Мозговед / Общество и наука / Exclusive
Мозговед
/ Общество и наука / Exclusive
Профессор Татьяна Черниговская: «Мы стоим на пороге формирования абсолютно новых общественных наук — нейроэкономики, нейроюриспруденции и нейроэтики»
Не секрет, что многим из нас иногда приходилось слышать внутренний голос: дескать, «ты туда не ходи, сюда ходи». Кто-то прислушивается, кто-то — нет. А если разобраться… Во-первых, почему это «туда не ходить»? Во-вторых, с какой стати, собственно, оно ко мне на ты? А в-третьих, кто вообще со мной говорит? На подобные вопросы охотно откликается профессор Татьяна Черниговская, заведующая лабораторией когнитивных исследований Санкт-Петербургского государственного университета. Ее мир — это психо- и нейролингвистика, когнитивная психология, нейронауки, происхождение языка, теория эволюции, искусственный интеллект, развитие и патология языка. Вещи чрезвычайно занятные, но для человека непосвященного звучащие абракадаброй. Вот мы и решили с ее помощью в них разобраться.
— Татьяна Владимировна, изучение мозга — вроде бы неженское дело. Вот если бы сердце или чувства…
— Я не думаю, что серьезные вещи, связанные с логикой, наукой, — это чисто мужское занятие. В ученом мире существует столько сильных специалистов женского пола и столько слабых экспертов-мужчин, что я уверена: здесь гендерные признаки не играют роли. Мозг женщины по своим качествам ничуть не уступает мужскому. Другое дело, что среди женщин меньше ученых из-за социальных причин, потому что мы выходим замуж, рожаем детей и это требует времени, то есть у нас заведомо более трудная задача. Тогда как мужчины могут больше посвящать себя работе.
— Как вы угодили в науку?
— Мое основное образование — лингвистика. Я окончила филологический факультет, но, правда, кафедру наименее гуманитарную из всех гуманитарных, а именно кафедру экспериментальной фонетики, то есть мы изучали акустическое устройство артикуляционного аппарата, учились читать спектры, снимать осциллограммы. Теоретически, исходя из моего образования, я должна была бы преподавать русскую фонетику американцам или английскую фонетику русским. Но тогда мне показалось это скучноватым, и я решила переместиться в другую область. У меня был круг знакомых биологов, и, наверное, они меня заразили этой наукой. В общем, я ушла из гуманитариев в биологию, и кандидатскую, и докторскую диссертации защищала по физиологии. Хотя докторская у меня есть еще и по другой специальности — по теории языкознания. Но Господь надо мной посмеялся: когда я пришла работать в лабораторию, которая занимается речевыми процессами в связи с мозгом, тут же мне понадобились знания по лингвистике. В тот момент я обнаружила, что моя биологическая подготовка сильнее лингвистической.
— Многие направления вашей работы звучат словно сакральная мантра. Например, вы занимаетесь экспериментальными исследованиями ментального лексикона носителей русского языка. Это про что?
— Мы изучаем, каким образом мозг умудряется справляться с человеческим языком, ведь это чрезвычайно сложная конструкция. Например, как мозг ребенка идентифицирует и затем воспроизводит слова, складывая их в предложения. Что там внутри мозга — лежат отдельно звуки, слоги, слова, тексты, правила грамматики? Есть экспериментальные методы, с помощью которых мы и выясняем, как это происходит.
— Чего наука еще не знает о мозге?
