Александр Марков смотрит на людей с интересом эволюциониста
Фото: Алексей Майшев
— Но ведь мы становились добрее по мере убийства себе подобных?
— Да. Доказано, что парохиальный, то есть направленный только «на своих», альтруизм мог развиваться только в комплексе с ксенофобией — враждебностью к чужакам. Их сочетание обеспечивает наибольшие шансы на выживание и успешное размножение особи. И современные аналогии вполне очевидны. Ничто так не сплачивает коллектив, как совместное противостояние другим коллективам. И в Новой истории множество внешних врагов — обязательное условие устойчивого существования тоталитарных империй, и надежное средство «сплочения» населения в альтруистический муравейник, формирования патриотизма и готовности пожертвовать собой.
— Душевные качества передаются с генами?
— Исследования последних лет показали, что моральные качества людей в значительной мере определяются генами, а не только воспитанием. Склонность к добрым поступкам, доверчивости и благодарности имеет в значительной мере генетическую природу. Наблюдаемые у людей различия по степени доверчивости и благодарности как минимум на 10–20 процентов заданы генетически.
— Все ли сообщества приматов иерархичны?
— Сообщества приматов очень разнообразны по организационным формам: от жестко выстроенных иерархий до вполне эгалитарных групп. Уровень иерархичности группы обезьян влияет на проявление альтруистического поведения: готовность делиться пищей, делать груминг — вычесывать друг другу шерсть. Это используется для поддержания дружеских связей. В более эгалитарных группах больше распространены взаимные услуги. А в деспотических группах только однонаправленный поток услуг от низших к высшим, то есть подчиненные пытаются ублажить начальство. И нет места кооперации и взаимовыгодному обмену.
— А от каких факторов зависит степень демократии?
— Немалую роль играет случай — то, из особей с какими характерами сформирована группа. А из системных факторов главный — достаток пищи. Он варьирует организацию даже у одного и того же вида обезьян. Например, у некоторых видов павианов в голодные времена, в сухой сезон, образуются жесткие деспотические коллективы. А в более сытые, изобильные времена деспотизм слабеет, в группах больше равенства и свободы. Если еды не хватает, более сильные особи будут стараться монополизировать то, что есть, отобрать у слабых. Если только есть физическая возможность монополизировать.
Хорошие опыты на эту тему были проведены с обезьянами в неволе. Например, старшему самцу в группе давали еды с избытком. Он ее раздавал другим особям, кормил всех — добрый вожак-популист. Но он бы и не мог ее сохранить, не мог охранять ее день и ночь, поэтому использовал излишки пищи для того, чтобы повысить свой авторитет в группе. А потом этому же самому самцу кроме избытка пищи выдали сундук с ключом и научили запирать. Его поведение тут же изменилось: он теперь никого больше не кормил, запирал всю жратву в сундук и носил ключ с собой. Вся его доброта закончилась, как только появилась возможность монополизировать ценный ресурс.
Мера человечности
«Ответом на ваш вопрос может стать небольшой курс из 12–15 лекций» — с этой фразы Александр начинает почти все ответы. Он несколько суток практически не спал, но после каждого вопроса его взгляд вновь оживает, и он с энтузиазмом начинает быстро перебирать в своем ноутбуке десятки презентаций курсов лекций, показывая примеры и иллюстрации.
— Мы и другие высшие животные испытываем разные эмоции?
— Практически все эмоции, которые мы можем найти у людей, есть в животном мире, кроме отвращения. Это чисто наше, человеческое. И предполагают, что отвращение сначала возникло для обслуживания чисто гигиенических функций, в связи с переходом наших предков от кочевой жизни к постоянным базам.
Еще Дарвин первым обратил серьезное внимание на сходство выражения эмоций у человека и у других животных и даже написал об этом отдельную книгу. У человекообразных обезьян есть большинство тех эмоций, которые испытываем и мы. Когда они злятся, радуются, удивляются, когда мама с любовью смотрит на своего детеныша — это все вполне узнаваемые эмоции. Мимика может отличаться, но, как правило, нам не составляет труда понять, что чувствует обезьяна, какое у нее настроение.
— Зачем нам эмоции?
— Надо различать собственно переживания, которые испытывает живое существо, и то, как и зачем оно их выражает. Информировать соплеменников о своих эмоциях нужно в качестве сигнальной, координирующей функции. Если говорить о внутренних переживаниях, то эмоции — это регулятор поведения. Каждое живое существо, встречаясь с каким-то внешним стимулом, должно постоянно решать задачу: то, что я воспринимаю сейчас, — это хорошо и надо к этому приблизиться или это плохо и надо от этого удалиться? Это базовая задача, которую надо решать даже одноклеточным.
— То есть в основе поведения всего живого решение бинарных задач?
— Да. С чего начинается вообще всякое поведение: к одним стимулам мы хотим приблизиться, а от других хотим уйти. В мозге у всех позвоночных есть так называемая система внутреннего вознаграждения, которая на базовом уровне должна отличать добро от зла, подсчитывать плюсы и минусы и принимать решение, что нам делать с этой ситуацией. Это очень древняя система — даже у самых просто устроенных животных поведение регулируется практически теми же самыми нейрохимическими веществами, что и у высших. Например, дофамин, серотонин и другие нейротрансмиттеры участвуют в обучении и в системе вознаграждения практически у всех животных: от человека до круглого червя Caenorhabditis elegans. У него пептид, сходный с окситоцином, регулирует половое поведение, заставляет самца искать, с кем бы ему спариться. У нас окситоцин стимулирует дружеские отношения, доверчивость, любовь матери к детям. Введи это вещество самцу elegans — он полезет спариваться. Введи нам — нам захочется всех любить и обнимать.
— В одной из своих книг вы задали читателям загадку: человек бьет все рекорды среди приматов по размеру пениса — о каких особенностях жизни наших предков свидетельствует огромный пенис? О каких же?
— По строению половых органов приматов можно многое сказать об устройстве семьи. Для видов с гаремной системой, как гориллы и орангутаны, характерны маленький пенис и маленькие семенники. Потому что самец конкурирует за самок очень энергично и активно, но его преимуществами являются физическая сила, мощные мускулы и острые клыки. После того как самец гориллы или орангутана победил и прогнал всех конкурентов, дальше в отношениях с самками уже никакой конкуренции нет и самцу не требуются ни большие семенники, ни здоровенный пенис. Вполне достаточно, чтобы было там что-то по минимуму.
У шимпанзе промискуитет: каждая самка спаривается со многими самцами в группе. И в этой ситуации начинается конкуренция на уровне спермы. Шанс стать отцом больше у тех самцов, которые производят больше спермы, то есть у тех, у кого больше семенники. Поэтому у промискуитетных видов они гигантские. Семенники шимпанзе раза в три больше, чем человеческие. Пенис у шимпанзе побольше, чем у гориллы, длиннее, но все же не очень длинный и очень тонкий.
А человек не выделяется среди человекообразных обезьян по размеру семенников, они небольшие, примерно такие же, как у гориллы, — средненькие семенники. А вот пенис огромный. У обезьян такого не встречается. Можно предположить, что это следствие жизни в группе, состоящей из нескольких моногамных супружеских пар, как одна из адаптаций для снижения вероятности супружеских измен. Чтобы половой акт доставлял больше удовольствия самке, у которой тогда будет выделяться окситоцин, который стимулирует привязанность к этому конкретному самцу. Чтобы она больше мужа любила и у нее не слишком часто возникало желание ему изменять.
