Подходит Ермило к своей хате, видит огонь. Постучался.
- Кто там? - спросил старый Дегтяренко, повернув голову к окну, откуда послышался стук. Он сидел на лавке и гнул обручи на бочку. Старуха лежала на полатях.
- Солдат, - ответил Ермило.
- А что тебе нужно?
- Пустите на ночь. Иду в село Крапивну, да далеко она отсюда. А темь большая, и ноги пристали.
- У нас негде, служивый, иди к Зезюле-сотскому, он пускает, у него и хата для этого отдельная есть. Он плату берет.
- Где мне по ночи искать сотского? Пусти к себе, добрый человек, - проговорил Ермило, - плату я дам: мне все равно кому ни платить.
- Да пусти уж, - отозвалась с палатей Дегтяриха. - Плату даст, чего же тебе? - А лавка за столом свободная, выспится на ней, к тому же солдата нужно пожалеть, ведь и Ермило наш тоже солдат.
- Добре, пущу, - сказал старый, лениво поднимаясь с лавки. Вышел он из хаты и отворил ворота. Солдат вошел во двор, а там за хозяином и в хату. Сбросил шапку, перекрестился, поздоровался с хозяевами; снял котомку с плеч и уселся.
- Может, и поесть что найдется у вас? - спросил он.
- Яичница разве с салом? - отозвалась хозяйка.
- Давай и яичницы.
Опустилась с палатей Дегтяриха и пошла в амбар за яйцами.
- А чей будешь в Крапивне? - спросил хозяин солдата, принимаясь снова за свои обручи.
- Зарубы мужика.
- Такого не знаю.
- А у тебя, старик, есть сыновья?
- Есть. Один женился и двором теперь живет, а другой в солдатах.
- Весть о себе подает?
- Подает, да редко. Почитай, больше года не писал.
- Что же так?
- Не знаю.
- А урожай этого лета какой у вас был, старик? - помолчав, спросил Ермило.
- А что тебе?
- Да так.
- Плохой. Засуха была.
- И в Крапивне, значит, не уродился хлеб.
- Должно быть, и там плох, не далече она от нас - верстов пятьдесят.
- Хорошо теперь выходит, что с деньгами домой иду: батьке помогу, - проговорил Ермило.
- А много грошей имеешь?
- Довольно будет. Для целой семьи на весь год хватит, - ответил Ермило и, вынув кошелек с деньгами, развернул пачку ассигнаций и показал их старику.
Забилось сердце у старого Дегтяренко. А Ермило, ради хвастовства, разложил бумажки по столу и начал считать их.
В это время в хату вошла старуха, взглянула на деньги и затряслась. Отроду не видала она так много денег. Потом взяла топор и начала откалывать от дров щепки, чтобы приготовить на них яичницу. А грешная мысль о том, что хорошо было бы завладеть деньгами солдата, не выходит у ней из головы. Старый Дегтяренко продолжает гнуть обручи. И его голову осаждают те же грешные думы.
А Ермило посчитал деньги и спокойно спрятал их в карман.
- Ну, хозяйка, - сказал он, - потом, приготовишь яичницу, скажи мне, а я прилягу на лавку, устал. Усну если - разбуди.
- Ладно, - ответила Дегтяриха и начала медленно возиться около печки.
- Да! - спохватился Ермило. - Нужно ведь и водки выпить. Сходи, старик, в корчму за водкой, заплачу тебе за это и выпьем вместе.
- Можно. Давай деньги.
Ермило дал 30 копеек.
Одел свитку старый, засунул бутылку в карман и вышел.
Дегтяриха не выдержала, выбежала за мужем.
- Ну, что тебе нужно? - спросил Дегтяренко жену, когда она дернула его на дворе за полу.
- У солдата грошей много, - шепнула она.
- Так что же с этого? - отозвался так же тихо старый.
- Убьем его.
- Дурная, как же мы его убьем?
- Топором.
- Страшно.
- Что тут страшного? Убьем, вывезем в поле и бросим в овраг.
- Обожди, вернусь с корчмы, тогда поговорим об этом.
Ермило, оставшись один в хате, прилег на лавку и думает: старики завидуют деньгам беда как, а не знают того, что я их сын. Завтра откроюсь.
Забыл он, что сознался корчмарю, который мог выдать его батьке, и мечтал о том, сколько радости даст он родным, когда признается им, кто он! Закрыв глаза, он притих, боясь говорить с матерью, чтобы не проговориться.
Вошла Дегтяриха в хату, видит: солдат спит. Забила ее лихорадка, скорее захотелось покончить с ним.
Взяла она топор в руки и подкралась к Ермилу сзади. Размахнулась и ударила острием в лоб. Шевельнулся было Ермило, да так и застыл на месте. Залила кровь хату, и мозги из черепа Ермилы брызнули на пол.
Тучи заволокли небо. Поднялся ветер. Старый Дегтяренко спешил в корчму, чтобы скорее взять водки, да домой до дождя поспеть. Думает: а погодка славная становится, упрятать солдата можно будет так, что и концов не останется.
- Здравствуй, Ицка! - сказал Дегтяренко, а в глаза жиду не смотрит, на лице тревога.
