В этот сборник, проиллюстрированный редкими фотографиями, вошли статьи о поэтах и прозаиках Серебряного века и не только, в разное время работавших и отдыхавших в Доме Волошина в Коктебеле. Легендарные имена, так или иначе связанные с Крымом: Николай Гумилёв, Андрей Белый, Осип Мандельштам, Марина Цветаева, Илья Эренбург, Алексей Толстой, Михаил Булгаков, Валерий Брюсов, Максим Горький, Александр Грин, Викентий Вересаев и многие, многие другие.
В книге приведены стихотворения, посвящённые Коктебелю, а также отрывки прозы писателей, любивших крымскую землю. Вот, например, что пишет в своей автобиографии 1925 года хозяин дома Максимилиан Волошин: «Коктебель не сразу вошёл в мою душу: я постепенно осознавал его как истинную родину моего духа. И мне понадобилось много лет блужданий по берегам Средиземного моря, чтобы понять его красоту и единственность».
Кстати, одна из улиц Коктебеля названа именем Николая Гумилёва. И там же на средства энтузиастов поэту в 2006 году открыт первый памятник.
Биография
Виктория Балашова. Диана Спенсер. – М.: Молодая гвардия, 2016. – 235 с.: ил. – (Жизнь замечательных людей). – 3000 экз.
Это информативная и увлекательная книга об одной из самых загадочных женщин Англии. И сегодня, спустя почти 20 лет после своей трагической гибели, леди Ди, или, по-другому, Диана Спенсер (1961–1997), принцесса Диана, так же, как и прежде популярна, так же глядит на нас с обложек глянцевых журналов. Для многих поколений женщин она остаётся кумиром, образцом, которому хочется подражать. Но что скрывается за красивым фасадом? Недюжинный ум, доброе сердце… Или что-то ещё? Писательница и психолог Виктория Балашова называет её смерть самоубийством длиною в жизнь, а саму принцессу – женщиной, которая не умела быть счастливой. А если так, то счастье ей не смог бы подарить ни один, даже самый лучший мужчина в мире, будь он хоть британским, хоть каким-то другим принцем… О сложных взаимоотношениях супругов, о роли Дианы в государстве, о реальном человеке и родившимся
ещё при жизни принцессы мифе – обо всём этом можно узнать из книги Балашовой.
Историческая литература
Александр Асов. Славянские руны и «Боянов гимн». – М.: Вече, 2016. – 352 с.: ил. – (Неведомая Русь). – 2300 экз.
Это кажется почти невероятным, но у древних славян были рунические книги. И довольно много. И даже до наших дней дошли «Книга Велеса» и «Боянов гимн». Стоит только чуть оглянуться в прошлое, чтобы увидеть, что существовала целая библиотека славянских рунических книг…
Проблема изучения славянской руники сегодня в том, что будто бы нет источников. Но автор книги Александр Асов утверждает, что это не так. Помимо двух упомянутых выше книг удалось спасти ещё несколько: «Веды славян», «Ярилина книга» и «Белая Крыница».
В книге дан пословный перевод «Боянова гимна», славянской рунической рукописи IV века, представлен очерк Руси того времени. Читатель узнает о том, как текст сохранился до наших дней, и о хранителе библиотеки новгородских волхвов А.И. Сулкадзеве. Здесь же рассказано о создателе гимна Бояне, песнопевце Древней Руси.
Эссе
Лев Данилкин. Клудж. Книги. Люди. Путешествия. М.: РИПОЛ классик, 2016. – 384 с.
Ведущий книжной рубрики журнала «Афиша», автор художественной биографии Александра Проханова, книги о Юрии Гагарине из серии ЖЗЛ, критик… Вот, пожалуй, главное о Льве Данилкине. Книга «Клудж» – сборник тематически разнообразных эссе обо всём на свете: о Леониде Парфёнове, Алексее Иванове, Мишеле Фейбере, Стиге Ларсоне, Джеймсе Бонде, Ленине, Черчилле… А также о приключениях, о восточных женщинах, о том, как умудриться пройти невидимым по Тверской. «Хоть ты тресни, однако ж все мои путешествия превращались в следственные эксперименты – проверить, как на самом деле выглядят места, о которых я прочёл в книжках; да с самыми интересными идолами из тех, до которых мне доводилось дотрагиваться, неизменно оказывались литераторы» . Обо всём рассказано легко и с юмором, при этом разнотемье не мешает выстроить некую мировоззренческую канву и в каждом отдельном случае обозначить авторскую позицию.
