попытавшийся остановить кровопролитие в 93-м. За один этот порыв ему простится многое...
Большинство же из бизнесменов-"самураев" - интеллигенция или высшая рабочая прослойка в первом-втором поколении. О людях этого советского подслоя наглядно и впечатляюще поведал Александр Солженицын, сам в какой-то степени принадлежащий к нему. Охаракатеризованы они и строкой поэта Юрия Кузнецова: "В тумане мировой полукультуры..."