- Ой, вей, яким ты барином, Дегтяренко, сразу стал, на нашего брата и глядеть теперь не хочешь! - говорит корчмарь и усмехается.
- Яким таким барином? - спрашивает старый сердито. - Давай-ка водки скорее, Ицка, а языком лишнего не болтай.
- Ничего лишнего не болтаю, а правду говорю. Разбогател, так и загордился.
Раскрыл глаза широко на жида Дегтяренко и диву дается, что он говорит, про какое такое богатство.
- Что глядишь так? - продолжал жид. - Ты думаешь, я ничего не знаю, что у тебя теперь грошей и куры не клюют?
- Про якие гроши говоришь ты, чертов жидюга? - не на шутку рассердился Дегтяренко.
- А про такие, которые Ермило твой принес.
- Чи ты сумасшедший, Ицка, чи правду говоришь? Який Ермило?
- Сын твой, солдат, он шел около корчмы и заходил сюда, водку тут пил. А як вынув гроши для расплаты, ой, вей!.. Тут в целом уезде ни у одного пана столько денег нет!
Догадался тогда Дегтяренко, в чем дело, схватил скорее бутылку водки и побежал домой.
На дворе гудит ветер, дождь идет и рубит прямо в лицо Дегтяренко; ветром у него с головы шапку сорвало, а старый бежит, не слыша под собой ног. Добежал до своей хаты, стучит в ворота, а сам чуть дышит от усталости.
- Это ты, старый? - спрашивает тихо Дегтяриха со двора.
- Я, пусти скорей.
- Чего стучишь так, что вся деревня слышит? - ворчит Дегтяриха, отворяя ворота.
- Ну, что солдат? - спрашивает старый.
- Припирай ворота, а потом спрашивай; да не кричи, - ворчит снова Дехтяриха.
- Что так?
- Да так; покончила я с ним.
- Убила?!
- А что ж, тебя дожидала.
- Что ты наделала! Это же сын наш Ермило. Он в корчме был, там его распознали.
- О, Боже мой! Окаянная я! - закричала Дегтяриха, - не будет мне покоя ни на этом свете, ни на том!
На дворе сделалось так темно, что хоть глаз выколи. Поднялась страшная буря: закрутились вихри, разъяренным зверем завыл ветер, деревья гнулись, затрещали обветшалые крыши и дождь хлынул, как из ведра.
Деревья с корнем вырываются из земли, срываются крыши и солома носится по улицам, ровно пыль какая.
Никто не пожелал бы и злейшему врагу своему быть в эту ночь на улице, а не только самому выйти. Но вот слышат лемяшевцы, что на улице раздается, вместе с ужасным воем ветра, плач и вой женщины. Замрет ее голос на минуту, потом снова раздается. И навел этот голос на всех, кто слышал его, страх и уныние. «Это ведьма ходит по деревне», - говорят люди промеж себя по хатам, и страх их берет еще больший. «Повесьте, зарежьте меня, люди добрые, я сына убила, окаянная!» - ясно долетает до них.
Некоторые из них хотели уже выйти на улицу, чтобы узнать, не человек ли это кричит, да боятся: А вдруг да ведьма? Схватит тогда она человека, потащит в болото, чтобы утопить его.
Наконец ведьма подбегает то к одной, то к другой хате, стучит кулаками по окнам; бьются стекла и летят со звоном на пол. Дети, пугаясь, с плачем бросаются под лавки, под столы, под печи и прячутся там. Bетер, свистя и шумя, врывается с дождем в разбитые окна. Льются уже целые лужи с подоконников, а никто из жильцов не подходит к разбитым окнам, чтобы закрыть дыры: боятся, как бы ведьма не схватила за руки, да не вытащила в окно.
Но вот явились смельчаки, повыскочили на улицу, бегут за ведьмой и ловят ее. Что за чудо? Ведьма в руках, а не оборачивается ни в свинью, ни в собаку и кричит все свое: «Зарежьте меня, окаянную, я сына убила».
Теперь и трусы все сделались смелыми: ни буря, ни ливень не удерживает их в хатах, каждому хочется посмотреть на ведьму. Тащат они ее к старосте, чтобы у него спросить, что делать с ней. Привели. В хате начали заглядывать ведьму. Страшной она показалась: волоса на голове у ней распущены, всклокочены, частью порваны, руки и лицо в крови; одежа мокрая. «О, Господи, что за страсти такие, - говорят мужики, - ведь это Дегтяриха! Когда же она ведьмой стала?»
Оборвавшимся, охриплым от крика голосом несчастная мать поведала им свое ужасное, страшное дело.
Бросились тогда люди к хате Дегтяренко. Входят к нему и видят: весь пол залит кровью, а на лавке лежит солдат с разрубленным черепом; под полатями висит на веревке сам старый Дегтяренко. Язык у него высунут, глаза открыты, лицо распухшее…
С тех пор прошло много лет. Дегтярихи давно на свете нет. Она сошла с ума в ту же ночь, когда убила сына. Но лемяшевцы и теперь еще с ужасом вспоминают эту страшную ночь, и долго еще будут помнить ее.
