— Товарищи ветераны! Мы празднуем великую победу нашей армии и народа. В честь ее мы уже провозгласили много тостов. Но как же в такой день можно не поднять бокалы за Верховного Главнокомандующего Красной Армии и вождя советского народа? За Сталина!
О, что тут началось! Несколько человек крикнули "ура!", но их голоса потонули в воплях и визгах: "Провокатор!.. Мерзавец!.. Сталинист!.." Как ни печально, особенно неистовствовал внучатый племянник великого Некрасова. Солоухин был не робкого десятка, но тотчас покинул зал… И вот сейчас, в 1999 году, встает Семен Шуртаков, тоже наш однокурсник, и говорит то же самое, мало того, предлагает выпить за Сталина стоя. И что же? Почти все встают, из полутора сотен гостей остаются сидеть человек двадцать — тридцать. А я опять встромил ядовитое словцо: "Герои России могут не вставать!" Тут нехотя встает и Герой. И это еще не все. Примерно через полчаса поднимается Николай Данилов и предлагает то же самое. И опять почти все встают! И при том — ни слова протеста, ни единого возгласа несогласия. Впрочем, нет, один что-то невнятное пролепетал, но это был какой-то незнакомый эстонец. Что с него взять! Потом он заснул за столом.
Я спросил у сидевшего слева от меня Левы Экономова:
— Старик, в чем дело?
— Да очень просто, — уверенно ответил он. — Самые громкие крикуны уехали в Израиль, в США, а другие, увы, перемерли, осиротили нас. Например, Борщаговский…
— Нет, Борщаговский, благодарение небесам, жив-здоров, ему 86 лет, и никуда не уехал.
— Ну, значит, хотя бы в 86 соображать начал. Отрадно. Вдруг Герой объявил, что я прошу слова. Ну, коли так… Я вышел и прочитал стихотворение "Срам", только что написанное в связи с американским нападением на Сербию:
Громят страну славянскую
Недалеко от нас,
А мы ей шлем — Казанскую.
Таков, мол, Божий глас.
Обдуманно, размеренно
Враг сеет смерть и тлен,
А наш Главком лишь перена —
целивает член.
Эх вы, душонки узкие
Да плоские умы!
Смеются сербы: "Русские!
Не бойтесь, с вами — мы!"
И срам и боль-обиду
Как пережить мне, брат,
Солдату-инвалиду
С медалью "За Белград"?
…Мы возвращались домой с Мишей Игнатовым, моим товарищем студенческих лет. В конце пятидесятых годов он работал главным редактором литературной редакции нашего Иновещания на заграницу и пригласил меня своим заместителем, но вскоре уволился, и я стал главным. Шли к Маяковке по Вспольному, Ермолаевскому переулкам и вспоминали нашу редакцию. Где-то сейчас неутомимый Анатолий Загорский? Что с Ниной Световидовой? Ада Петрова работала на телевидении, последний раз ее можно было видеть в передаче о Светлане Аллилуевой, — куда девалась?
— А помнишь Колю Войткевича? — спросил с доброй усмешкой Миша.
Еще бы! Все пять лет учебы в институте он был старостой нашей группы и все пять лет писал какую-то грандиозную поэму о войне. Сразу после института женился, родился ребенок, жил трудно, бедствовал. Когда я стал на радио главным редактором, до меня дошел слух, что он не может устроиться на работу, поскольку три года был в плену. Я позвал его и отвел в отдел кадров для оформления сотрудником нашей редакции. Когда он заполнил там все анкеты, написал необходимые бумаги и ушел, меня позвали к заведующему отделом кадров. И состоялся примерно такой разговор:
— Вам известно, что Войткевич был в плену?
— Да, он попал в плен летом 42-го года под Севастополем.
— А вам известно, что он был членом партии и в плену выбросил свой партбилет?
— Не выбросил, а закопал в землю. А как вы поступили бы со своим билетом в плену? Ведь коммунистов фашисты расстреливали сразу.
— И вы верите, что он закопал?
— А как не верить? Он проходил проверку, а главное — я просидел с ним в одной аудитории пять лет, видел его в разных ситуациях и обстоятельствах. Я знаю, что это честный и мужественный человек.
— А вы понимаете, что у нас идеологическая организация и здесь могут работать только люди с безупречной биографией? И потому мы не можем принять в свои ряды человека, три года бывшего в плену.
— Но разве есть такой закон, постановление или хотя бы инструкция? Покажите. Нет же таких документов!
— Это ясно безо всяких постановлений и инструкций. Мы на передовой линии борьбы.
На этом разговор окончился, но я каждый день звонил начальнику отдела кадров и настойчиво повторял просьбу принять на работу Войткевича. Наконец он опять попросил зайти. Разговор получился уже иным.
— Вы как член партии ручаетесь за него, берете под свою ответственность?
— Конечно, ручаюсь. Конечно, беру.
Так Коля был принят на работу. И проработал там всю жизнь, до самой пенсии, и, между прочим, со временем был восстановлен в партии.
Мы виделись редко, а потом, и очень долго, я о нем ничего не слышал. Но года три назад, уже давно на пенсии, он позвонил мне.