Зарубежная литература
Агнес Раватн. Птичий суд. Пер. с норвежского М.В. Назаровой. – М.: АСТ, 2016. – 224 с. – (На грани: роман-исповедь). – 2500 экз.
Агнес Раватн – молодая норвежская писательница и журналистка. Дебютный её роман вышел в 2007 году, с тех пор свет увидели два сборника эссе, получившие несколько престижных литературных премий. За роман «Птичий суд» писательница получила читательскую премию «Р2».еализм, тонко переплетённый с мистикой, внезапно вскрытые тайные пружины сложных взаимоотношений мужчины и женщины, неожиданное сближение понятий юности и старости…
Раватн эмоциональна и резка, но при этом вовсе не поверхностна. Стоит отметить и выраженную кинематографичность её прозы: «Светлая рубашка, чёрные волосы прямо на поверхности. Распластавшиеся руки на расстоянии вытянутой руки от меня. Я задержала дыхание. Уставилась, не в силах оторваться, на море, его волосы так невообразимо красиво лежали на воде, танцуя из стороны в сторону. Загорелая кожа под почти прозрачной рубашкой»
Солдаты забытой войны
Книжный ряд / Библиосфера / объектив
Артамонов Владимир
Теги: Евгений Анташкевич. В окопах. 1916 год. Хроника одного полка.
Евгений Анташкевич. В окопах. 1916 год. Хроника одного полка. – М.: Центрполиграф, 2016. – 462 с. – 3000 экз.
Исторической прозе необходим ренессанс. Её средневековье затянулось. В перестройку и девяностые казалось нелепым писать что-то серьёзное, когда мыслями и кошельками читателей распоряжались звездочёты и придворные шуты. Редкие подвижники брались за перо, не надеясь на признание. Оно, как и многое в стране, приватизировалось людьми опытными и предприимчивыми. На соседство с «Войной и миром» претендовали десятки «Анжелик и султанов», тыняновского «Кюхлю» и толстовского «Петра Первого» пытались распять на «Цветочном кресте» Калядиной. Да и сам жанр старательно и стремительно разрывали на диковинные направления: фолк-хистори, «попаданцы», новая хронология, славянское фэнтези.
Драматурги устраивали кукольный телетеатр; перебежчики и невозвращенцы на берегах Потомака и Темзы безменами взвешивали потери Красной армии; математики на отечественных счётах и соросовских калькуляторах уточняли хронологию; дети юристов судили вождей – в общем, топили наше прошлое в аквариумах, давили красными колёсами, хоронили под подшивкой «Огонька». Был запущен и громогласно тикал плюрализм замедленного действия. И неизбежно рванул бы, если бы не начали насильно, как картофель в старину, внедрять единую историческую концепцию.
Рассмотрим феномен писателя Анташкевича: никому не известный автор сам собой возник на столичном книжном миру, не представился, как повелось, на все стороны, громогласно и с помпой, а спокойно выбрал себе делянку и взялся за гуж. Здесь вина критиков, что проглядели писателя уровня Пикуля, крепкого исторического романиста, державника и просто трудягу – попробуй за такой короткий срок выдать на-гора столько книжищ (вышел уже четвёртый роман «харбинского» цикла), где и шрифт убористый, и между строк тесно, но хорошо ощутим простор – имперских масштабов…
И столь же велика катастрофа. Красный смех звучит над томящимися в сырых окопах мужичками и их благородиями, он не разбирает рядовых и золотопогонников, проникает в блиндажи, заглушает клёкот снарядов и гудящие эшелоны с кормом для вшей.
В книгах цикла не столько мельтешение выдуманных героев-марионеток – русские орлы и соколики целятся сверхточными шапками в зарвавшихся япошек, хищных камикадзе Микадо или с дружным «ура!» теснят остроголовую кайзеровскую пехоту в Восточной Пруссии и австрияков с мадьярами в Галиции. Нет, с этим всё в порядке, Анташкевич интересен нам как раз другим. Все эти ратные подвиги громыхают у него не в выморочном постмодернистском пространстве, как у Акунина или Юзефовича, у него в книгах не сусальная империя с хрустом французской булки, вензелями, самоотверженными жандармами и благолепными венценосцами, где всего и проблем-то – вольнодумцы с бомбами и пейзане с прокисшими сливками. Его «Россия, которую мы потеряли» воссоздана по другому принципу и если с научной точки зрения не достовернее, то уж точно бережнее. Да, есть персонажи-функции, маски, узнаваемые типы – не всяк Лев Толстой, у которого одинаково правдоподобны аристократка, дерево и конь.
