Альманах открывает философская проза Юрия Мамлеева "Главным в истории является человек, и именно он определяет судьбу страны". Из поэзии особо хочется отметить подборку Марины Кудимовой из книги "Черёд" и из рубрики "Мастерская" - венок сонетов Дмитрия Цесельчука, из прозы - миниатюры Натальи Рожковой, рассказы Анны Ветлугиной и Ильи Егармина, из раздела "Рецензии" - отзыв Дмитрия Цесельчука о книге Олега Гонтарева "Зачем сюжет", Евгения Иванова - о книге Вячеслава Сысоева "Простые истины" и Инны Васильевой - о книге Максима Жукова "Поэма новогодняя моя". В рубрике "Имена и символы эпох" любопытны материалы Нины Давыдовой и Евгения Степанова.
Альманах "Словесность-2012" создаёт объективную панораму со[?]временного литпроцесса и будет интересен как специалистам, так и широкому кругу читателей.
Кира ТВЕРДЕЕВА
Соната на фоне мышиной возни
Соната на фоне мышиной возни
ДВА МНЕНИЯ ОБ ОДНОЙ КНИГЕ
Александр Терехов. Немцы . - М.: Астрель, 2012. - 572 с. - 7000 экз.
Куда идёт человек, когда ему плохо и надо решать семейные проблемы, а друзей у него нет? К самодовольному психологу. К сребролюбивому адвокату. К другому психологу и новому адвокату. В промежутках - к какому-то невнятному консультанту. И так до тех пор, пока не попадётся хороший адвокат, который станет к тому же и другом. Или, как в новой книге Александра Терехова, - возлюбленной. Тривиальный остов семейного романа. Что ещё?
Роман называется "Немцы". Главные герои названы немецкими именами. Эбергард - муж, Сигилд - бывшая жена, Улрике - новая жена, Эрна - дочь. Однако они русские. Про Эбергарда так прямо и говорится, но это совершенно не важно. Важно то, что они не умеют услышать и понять друг друга. В этом смысле они - немые. Немцы. Каждый поёт свою песню: Эбергард солирует, Улрике вступает время от времени и сначала только поддерживает его, но затем обретает собственный крепнущий голос. Эрна вторит матери - Сигилд. Тёмный накал семейного краха - тяжёлого развода - делает их голоса ожесточёнными, напряжёнными, трагическими, как в немецкой опере. Может быть, ещё и поэтому - немцы.
Потому что всё прочее в книге - малоправдоподобный фарс, балаган, который силится быть "нашим домом - Россией". Некая устрашающая рекламно-административная государственная контора. Какая-то как бы работа. Откуда-то большие деньги, которыми Эбергард бросается не раздумывая. Мимолётные плоские люди-сослуживцы, у которых не запоминаются даже имена (почти все русские). Перемешанная, натужная, неостроумная топография большого города а la Москва. Путин и Медведев. Аукцион. Выборы. Префектура. Вымогательство. Всё - набросано, смазано, словно слабо написанное, дурно нарисованное, наспех заштрихованное болото, мутный фон для единственного смысла - прон[?]зительно-нежной кувшинки.
Она удалась хорошо. Мысль семейная звучит в романе, словно голос скрипки в руках усталого мастера, когда после бесконечного, бестолкового, стыдного дня вы спешите домой и музыка накрывает вас из раскрытых окон чужого многоквартирного дома. Можно подивиться тому, как мучительная тоска по дочери, не отпускающая Эбергарда, даже одно только имя Эрны освещает вспышкой узнавания совершенно пустую, но невероятно долгую фразу, которая иной раз тянется, длится[?] ну, ещё немного, ну, до конца страницы - и верно, удалось дотянуть до конца, размазать предложение по листу, словно манную кашу. И тут появляется дочь - и появляется смысл.
Почему так? "Что хотел сказать автор?" - как пишут в плане к школьному сочинению. Может быть, именно это: всё суета, мышиная возня, и только дитя - навсегда? Дитя - наш шаг в бессмертие. Наша связь с самими собою в прошлом. Неисчерпаемая нежность. Очень сильный голос. Вот только рядом постоянно царапают ножом по тарелке. Хотелось бы думать, что Терехов намеренно задал такой контраст между темой "семейной" и "народной". Но, увы, природа этого контраста - не универсальное мастерство автора, а большой талант в игре на поле известного, представимого, и беспомощность на поле неизведанного, малознакомого. Нельзя хорошо написать - или даже хорошо высмеять - то, что ты плохо знаешь.