— Коля! Как я рад! Что у тебя? Как здоровье? Надо бы встретиться! Какой у тебя телефон?
— Конечно, надо повидаться. Вот мой телефон… Возьми карандаш и бумагу. Взял? Пиши: 151-33-90…
Я обомлел:
— Старик, тут что-то не так. У меня точно такой же телефон!
— У тебя? Ах, да! Тьфу ты! Ну, знаешь, бывает в нашем возрасте, заходит ум за разум. Положи трубку, я вспомню и позвоню тебе через пять минут.
Я положил. Минут через пять звонок.
— Ну, слава Богу, разобрался. Возьми бумагу и карандаш. Пишешь?
— Пишу. 151-33-90…
Я расхохотался… Наконец мы кое-как разобрались.
…А перед нынешним Новым 1999-м годом хотел поздравить его и позвонил. Дочь сказала, что и мать и отец недавно умерли… Глотая спазмы, я сказал дочери:
— Если когда-нибудь могу быть чем-то полезен, позвоните мне: 151-33-90…
Да, с каждым годом нас становится все меньше, все меньше… На всю Россию уже меньше двух миллионов, то есть чуть больше одного процента всего населения. И при этом "с каждым годом празднование святого праздника Победы становится все более помпезным и все более фальшивым", — так справедливо сказано в статье Ирины Петровской "Телешоу ко Дню Победы", напечатанной 15 мая в "Известиях". Иные из этих шоу особенно омерзительны, и автор пишет о них с убийственным сарказмом. Вот, например, известная Арина Шарапова. Я о ней в свое время писал:
Мадам Шарапова Арина,
Дочь коммуниста Шамиля,
Не ела сроду маргарина,
Не выглядела как перина,
По жизни хила как бы шаля.
Но свет такой мерцал в очах,
Что пес мой глянул — и зачах.
Так вот, продолжая свои шалости, эта мадам 9 мая напялила на свои высококачественные телеса второй свежести солдатскую гимнастерку и в передаче, носящей ее собственное имя, словно оно так же почитаемое всеми, как имена Марины Расковой или Зои Космодемьянской, вздумала изображать сцену из фронтовой жизни. Да еще под одну из самых пронзительных песен военной поры. Да еще в окружении живых фронтовиков. "Она играет в сопереживание, — негодует Петровская, — то преувеличенно звонко смеясь, то широко раскрывая глазки, то надувая губки, то закрывая руками личико: "Ах, слезы, сейчас я справлюсь с ними…" А ведь "ей зарыдать — что чаю попить", пишет автор. И далее отмечает, что все программы Шараповой "насквозь фальшивы". Да иначе и быть не могло! Ведь сколько лет она лгала и лицемерила в роли ведущей последних известий, служа лживому и лицемерному режиму. Но, конечно, "беспредельная фальшивость Шараповой, дешевые инсценировки, самолюбование" особенно возмутительны в такой день, да еще "на фоне подлинных чувств и судеб".
В этот же день 9 мая по НТВ был показан фильм Сергея Урсуляка "Сочинение ко Дню Победы", в котором главные роли играют Михаил Ульянов, Вячеслав Тихонов и Олег Ефремов. "Фильм очень хороший, я ревела", — сказала Шарапова. Фигуры такого пошиба, как Арина, и на телевидении, и в искусстве, и в политике не понимают, что их похвалы, как и хулы, нормальные люди воспринимают наоборот. Например, когда недавний советник президента по экономическим проблемам Лифшиц говорит о своем вчерашнем шефе, который как раз по его советам довел страну до экономического краха: "Великий политик!" — то я думаю: одно из двух — или человек просто спятил, или только что получил "коробку из-под ксерокса".
Естественно, что восторженный рев Шараповой о фильме "Сочинение…" произвел точно такое же, обратное ожидаемому ей, действие. Совершенно справедливо И. Петровская считает фильм "фарсом, кичем на святую тему". Она пишет: "Старики (которых играют названные выше корифеи. — В. Б.) выглядят в нем выжившими из ума маразматиками, молодые — ублюдками и подонками. Если режиссер хотел навести мосты между поколениями, то цели достиг прямо противоположной".
Но вот что интересно! В этом же номере "Известий" напечатана статья Антонины Крюковой, посвященная тоже фильмам и другим телепередачам ко Дню Победы. Статья начинается с цитаты: "Война совсем не фейерверк, а просто трудная работа". Так статья и названа: "Война — совсем не фейерверк…" Мерси за великое открытие. Но ведь война — это не "просто работа". Да, работы в ней много, но много еще такого, о чем даже сказать иной раз трудно и страшно. Так что процитированный, но почему-то не названный поэт в данном случае не отличился глубиной суждений. И вот, несмотря на все это, рецензент заявляет: "Военная тема на телевидении — тоже (!) нелегкая работа для телевизионщиков". Да, "работала" во время войны Герой Советского Союза, а потом и Герой Труда, командир авиаполка Валентина Гризодубова, совершившая около 200 боевых вылетов, и теперь тоже "работает" Арина Шарапова, совершившая едва ли меньше 200 телевылетов против правды.