— Очень многого. Я периодически читаю публичные лекции, в том числе и в рамках лектория «Прямая речь» и рассказываю об этом. Например, наука до сих пор не может точно сказать, что такое сознание и где, собственно, начинается личность. Я уверенно могу сказать, что такое состояние без сознания. Это могут фиксировать медицинские приборы. А вот с сознанием дело сложнее. Так же и с памятью. Как она работает, по каким законам в мозге соединяются нейроны? На снимках работающего мозга видно, что это как будто хаотическое движение, процессы идут с огромной скоростью. Скажем, у нас в памяти выстраивается ассоциативная цепочка: я ехала в красной машине, светило солнце, я ела зеленое яблоко и в этот момент звучала музыка Баха. И когда я в следующий раз услышу это произведение Баха, то вспомню, как ехала в красной машине с яблоком. То есть в нашей памяти не лежат яблоки с яблоками, зеленое — с зеленым или Бах — с машиной. Связи устанавливаются по-другому. Но как? Нет ответа. По скорости процессов компьютеры нас давно обогнали — это даже не обсуждается. Но вот по сложности образования связей они пока не смогли к нам приблизиться, и это неразгаданная загадка. Проиллюстрировать масштаб происходящего в мозге может такой пример: мозг одного человека — это все компьютеры в мире плюс Интернет. Воспроизвести такую систему искусственным путем пока не удается.
— Вы что же — не верите в будущее искусственного интеллекта?
— В ближайшее время я не вижу, как это могло бы произойти. Но сначала нужно договориться, что считать искусственным интеллектом. Потому что им можно считать любое устройство, выполняющее некоторую интеллектуальную работу: например, компьютер или даже пылесос, который у вас по дому носится. В этом смысле искусственный интеллект уже существует, его много вокруг. Другое дело — создать искусственный интеллект как подобие человеческого мозга, его повторение. Пока невозможно представить себе, что мы сможем скопировать его нашими слабыми силами, поскольку степень сложности объекта, заключенного внутрь нашей черепной коробки, чрезвычайно велика.
— Что из научных открытий в области мозга за последнее время существенно изменило наши знания о нем?
— Это очень трудный вопрос. Мозгом занимается огромное количество специалистов высокого класса по всему миру. Так, в Соединенных Штатах каждый год проходит конгресс по нейронаукам. Поскольку специалистов в этой области множество, большая часть их докладов и презентаций представляется в письменном виде, как стендовые доклады. Так вот, если вытянуть в одну линию постеры только одного конгресса, они займут 23 километра.
— Ого! Как же это все прочитать?
— В том-то и дело, что невозможно переработать такой объем информации. Это проблема, с которой мы сейчас столкнулись. Тема очень перспективная, находится на пике интереса, над ней работают многие ученые. Все получают какие-то данные, только их невозможно обобщить. Должен появиться какой-то гений, который придет и скажет, как это осмыслить: или все в печку, или иначе трактовать. Мы переживаем такой этап, когда нет недостатка в данных, но нет и понимания, что делать с этим диким количеством информации. Я работаю в разных областях науки, но даже по одной из них я не в состоянии читать то, что выходит каждый день. Это значит, что я пропускаю информацию. Хотя я из тех, кто старается следить за тем, что происходит в моей области.
— Что значительного произошло?
— Например, открытие зеркальных нейронов — несомненно, одно из важных последних достижений науки. Попытки смоделировать мозговую деятельность хотя бы на животных, понять, как эти связи происходят (так называемый коннектом мозга), — тоже прорыв. Конечно, многого добилась генетика, которая выяснила, какие гены и как именно обеспечивают высшие функции мозга, за счет чего человечество совершило такой невероятный эволюционный скачок. Ведь мы очень сильно отличаемся от даже самых близких наших биологических предков — от шимпанзе. Все живые существа — родственники на этой планете, потому что есть единый генетический код жизни на Земле — текст, написанный четырьмя буквами — А (аденин), Т (тимин), Г (гуанин) и Ц (цитозин). Для амебы этот текст один, для лисы — другой, а для человека — третий, и составляет объем содержимого целой библиотеки.
Открытие генетического кода предоставило новые, широчайшие возможности для человечества. Еще из важного: сейчас разрабатывается идея соединения живого с неживым, создания системы, основа которой была бы биологической, а другая часть — технологическая. Что-то вроде чипа, соединенного с биологической тканью.
— И такой чип можно будет в голову человеку вкладывать наподобие флешки?
— Да, и не только человеку, но создавать нейроморфные системы, соединяющие искусственную жизнь с живой.