И поэтому "мысль народная" в "Немцах", по сути, сводится к истеричной жалобе Эбергарда: "Сейчас окончательно делится народ - кто встроился, пойдёт навсегда наверх, остальные навсегда вниз". Эбергард боится, что ему не удастся зацепиться за уходящий наверх поезд, откуда радостно машут ручкой уцелевшие коллеги. У него, как у многих людей, попавших в колею неудач, вслед за семейными бедами начались неприятности на работе: его грозятся выпихнуть из уютненькой Системы, где делают полезные звонки нужным людям и платят много-много денежек, хотя "наверх", конечно, отправляется ещё больше. Жалобы Эбергарда удивительны, ведь если город - условная Москва, а страна - Россия, нам вряд ли удастся вспомнить проштрафившихся чиновников, которые были бы изгнаны из Си[?]стемы и не смогли устроиться в дальнейшей трудовой жизни. И правда: за нашего героя можно не бояться, бедность не посмотрит на него своими строгими глазами. И всё у него будет неплохо.
Самое странное, что читатель будет этому рад. Имея достаточно причин относиться к Эбергарду скептически, читатель, вполне вероятно, полюбит его - за муки, за музыку, за мужское, за родительское созвучие с самим собой. Женщинам понравится окончание - так уж хорошо, сентиментально и светло оно сделано. А что почти во всё время звучания музыки за окном шла бессмысленная перебранка - так, может, это фон такой, для остроты восприятия. И ещё: ведь должны же к герою откуда-то приходить шальные деньги, которые он потратит на то, чтобы быть с дочерью, и мы лишний раз убедимся, какой он любящий отец и как заслуживает счастья.
Татьяна ШАБАЕВА
Пуля со смещённым центром
Пуля со смещённым центром
ДВА МНЕНИЯ ОБ ОДНОЙ КНИГЕ
Александр Терехов. Немцы . - М.: Астрель, 2012. - 572 с. - 7000 экз.
Даже у терпеливых соотечественников, далёких от пафосных идей, время от времени возникает риторический вопрос: не оккупирована ли Родина? Разбросаешь перед собой примеры социального абсурда, убеждающие в том, что всё не так, как надо, и уже готов крикнуть в сердцах: "Немцы!"
Нет вражеских солдат с автоматами, давно стали эпическими музеями места тяжёлых боёв. Но вокруг раскинулись бесконечные коридоры нашей непрозрачной власти и туманного бизнеса, и - тут начинается роман Александра Терехова - шуршат в этих коридорах неплохо обеспеченные россияне, которые служат, как неведомому богу, одной важной схеме. У неё есть и художественный потенциал. Суть же всегда остаётся простой: смысл жизни - в хитром управлении финансовыми потоками, позволяющем наращивать капитал тем, кто получил право государственное превращать в личное, отпиливая, откусывая, оттаскивая куски реальности, пригодной для продажи.
Функционированию этой схемы посвящён роман - яркий пример возрастающего интереса современной литературы к критическому реализму и социальному гротеску. В новом романе Михаила Гиголашвили "Захват Московии" немец - ракурс тяжёлого познания русского характера и национальной истории. В книге Эдуарда Лимонова "В Сырах" немец - форма авторского отторжения от русского смирения, соединения с героическим Фаустом. В романе Александра Терехова немец - состояние ума и души человека, который в собственной стране живёт как хорошо устроившийся оккупант. Во всех этих текстах русская идея рассматривается с разных сторон, и выводы не смогут утешить славянофилов наших дней. Мы давно стали врагами самим себе, оказавшись союзниками внешних злодеев.
Тереховские "Немцы" устроены просто, как соединение двух сюжетов - профессионального и семейного. В границах первого сюжета 37-летний Эбергард, пресс-секретарь одной из московских префектур, суетится ради качественной работы вышеуказанной схемы, и разные движения всё чаще проигрывающего героя позволяют автору показать быт и нравы столичных управленцев. В границах второго сюжета Эбергард пытается разобраться с жёнами и любовницами, а также вернуть доверие дочери от первого брака, что приводит его к длительным судебным тяжбам. У "Немцев" - потенциал повести, но автор дорожит протяжённостью повторов и вариаций, хочет подарить читателю объёмный роман.
Префектура - ключевое пространство романа. Это ад, который приносит деньги. Значит, обещает возможность стабильности и счастья. Невозможно находиться в префектуре, где начальник-монстр ежедневно, сцена за сценой, находит новых жертв, но в подсаженном на деньги сознании ад оборачивается раем накопления и неограниченного потребления. "Я теперь люблю деньги", - сообщает местный художник Дима, которому давно уже не важно, что рисовать. Для работников префектуры, воссозданной Тереховым, деньги - наркотик. В изображении откатов и наездов, деловых переговоров и пиар-акций сюжет постоянно возвращается к нему.
